«Велика беда, изнасиловали! Не убили же!» Что-то подобное мы хоть раз слышали в разговорах во дворах. Или читали на форумах и в социальных сетях. Или хотя бы в книжках о реалиях России нашего времени. Что ж, эти слова вполне можно произносить на законных основаниях: столичная прокуратура обнародовала данные, согласно которым число изнасилований выросло на 32,4%, а число убийств снизилось на 21,2% (по сравнению с прошлым годом). Все как по нотам: подумаешь, насилуют, не убивают же!
Еще, кстати, не грабят и не калечат: грабежей стало меньше на 26,3%, разбоев — на 26,9%, а умышленного причинения тяжкого вреда здоровью — на 16,5%. Даже любопытно: неужто половое неистовство накатило на москвичей? Воздержание во время пандемии достигло пиковой точки?
Всего в городе было совершено 90 изнасилований (с начала 2021 года). В масштабах мегаполиса — вроде и не так много.
Велик соблазн списать все на мигрантов: мол, в эпидемиологически неблагополучном 2020 году их в городе не было, вот и было все хорошо! И общественные настроения то же подсказывают. Вот, пожалуйста, новость этой недели: «В Новогирееве 25-летний уроженец Таджикистана попытался изнасиловать 27-летнюю москвичку. Приезжий затащил девушку в кусты на улице Молостовых, начал душить и домогаться, но его спугнули прохожие». Первое, что мы видим: уроженец Таджикистана. Дальше толпа додумает.
Минуточку: что, неужели сексуальная неудовлетворенность — единственная проблема мигрантов? Они, значит, не грабят и не избивают, а только насилуют? Сомнительно.
Объяснить статистику не так уж сложно. Как отметил в разговоре с корреспондентом «МК» отставной капитан полиции, бывший участковый уполномоченный, убийства и изнасилования считаются высоколатентными преступлениями — это означает, что в реальности их происходит гораздо больше, чем известно по статистике. Не обо всех мы узнаем.
— Почему убийств меньше, чем изнасилований? Есть как минимум одно объяснение: жертва изнасилования может заявить о преступлении, жертва кражи или грабежа сделает это почти наверняка, а жертва убийства никак не может заявить. Множество убийств остается нераскрытыми: во-первых, не находят тела, во-вторых, не удается точно определить, была ли смерть насильственной. Здесь все зависит от работы следствия и судмедэкспертов. И, кстати, от них же зависит, придет ли к ним женщина с сообщением о сексуальном преступлении, — отметил собеседник «МК».
Отсюда выстраивается следующий вывод: возможно, изнасилований не стало больше — но о них стали больше говорить. По словам собеседника «МК», причина этого — отчасти в изменившемся отношении следствия к жертвам изнасилования.
— Сейчас в общественном сознании меняется восприятие изнасилования. В том числе и восприятие полицейскими. Уходит принцип «сама виновата, спровоцировала!», мы понимаем, что изнасилование — это сложное неоднозначное преступление. Сегодня с жертвами изнасилований разговаривают по-другому, — продолжает бывший участковый.
Действительно: все знают старые страшилки о том, что ждет жертву изнасилования, решись она сообщить о своей беде. Эти рассказы передаются из уст в уста, они увековечены в отечественных детективах — и, увы, не отрицаются самими полицейскими. Необходимость подробно рассказывать об интимных вещах: где, когда, сколько человек, в какой позе, с презервативом или без, сколько времени… Сотрудники органов, записывающие показания едва ли не с возбуждением. Общественное презрение — мол, с приличными девушками такого не случается! В общем, нечто сродни карательной гинекологии (ведь и медицинское освидетельствование пройти придется). Потрясать синим платьем с «доказательствами» хорошо, если ты Моника Левински. Ну а большинство девушек, которым и так плохо, решают, что лучше промолчать, оставить свою беду при себе и поплакать на кухне (и получить психологическую травму на всю жизнь). Сегодня парадигма меняется — и многие истории становятся стартом для возбуждения уголовного дела.
Следующий вопрос: а что считать изнасилованием?.. Да, конечно, правильный ответ: то, о чем заявили как об изнасиловании. В общественном мнении все просто как дважды два: насильник — это непременно незнакомый мерзкий дядька, подстерегающий жертву в темной подворотне, который и убийством не погнушается. И уж никак не приятель, сосед, коллега. И точно не муж и не отец. Между тем, как объяснил собеседник «МК», большая часть изнасилований совершается людьми хорошо знакомыми: в дружеском и родственном кругу. Кроме того, на фоне всеобщей харассмент-истерии «изнасилованием» стало допустимо называть то, о чем раньше сказали бы «мужчина погорячился». Конечно, речь не об абсурдных случаях, когда девица сначала сняла трусы, а потом решила подождать до свадьбы. Бывают истории более прозаичные. Например, чрезмерно настойчивые мальчики на пике гормональной бури на студенческих «вписках» решили, что Маша просто ломается, а на самом деле не прочь — и все-таки затащили девушку в ванную. Возможно, дело удалось решить подаренным наутро букетом: мол, Машка, извини, ну с кем не бывает, уж больно ты ослепительна… А иная Маша написала заявление в полицию (и правильно сделала).
Вспомним главный конфликт «Саги о Форсайтах»: жена ушла от героя после того, как ночью тот «силой осуществил над ней свои супружеские права». Для современников Форсайтов понятия насилия в браке не существовало, и этот эпизод никак не мог бы быть зафиксирован правоохранительными органами как изнасилование, хоть им и являлся по сути. Героиня промолчала. Границы допустимого меняются с течением времени: и если сейчас мы видим некий рост числа изнасилований — возможно, это означает, что о них просто перестали молчать? Можно, конечно, сколько угодно смеяться над погрязшим в толерантности Западом, где перед близостью предпочитают заручиться четким вербальным согласием партнера, но в этом есть здравое зерно: то, что касается секса, и вправду должно быть только по обоюдному согласию.
Дарья Тюкова
