"Если бы в своей жизни я сделал только одно: изменил нашу жизнь так, что стало возможным отстранить первое лицо от власти вот так, без крови, простым голосованием, - я бы мог считать, что прожил свою жизнь не напрасно". Человек, которому принадлежат эти слова, появился на свет 130 лет назад, 3 (15) апреля 1894 года. Спорить со сказанным сложно: финал правления Никиты Хрущева - несомненное свидетельство того, что ему удалось радикально изменить страну. И далеко не единственное свидетельство.
Надо, правда, оговориться, что произнесены процитированные выше слова непублично: известны они лишь из воспоминаний его сына. По словам Сергея Никитовича, отец сказал это, вернувшись 14 октября 1964 года домой (Хрущевы жили тогда в особняке на Ленинских горах) после пленума ЦК, который сместил его со всех занимаемых им постов. Но сомневаться в достоверности источника не приходится: похожие мысли можно довольно часто встретить и в мемуарах самого Никиты Сергеевича, надиктованных им после отставки.
Например, такую: "Если не признавать за членами партии права менять руководство, то я вообще не знаю, во что превратится партия. Такая партия не сможет привлечь к себе массы, потому что это будет уже не диктатура класса, а диктатура личности".
Да и находясь во власти он частенько говорил на эту тему. Вот его высказывание, сделанное на январском пленуме 1961 года: "Время прошло, когда руководители были наследственными. Теперь, если хорошо работает, то приветствуют, плохо – меняют. Так будет, так и должно быть. Это закон, это и есть демократия".
И это были не просто слова. В том же, 1961 году, на XXII съезде КПСС был принят новый устав партии, предусматривавший систематическое обновление состава всех выборных партийных органов: члены руководящих органов могли быть избраны не более чем на три срока подряд, секретари первичных парторганизаций – не более чем на два срока. Ту же практику планировалось распространить и госструктуры.
Правда, в этом строгом на первый взгляд правиле были безразмерные исключения: особо авторитетным и заслуженным деятелям партии не возбранялось превысить "срочный" лимит (если это поддержат не менее 75 процентов делегатов соответствующего съезда, конференции или общего собрания). Так что сколько сроков себе отмерил Никита Сергеевич, можно только гадать.
С одной стороны, возраст его на момент отставки был уже вполне пенсионным: за полгода до отставки Хрущев отпраздновал 70-летний юбилей. По словам Сергея Никитовича, в кругу семьи и в разговорах с коллегами по Президиума ЦК отец не раз говорил о желании уйти на покой. Даже называл конкретный срок.
"Дело происходило на даче глубокой осенью 1963 года, - вспоминал Сергей Хрущев. - Мы гуляли в свете фонарей по парадной асфальтированной дороге, ведущей от ворот к дому, как вдруг отец заговорил о ситуации в Президиуме... "Дотяну до XXIII съезда и подам в отставку", - сказал он тогда. Потом он стал говорить, что постарел, да и остальные члены Президиума - деды пенсионного возраста".
Для справки: XXIII съезд КПСС проходил с 29 марта по 8 апреля 1966 года, то есть через полтора года после отставки Хрущева. Однако определить, насколько искренен был советский лидер, мечтая вслух об уходе по покой, совершенно не представляется возможным.
Даже если он ничуть не кривил тогда душой, это еще ничего не значило. Во-первых, не всегда человек поступает, руководствуясь своими заветными желаниями. А во-вторых, желания не всегда остаются неизменными. Тем более желания таких импульсивных людей, как Никита Хрущев, у которого, случалось, и на дню менялись несколько раз.
В любом случае Никита Сергеевич, конечно же, никак не рассчитывал, что обновление власти начнется с него. И что на нем, в общем-то, и закончится: после отставки Хрущева на идее принудительной ротации кадров был поставлен крест. Сначала де-факто, а потом и де-юре: вскоре раздражавший номенклатуру параграф был из устава исключен.
Да и что касается отстранения Хрущева, демократия тут была та еще. Куда больше это смахивало на государственный переворот, а не на демократическую процедуру. Тем не менее основания гордиться собой у Никиты Хрущева были даже в этом случае. Ведь традицию бескровной смены власти заложил именно он.
Вопреки расхожим представлениям, пост №1 Никита Сергеевич занял далеко не сразу после смерти Сталина. Преемником "вождя народов" считался Георгий Маленков, унаследовавший после вождя пост главы правительства и сталинский кабинет в Кремле. Хрущев же тогда был всего лишь секретарем ЦК - одним из девяти.
Хотя по факту, конечно, он был первым среди формально равных, в первоначальной посталинской властной иерархии он занимал всего лишь третью позицию, пропустив вперед не только Маленкова, но и Лаврентия Берию - заместителя председателя правительства и главу МВД. Словом, власть на Никиту Сергеевича отнюдь не свалилась. Путь на ее вершину он пробивал себе самостоятельно, устраняя одного конкурента за другим. И на первых порах без крови не обошлось.
Именно Хрущев был душой и организатором заговора против Берии, с которым, как тот ни молил о пощаде, расправились безо всякой жалости, в полном соответствии с алгоритмом сталинских чисток: арест, инсценированный суд, расстрел. Можно, конечно, сказать, что Берия это заслужил - как подручный Сталина и один из организаторов репрессий. Но ведь и они, участники заговора, были такими же подручными и организаторами, все они также были повязаны кровью.
Нет, никакой высшей справедливостью тут и не пахло. Не было также, говоря юридическим языком, необходимой самообороны: не имеется никаких подтверждений того, что Берия замышлял что-то против остальных руководителей партии и правительства, готовил переворот. И очень мало было личного. Если вообще было. В мемуарах Хрущева можно найти немало мест, где он отзывается о Берии с симпатией.
Было лишь холодный политический расчет: Берия был устранен, так сказать, в профилактических целях. Как человек, который обладал мощным силовым ресурсом и мог сыграть в свою, не согласованную с прочими членами руководства игру - и стало быть, представлял собой для них огромную потенциальную угрозу.
Эта история достаточно много говорит о характере Хрущева. Он не был ни беспечным недотепой, ни "гнилым", "травоядным" либералом, каким его иногда представляют. Нет, он был настоящим "хищником", "волком", воспитанных в "джунглях" сталинского режима, где стоило зазеваться, проявить слабость - тотчас съедают тебя. "Он всех перехитрил!" - говорил о Хрущеве после своей отставки Вячеслав Молотов. Не то с ненавистью, не то с восхищением.
Но тем поразительнее то, что он сделал, дорвавшись до власти, Хрущев радикально изменил "закон джунглей": теперь можно было бросить вызов "царю зверей" - и остаться при этом в живых. Наглядной иллюстрацией смягчение нравов стал судьба членов "антипартийной группы", предпринявшей в 1957 году попытку свержения Хрущева.
Согласно известному пропагандистскому клише, она состояла из Маленкова, Кагановича, Молотова "и примкнувшего к ним Шепилова". Но на самом деле круг заговорщиков минимум вдвое шире. В него входили также Ворошилов, Булганин, Первухин и Сабуров.
"Рассказывают, что после позорного поражения сталинской гвардии ему позвонил Каганович, который на протяжении многих лет покровительствовал Хрущеву, и спросил: "Никита, что с нами будет?" - писал в своих мемуарах Федор Бурлацкий (он руководил группой консультантов ЦК КПСС, фактически выполнял функции советника Хрущева). - Хрущев ответил ему вопросом на вопрос: "А что бы вы сделали, если бы ваша взяла? Сгноили бы в Тмутаракани или поставили к стенке? А я вам скажу просто: идите вы... сами знаете куда". И тут следовало крепкое непечатное слово. Оно - это слово - означало новую традицию: поверженных политиков не убивали, а попросту отстраняли".
Собственно, даже отстранили не всех. По крайней мере, не всех сразу. Скажем, Климент Ворошилов еще три года трудился на посту председателя Президиума Верховного Совета СССР и занимал пост члена Президиума ЦК КПСС. А в мае 1960 года даже был удостоен звания Героя Социалистического труда.
"Разве кому-нибудь могло пригрезиться, что мы можем сказать Сталину, что он нас не устраивает, и предложить ему уйти в отставку? - передает Сергей Хрущев слова отца, сказанные в телефонном разговоре с Анастасом Микояном поздно вечером 13 октября 1964 года, накануне своего низвержения. - От нас бы мокрого места не осталось. Теперь все иначе. Исчез страх, и разговор идет на равных. В этом моя заслуга".
Это, безусловно, главное достижение Хрущева, задающее тон оценкам его эпохи, заставляющие более снисходительно относится ко всем его "вывертам" и с еще большим восхищением - к тому положительному, что было при нем совершено.
"Вывертов" было сколько угодно. Хамство, грубость, самомнение, самодурство, - все это у Никиты Сергеевича было в ассортименте. Чего стоят только его легендарные "наезды" на творческую интеллигенцию.
"Хрущев был нашей надеждой, я хотел рассказать ему как на духу о положении в литературе, считая, что он все поймет, - описывал Андрей Вознесенский свои ощущения от одной из таких публичных порок. - Но едва я, волнуясь, начал выступление, как кто-то из-за спины стал меня прерывать... "Господин Вознесенский, - взревело, - вон из нашей страны, вон!"... Я обернулся. В нескольких метрах от меня вопило искаженное злобой лицо Хрущева... Глава державы вскочил, потрясая над головой кулаками. "Господин Вознесенский! Вон! Товарищ Шелепин выпишет вам паспорт". Дальше шел совершенно чудовищный поток. За что?! Или он рехнулся?.. "Это конец", - понял я".
Да, безусловно, безобразная сцена. Но никакого "конца" не наступило. Но в физическом, ни даже в творческом смысле. Поэт продолжил публиковаться, выезжать в зарубежные творческие командировки - и беспрепятственно возвращаться. Что лучше: хрущевское хамство или вежливость сталинской инквизиции? В идеале, конечно, лучше, чтобы не было ни того, ни другого. Но идеал недостижим и до сего времени, так что вопрос все-таки риторический.
Под тем же углом зрения следует рассматривать и прочие итоги хрущевской эпохи. "Сталин принял Россию с сохой, а оставил ее с атомной бомбой", - якобы сказал Уинстон Черчилль. На самом деле так полюбившийся сталинистам афоризм британскому политику, разумеется, не принадлежит. Но он не совсем фейковый.
На самом деле близкое по смыслу высказывание было сделано польским и британским историком и публицистом Исааком Дойчером. Буквально оно звучит так: "Он получил Россию, пашущую деревянными плугами, и оставил ее оснащенной ядерными реакторами".
И это правда. Пусть и несколько утрированная: в ходу тогда уже все-таки были железные плуги. Но да, железный конь на смену крестьянской лошадке тогда еще не пришел. Однако это лишь часть правды. Для полноты картины необходимо добавить, что Сталин принял страну хоть и с "сохой", но не голодающую, сытую, накормленную НЭПом.
Кстати, Никита Хрущев оставил своих мемуарах любопытный рассказ о том, как в те годы обстояли тогда дела с продовольственным снабжением населения (в середине 1920-х годов он работал в Донбассе секретарем партийного комитета в Петрово-Марьинском уезде): "Сельское хозяйство поднималось прямо на глазах. Это было просто чудо... Осенью (1925 года. - "МК") буквально был уже завал товаров и сельскохозяйственных продуктов – овощей, арбузов, дынь и птицы... И все это задешево... До 1928 года имелся избыток мяса".
Сам Никита Сергеевич повторить НЭП, увы, не решился. И допустил вдобавок массу шараханий и очевидных просчетов в своей сельскохозяйственной политике. Но в отличие от сталинской эпохи, при нем от голода уже никто не умирал.
Да, он принял страну с реакторами и атомными бомбами. Но в комплект наследства также входили нищая, измордованная поборами и налогами деревня и мягко говоря, не процветающие города, основная масса населения которых ютилась в переполненных коммуналках и бараках. Да и от бомб при отсутствии средств доставки до территории "вероятного противника" толку, по большому счету, было немного.
В "наследственное дело" следует также добавить разбросанные по всей стране засекреченные расстрельные полигоны со рвами, набитые телами жертв репрессий, "архипелаг ГУЛАГ" с сотнями тысяч политзаключенных, "спецпоселения" с миллионами депортированных... В общем, "богатое" было наследство.
А что он оставил после себя? Оставил резко выросший уровень жизни. Оставил миллионы квартир, заселенных бывшими обитателями бараков и коммуналок. Оставил космодромы и славу страны, первой запустившей человека в космос. Оставил ракетно-ядерный щит, сделавший бессмысленным любое нападение со стороны любого противника - и вероятного, и невероятного...
Ну и самое главное хрущевское "чудо": всего этого как-то удалось добиться без "великих переломов" - без миллионов, умерших от голода, и без массовых политических репрессий. Репрессированные были, напротив, реабилитированы, а те, кому повезло остаться в живых, вышли на свободу. Почувствуйте разницу.
Андрей Владимиров
