Моя мама не окончила школу и работала в суде. У неё были длинные каштановые волосы. Она любила на себе загорелую кожу и заколки разных цветов.
Мой отец был рубаха-парень. Старший брат младшей сестры, любящий мать, благоговеющий перед отцом. Он рассказывал, как однажды сказал ему: «Дурак...», — и тот бегал за ним с ремнём вокруг стола по всей комнате.
Я никогда точно не мог понять, что они любят друг друга. Кажется, да. И они были друг для друга всем. Им даже не нужна была какая-то другая, добавочная жизнь. Ставши родителями, они выросли, укрепили друг друга — и что такого — ждали, когда дети вырастут, чтобы пережить вторую юность.
В одиннадцать часов вечера мой брат уже спал. Его лицо смотрело в сторону двери, мимо моей кровати. Я что-нибудь читал на айпаде и поглядывал на его прикрытые веки, слыша, как он через свои ноздри смешно сопит. Его постельное белье было шуткой на моряцие темы. Повсюду мелькали спасательные круга красно-белого цвета. Одеяло целиком было синим-синим полотном. За его кроватью стоял наш стол, а за ним начиналось окно. Мы держали его на «зимнике» — слегка притворённым, чтобы просачивался ветер. Когда мне становилось жарко — оттого, что я нагрел, читая, кровать своим распаренным под одеялом телом, — я перелезал через него, спящего, чтобы открыть окно шире. В этот момент мама заглядывала — все ли спят, — потому что и сама собиралась, ворчала на меня и уходила — сначала долго возилась в ванной, а потом, переодетая в ночнушку, шла к отцу, который уже спал — у него был жёсткий режим — как штык, в десять уже ложился и скоро храпел. Он худой, но в сущности — огромная туша, и храп увесистый, мама как будто и правда ложилась рядом с драконом...
Но она и сама была дракон.
Я до сих пор гадаю, кто это ходил рядом со мной эти долгие-долгие годы. Надеюсь, когда-нибудь я это пойму.
