Крупицы настоящей поэзии - в память о войне и великих людях...
Марк Максимов, редактор 1001.ru
Огонек
На позицию девушка
Провожала бойца,
Темной ночью простилася
На ступеньках крыльца.
И пока за туманами
Видеть мог паренек,
На окошке на девичьем
Все горел огонек.
Парня встретила славная
Фронтовая семья,
Всюду были товарищи,
Всюду были друзья.
Но знакомую улицу
Позабыть он не мог:
Где ж ты, девушка милая?
Где ж ты, мой огонек?
И подруга далекая
Парню весточку шлет,
Что любовь ее девичья
Никогда не умрет;
Все, что было загадано,
В свой исполнится в срок, -
Не погаснет без времени
Золотой огонек.
И просторно и радостно
На душе у бойца
От такого хорошего
От ее письмеца.
И врага ненавистного
Крепче бьет паренек
За Советскую родину,
За родной огонек.
Михаил Исаковский
Стихи впервые опубликованы 19 апреля 1943 года в газете "Правда".
О том, как фронтовые песни уходили в народ, уже написаны книги, но полного свода всех вариантов этих песен никогда не будет. Ведь почти в каждом взводе или роте была своя любимая песня, причем часто в таком оригинальном переложении, которое отражало окопную жизнь и боевой путь именно этого взвода или роты. И кто знает, сколько таких песен погибло вместе с бойцами, оставшись неведомыми потомкам.
Пожалуй, чаще других творчески переосмыслялись на фронте песни Михаила Васильевича Исаковского. Его строки обладали такой простотой и достоверностью, что присваивались солдатским сердцем. Песни Исаковского обкатывались в душах измученных войной людей как хлебный катышек в кармане гимнастерки. Песня же "Огонек" удивительна не только бессчетностью ее народных вариантов, но и тем, что автор музыки до сих пор неизвестен. Его не могла установить даже специальная комиссия при Союзе композиторов СССР, собравшаяся после войны. Считается, что мелодия песни более всего похожа на довоенное польское танго "Стелла".
Письмо в редакцию
Осень 1944 года. Украину освободили от немцев, и мы с мамой возвращаемся из эвакуации - к нашему счастью, в Умани остались живы мамины родители. Мне одиннадцать лет, брату семь. Поезд идет из Ташкента страшно медленно, подолгу стоит, пропуская эшелоны на фронт и встречные составы с ранеными. Где-то на разъезде под Саратовом застряли. Вокруг, сколько глазу видно, - покореженная военная техника, немецкая и наша. Танки, орудия, разбитые самолеты... И вокруг - дерущий горло запах горелого металла. Женщины и подростки повылезали из вагонов, снуют в поисках кипятка. Мама и я тоже слезли, но отойти от вагона боимся. На соседнем пути - встречный санитарный поезд. Тоже теплушки, но видно, что внутри оборудованные. Прямо напротив нас, привалившись к отодвинутой двери и выставив негнущуюся забинтованную ногу, сидит раненый. В руках у него - плоская длинная коробочка, он подносит ее ко рту. "Губная гармошка, трофейная!" - догадываюсь я. На неловкий, дребезжащий звук из глубины вагона выходит другой раненый с перебинтованными плечом и рукой, садится рядом с первым, свесив ноги в проеме двери, берет у него здоровой рукой гармошку и начинает играть. Это была тогда уже знакомая нам мелодия "Огонька". И тут тот, что с ногой, запел. Я замерла: это была другая песня! Он пел:
Не столами нарядными
Украшаем мы дом -
На зарядные ящики
Мы газеты кладем.
По сто грамм нам положено -
Фронтовой наш паек,
Если кружка порожняя -
Наливай-ка дружок!
Выпьем мы за великую,
За родную страну!
За оружие верное,
Что спасает в бою -
За винтовку-подруженьку,
Что без промаха бьет,
За товарища верного,
Что с тобой в бой идет.
За машину попутную,
Если путь твой далек.
За землянку уютную,
Фонаря огонек.
За далекую ласточку,
Что томится и ждет,
Чья веселая карточка
С нами в битву идет...
Между куплетами песни был проигрыш губной гармошки, на последнем санитарный поезд вдруг с грохотом дернулся и пошел, так что не стало слышно, есть ли у песни продолжение. Удивительно, но мы с мамой запомнили всю песню, и она ее сразу записала. Больше никогда такой вариант "Огонька" мы не слышали. Я всю жизнь сердечно благодарна тем двум раненым за чистоту души, за нежность к "далекой ласточке, что томится и ждет".
Мне, тогда девчонке военного времени, это свидетельство любви и верности было особенно важно. Ведь уже были и совсем другие варианты "Огонька". Не могу забыть, как в 1945-м, в Умани, на главной улице, состоявшей из одних развалин, безногий инвалид в гимнастерке со споротыми погонами, передвигаясь на доске с колесиками, пел:
Оторвало мне ноженьку,
Обожгло все лицо...
... Если любишь по-прежнему
И горит огонек -
Приезжай, забери меня,
Мой любимый дружок...
От любимой подруженьки
Получает ответ:
Что такой - он не нужен ей,
Что любви больше нет...
Вот почему еще так дорога услышанная под Саратовом песня про "далекую ласточку"...
Моего отца, дальневосточника-подводника, который вернулся из Порт-Артура только осенью 1946-го, давно нет в живых, умерла и мама, и мне самой - 83. Теперь я храню память о войне и за них, и не хочу, чтобы она ушла вместе со мной. Потому отважилась написать Вам.
Наталья Артемовна Кулик, Новосибирск
Сокровенное
Из письма М.В. Исаковского дочери, март 1947 года
Знаешь, Лена, мне иногда бывает так трудно, что и выразить нельзя. Многие почему-то считают, что я все могу, что для меня все открыто. Поэтому и родственники и не родственники, и знакомые и незнакомые считают своим долгом обратиться ко мне. Все просят той или иной помощи. И я даже понимаю это - потому что время сейчас трудное, но все же никому не приходит в голову, что, может быть, мне и самому трудно. Это никого не интересует, и это бывает обидно. А у меня действительно много огорчений и забот. Я дошел до такого состояния, что работать уже не могу...
Дмитрий Шеваров
