— Ну, что? — Вова выключил рацию, — индульгенция получена? «Папу» наверняка слышали не только мы одни, так что «к бою».
..Он достал детальную карту участка, разложил на столе, долго рассматривал, шевеля губами.
— Вова.
— Чего тебе?
— Ты сейчас на Жукова тянешь, перед Берлинской операцией.
— Да, иди ты, — он засмеялся.
— У тебя предложения есть?
— Есть, — я сел к столу, сложил карту и бросил ее на нары.
— Ну?
— Баранки гну, когда согну -дам одну! Первым делом, я беру карабин и иду забирать с четвертой магистрали магнитометр, если он цел. А ты берешь Ваську, вы идете к трактору и гоните его в лагерь. Никаких «насестов» на деревьях делать не надо, мы с тобой не куры. Потом ты сядешь за рычаги и поедем к буровой — ее караулить. Там она наелась больше всего и рано или поздно придет туда. Берем только ружье и карабин. «ТТ» отдай буровикам — они ребята ушлые, а мелкашку — Ваське, пусть в лагере сидят, ибо незнамо че этой твари в башку стукнет. Народ пусть не шарится по лесу, а палит костры, пусть еще бензопилу заведут, дрова попилят.. Приемники погромче включат — в такую толпу она вряд ли полезет. Ну че, идет?.
Вова подумал.
— А трактора она не испугается? Хотя буровой же не боялась, а та тоже солярой воняет. Ладно, годится! — За магнитометром один пойдешь? Может дать кого? Или поедем вместе, на обратном пути заедем?
— Нет, это крюк, а у нас время поджимает, ее быстрее валить надо, от нее все бегают, она научилась жрать халявные продукты и не боятся людей, а это опасно. И давать мне никого не надо. Один я отвечаю только за себя.
— Хорошо, только тогда возьми ружье — два гарантированных выстрела, к тому же, ты говорил, у тебя карабин не всегда второй патрон досылает. Пока будешь ходить, пружину подтяну и смажу как следует. И у трактора все окна двери солидолом погуще промажу, что бы тихо открывались, — Вова замолчал. Потом продолжил, — и знаешь еще чего? Возьмем старый ящик, накидаем туда тухлых щучих голов с помойки, можно еще и кусок оленины, килограмм пять не пожалеть, кинуть.
— Ага, ты ей еще дорожку из сгущенки налей погуще, да прямо под гусеницы, что б патроны не тратить, а взять, да задавить, или мясо полей, заместо соуса и хлебушка отрежь, пусть перед кончиной покушает как следует. У тебя вроде еще и спиртик был?.- съязвил я.
— А что — со сгущенкой это идея, — Вова полез во въючник и достал четыре банки, — свою жертвую…
Когда я через два часа притащил магнитометр, все было уже готово. Вова даже собрал приличный «тормозок», что бы «ты, Аркдьич, с голоду не помер, выполняя ответственный „намек“ начальника экспедиции». И, кроме того, нарыл у запасливых буровиков, старый обшарпанный термос — «чай на боевом посту не вскипятишь».
— Ну, «поехали», — Вова отпустил сцепление и трактор, сначала дергаясь, пополз в сторону леса. — Отвык, бляха муха, — ругнулся он.
-Ниче, по дороге привыкнешь, «Гагарин», хренов, — подковырнул я.
Пока ехали, наползли тучи, и начал накрапывать дождь.
Возле буровой Вова лихо развернулся на одной гусенице и поставил трактор так, что бы обломки продуктового ящика, разбитого медведицей, и разбросанные давленые банки были примерно метрах в тридцати перед, и чуть левее трактора. Зтем вылез и стал отвязывать прикрепленный сзади, на металлических «рогах», ящик с пованивающими щучьими головами и большим куском оленины. «Не пожалел, все-таки» — подумал я.
Дождь ливанул сильнее. Вова поставил ящик с приманкой среди обломков старого; достал из рюкзака четыре банки сгущенки и бросил мне:
— Открой.
Пока я охотничьим ножом вспарывал банки, он, приоткрыв окна, сел сначала на левое сиденье, высунул ружье и поводил стволами, прикидывая сектор обстрела, потом на правое.
Дождь усилился. Мы забегали быстрее. Под конец Вова и впрямь вылил сгущенку перед ящиком, и, забросив пустые банки внутрь его, запрыгнул в трактор. Я залез следом и с трудом перелез через Вову на пассажирское место. Промокли мы изрядно. Он снял плащ и повесил его посередке, на кронштейн, державший зеркало заднего вида.
— Ну, все, вроде ниче не забыли. Плащ не мешает?
— Да нет обзор нормальный..
Вова помолчал,затем, внимательно оглядев кабину, усмехнулся:
— Ну и засада у нас, ни в одном кино такого не видел и ни в одной книжке не читал. Хреново что слева двери нет, только окно и то открывается наружу, а не опускается вниз.
— Модификация такая, северный вариант, бак для солярки слева, а не сзади, поэтому и двери нет, — предположил я.
— Ты карабин проверь, я там пружину подтянул и смазал все.
Я пять раз передернул затвор, все патроны, легко зашли в патронник, потом также легко выскочили и легли к моим ногам. Я загнал вторую обойму и повторил операцию. Карабин работал как часы.
— Да ты, блин, Левша,- я наклонился подбирая патроны, — Помнишь в начале сезона оленя упустил? Первый раз промазал, затвор передернул, жму на курок, а там хрен, патрона нет, пружина слабая и не досылает как надо
— Потому что техника в руках дикаря — это металлолом, — съязвил Вова.
— Ладно, — остряк самоучка, — огрызнулся я.
Через полчаса захотелось пить. Я отвернул крышку термоса, вяло похлебал заваренный на листьях черной смородины чай. Покурили.
Вдруг Вова постучал пальцем по сильно запотевшему от сырости и нашего дыхания стеклу:
— У меня к тебе просьба, сквозь стекло долбить тока в исключительной ситуации. Запасных нет, а пока привезут.. Опять же, без стекла бедного Ваську комары сожрут и дождик замочит.
Посидели молча. Через какое то время я заерзал.
— Ты че, Аркадьич? Уж не геморрой ли насидел, рано еще…
— Да нет, пописать забыл, — замялся я, — выпусти.
— Ну, блин, это ты точно со страху, — ругнулся Вова, — то понос, то золотуха. Дождик там, вон окно открой, со своей стороны вылези на бак…
Я вздохнул и, открыв окно, полез на бак.
Дождь почти кончился, лишь сильный ветер яростно гнул кроны лиственниц и берез…
— Арадъич, анекдот, что ли, расскажи.
— Господи, да за столько сезонов, уже все рассказано, — я протер рукой запотевшее стекло, — Всё, Вова, отбой. Это она!.
По дороге, ведущей с соседней просеки, тяжело подбрасывая зад, бежала медведица. Таких я никогда не видел — ни в тайге, ни в зоопарке, ни в кино, ни на картинках. Медвежата семенили рядом. Увидев трактор, она на мгновение остановилась, чуть привстав на задних лапах, подняла морду, и повела носом. Медвежата замерли. Пауза длилась всего несколько секунд.
Все, что происходило дальше, я вспоминал потом с трудом, как
Вова успел развернуть лежавшую на коленях двустволку и мазануть рукавом по запотевшему стеклу, что бы улучшить видимость.. Я стал ватными руками поднимать карабин и, зацепившись концом ствола за низ приборной доски, замер. Медведица опустилась на четыре лапы и затрусила к трактору. Медвежата, оценив это как команду, вырвались вперед, обгоняя мать. Метрах в тридцати они разделились.
Один, увидев ящик, рванул к нему и почти сразу уткнулся носом в белеющие на зеленой траве пятна сгущенки. Второй, в несколько секунд проскочив разделяющее нас расстояние, наметом влетел на левую гусеницу, потом на капот и, с полутора метров, сквозь запотевшее и забрызганное дождем стекло, уставился на нас. Сразу пропало дыхание и стало слышно, как в кабине одиноко зудит заблудившийся комар. Медведица дотрусила до «дэтэшки» и, опершись правой лапой, сначала на гусеницу, а потом на капот, начала постепенно выпрямляться во весь свой гигантский рост. Мне показалось, что процесс этот длится бесконечно, и я на мгновение прикрыл глаза.
Когда я их открыл, медведицы не было, а медвежонок все еще сидел на капоте и пялился на нас. Боясь шевельнуться, изо всех сил покосился вправо. Подобного лица я у Вовы никогда не видел, ни до, ни после. Он сжимал ружье, прижав его стволами к стеклу, с такой силой, что у него побелели костяшки. Указательный и средний палец лежали на спусковых крючках. «Все, —
Наши неподвижные фигуры и висящий посередке плащ,
Я,
— Где она?!!
— А ты куда ходил? — Шепнул Вова, — вот там и ищи, она с твоей стороны, под баком. Запах мочи почуяла.
Он перехватил двустволку левой рукой, а правой начал тихо открывать дверь и опускать ногу на подножку трактора Я схватил его за ворот и рывком усадил на место. Затем, не выпуская, приблизил вплотную свое лицо к его носу и зашипел, брызгая слюной
— Ты, что?!! Ох..ел? Ты ее видел? Даже если ты влепишь ей оба заряда с трех метров в сердце, она все равно успеет тебя размазать!!!
Вова выдохнул и обмяк. Я на мгновение бросил взгляд в сторону ящика, — один малый долизывал сгущенку, второй залез передними лапами внутрь и там усердно ковырялся. Затем,
— Открывай.
Он, привстал на сиденье, навалившись на меня протянул левую руку и, беззвучно повернув защелку, толкнул стекло кончиками пальцев. Окно, на густо смазанных солидолом петлях, открылось совершенно бесшумно. В кабину сразу же ворвался свежий воздух, шум ветра и шелест листьев.
Я приподнялся и осторожно выглянул наружу, В полутора метрах, огромным рыже-бурым горбом с побежалостью седых волос торчала медвежья спина. Голова была скрыта под баком.
Чувствуя, как внезапно засосало под ложечкой, очень медленно опустился обратно, и вдруг с ужасом понял, что она слишком близко, а мы, с дуру, оказались заперты в тесном тракторе, и что при таких размерах, она, даже смертельно раненная, всегда успеет сунуть в кабину свою страшную лапу.
— Стреляй, — беззвучно шевельнул губами Вова. Я отрицательно повел глазами и еле слышно выдохнул
— Только в голову, иначе она нас, — потом также беззвучно добавил
— За ноги придержи.
— Кого? — Вовины брови от удивления выгнулись дугой.
Я, не мигая, посмотрел на него. До Вовы,
Набрав в легкие побольше воздуха, рывком выбросил верхнюю часть тела из окна, выставив вперед ствол. Перегнувшись через бак и вытянув до отказа шею и руки, почти приставил карабин к затылку медведицы и нажал курок. Многократное эхо выстрела сорвало с деревьев стаю ворон, уже давно собравшихся на запах приманки и они, галдя, закружились над трактором.
Медведица мгновенно и без звука ткнулась мордой в мох и у нее вывалился язык.
Чувствуя, что мои икры выскальзывают из Вовиных рук, дослал второй патрон, вплотную прижал карабин к ее затылку и снова нажал спуск. Вторую пулю она приняла, даже не дернувшись.
— Готово! Тащи!- Заорал я, чувствуя, что сейчас свалюсь на нее сверху.
Вова перехватил меня за ремень брюк и втянул в трактор.
Бросив взгляд в сторону ящика, увидел замерших, от непонимания происходящего, медвежат. Машинально поймал в прицельную рамку ближайшего, равнодушно подумав:«Тридцать метров,… насквозь пройдет» Тот выпрямился на задних лапах и почти человеческим жестом поднял правую переднюю, словно защищаясь. Я задрал ствол в небоОт выстрела медвежата крутанулись на месте и рванули, не оглядываясь, по дороге, по которой пришли с матерью всего несколько минут назад.
Мы сидели молча. По моему лицу, шее, спине тек противный пот. Вова осуждающе вздохнул, потом прикурил папиросу и сунул мне в рот.
— Ладно, расслабься, .. с пацанами потом разберемся, пойду посмотрю, что мы там набедокурили.
Спрыгнув с подножки, он прошелся и несколько раз присел, разминая затекшие за время двухчасового сидения, конечности. Обошел вокруг ящика, посмотрел следы, потом повернулся и зашагал обратно. Не доходя метров десять, вдруг насторожено остановился и, глядя под бак, потянулся рукой к прикладу ружья.
— Аркадьич!
Я высунулся, посмотрел вниз. Медведица лежала в той же позе, но бока ее ритмично поднимались и опускались. Она дышала!!! Получив две девятиграммовых пули в голову, она продолжала дышать, а значит, сердце её продолжало биться.
Вова снял ружье.
— Оставь, — вяло сказал я, — это сейчас кончится.
Вылез из трактора, походил вокруг. Ощущение удовлетворения, от того, что все обошлось, и мы справились, стало сменяться ощущением непонятной тревоги. Выкурил еще одну папиросу. Обошел трактор. Она дышала. Чувствуя поднимающееся откуда то изнутри омерзение к тому что сделал, медленно снял с плеча карабин, передернул затвор и, приставив ствол к левой лопатке — тому месту, где должно находится ее, все еще бьющееся сердце — выстрелил. Дыхание прекратилось…
Я забросил на плечо карабин прикладом вверх и пристально посмотрел на Вову, он опустил глаза, потом отвернулся и полез в карман за «Беломором»
— Ну, вы прям как над телом погибшего фронтового товарища, — раздался вдруг сзади бодрый голос Василия, тракториста «дэтэшки»
Мы оба повернулись. Лицо у Васьки было вспотевшее и красное. «Молодец, — подумал я, — выстрелы услышал — бегом рванул»
— Вы почему не в лагере? — Вдруг перейдя на официальный тон, раздраженно наехал на него Вова. — Вам что было приказано?
Василий, словно не слыша обращенных к нему слов, спокойно подошел к туше, потрогал ее сапогом, потом, положив на землю мелкашку, наклонился, руками приоткрыл пасть медведицы, посмотрел клыки.
— Старая, — сказал он и добавил, — да, пожалуй, таких размеров я даже на Ангаре не видел. Затем повернулся к Вове.
— Не парься, Игорич, вы салажата в этом деле, а я первого медведя убил, когда мне еще шестнадцати не было, Аркадьич в это время пешком под стол ходил, а ты под табуретку. Ну не мог я вас оставить. Час промаялся, потом следом пошел. В лагере все тихо, только Аникиенко теперь с фингалом под глазом ходит, чтобы панику не наводил и народ увольняться не блатовал.
— Это ты зря, — вмешался я, — «собака лает — ветер носит», а драка в отряде — последнее дело.
— Да какая там, драка, — усмехнулся Василий, — так …Я выразительно посмотрел на его здоровенные кулаки.
— Ладно, кончай базар, — перебил нас Вова, — подшнурков «добирать» надо.
— Может не,.. — заикнулся я.
— Надо, Аркадьич, самому жалко, но надо, — Василий говорил, взвешенно и спокойно, — сам знаешь, ниже по реке в семи километрах база, где на всю зиму остается один сторож. В берлогу они не залягут — матери нет, научить некому. К ноябрю, это будет пара, приличного размера шатунов. И когда пропитание в тайге для них кончится, придут туда; первым делом, сожрут собак, а уж без собак им его скараулить — плевое дело.
— Залезай, — Вова открыл дверь «дэтешки», — там места как раз на троих.
— Да? А и я не знал, — усмехнулся Василий и полез следом за мной.
Они появились с той же стороны, куда убежали за полчаса до этого, осторожно, почти крадясь, периодически привставая на задние лапы и вытягивая шеи, словно пытаясь разглядеть, вдруг неизвестно куда исчезнувшую, мать. Когда осталось метров пятьдесят, я, взяв за цевье карабин, вытащил из него обойму и положил в карман, затем одним движением выдернул затвор и положив его туда же, демонстративно отвернулся и уставился в боковое окно. Василий хмыкнул. Вова покосился на меня и, недовольно пробурчав себе под нос — «интеллигент чертов», выстрелил картечью.
Один медвежонок остался лежать бурым холмиком на дороге, а второй перепугано ломанулся влево, в кусты. Он метался по зарослям наугад, и мы слышали, такой жалостный тоненький скулеж, что я закусил губу, Василий нахмурился, а Вова громко выматерился и полез из трактора, со словами «Щас прочешем кусты»….
Он вышел на открытое место, а меня с Васькой послал в обход, «выгонять» и «пугать». Мы минут пять потрещали по зарослям, и вдруг, почти мне под ноги, выскочил малой и замер. Я воровато огляделся — не видят ли ребята и, подняв суковатую палку, швырнул в него.
— Пшел на ….!
Медвежонок юркнул в кусты.
— Что у тебя там? — подозрительно крикнул Вова..
— Да, зайца поднял, — не моргнув глазом, соврал я…
— Ладно, давай в лагерь, — устало махнул Вова рукой, — считай вторые сутки не спим, не жрем нормально.
Видно было, что, не смотря на свою упертость и двужильность — он едва стоит на ногах.
Васька сел за рычаги, подогнал «дэтэшку» к стоявшим в сторонке небольшим тракторным саням, на которых с вертолетной площадки возил горючее для буровой, прицепил их, развернулся и подъехал к туше. Подложив толстые лиственичные слеги, матерясь, пыжась и тужась, втроем с трудом перекантовли тушу на сани. Затем подъехали и забрали малого.
— Садись, Аркадьич.
— Нет, я пройдусь, а то
Опять пошел дождь. Я сунул Вове карабин и, взяв у него дождевик, накинул его как бурку, застегнув на верхнюю пуговицу.
Дорога была сильно разбита, и трактор еле полз. Я шел следом, стараясь ступать по обочине. Перед моими глазами на санях тряслась мертвая медведица, даже после смерти своей, одной лапой как бы обнимавшая убитого ребенка. Не застывшая еще кровь, собиралась на поверхности саней небольшой лужицей, размывалась дождем и уходила в щель между досками, смешиваясь с грязью. И оттого, что она больше не казалась огромной, страшной и опасной, мне становилось все хуже и хуже, хотя умом понимал, что у нас не было другого выхода и хорошо, что все обошлось без последствий.
Дождь припустил сильнее и, в
Потом дорога стала лучше и «дэтэшка» ушла вперед.
Когда я пришел в лагерь, дождь кончился и выглянуло заходящее солнце. Вова с Васькой успели снять шкуру с малого, и растянуть ее на большом самодельном щите из горбыля, по которому Вова периодически пристреливал свою мелкашку, и занимались свежеванием и разделкой туши медведицы. Вокруг с виноватым видом толпился народ, пытаясь «помочь» и «подсобить».
Вова уже успел вкратце рассказать «как было», поэтому на меня смотрели с уважением.
— Иди, Аркадьич, — сказал Пашка, — чаю попей и бифштекс натуральный съешь, там на кухне, мы уже свежанинки из малого нажарили, а то сутки, считай не жрамши ходишь.
Толком не «жрамши» я ходил даже больше, поэтому зашел на котлопункт, налил себе чаю и, взяв с противня, небольшой кусок жаренного мяса, попытался его съесть заедая хлебом. Допил чай Потом пошел к реке нахлебался воды, зачерпывая ее ладонями и, отойдя в кусты, чтобы никто не видел, сунул два пальца в рот. Меня вырвало.
Вернувшись, услышал вдруг занудливый голос Аникиенко, потягивающего чифир возле кострища.
— Эти начальники совсем обнаглели, медведиц кормящих и медвежат молочных убивают. Скоро в тайге вообще ничего не останется.
— Что?!!!! Что ты сказал?!! — Заорал вдруг я, и, сжав кулаки, пошел на него. Он побелел как мел и попятился.
Подскочивший Василий схватил меня за руку.
— Остынь, Аркадьич! Не царское это дело, он свое получил, а будет наглеть, еще получит, — и, повернувшись к Аникиенко, рявкнул, — тебе второй глаз «закрыть», что ли?!!!
Аникиенко испуганно схватил кружку с остывшим чифирем, исчез в своей палатке…
— Шкуру забирать будешь? — Спросил подошедший Вова, руки его были в крови, -Ты стрелял, значит она твоя.
— Засунь ее себе в,.. — буркнул я. — Все спать пошел!
Отойдя метров десять, повернулся к Вове и добавил, постепенно успокаиваясь..
— Ты вот что, сделай несколько срезов с мяса и посмотри в бинокуляр, что у тебя в палатке стоит, на предмет личинок трихинеллеза, а то опять в Институт Тропической Медицины загремим, как в 1979 году.
Вова засмеялся.
— Да я уже все посмотрел, Аркадьич. Если ты помнишь, я тогда один из немногих оказался, кто не заболел. Все чисто. Да и не дам я вам сырокопченое мясо жрать, как тогда. Нормально варить и все..
Дальше сезон продолжался без особых приключений. Горняки, уматываясь до бесчувствия на шурфах и канавах, в охотку трескали мясо. Тем более, что в стране начались послеперестроечные события и снабжение в тот год было не очень. Примерно через неделю в траншеях полезли огромные кристаллы пъезокварца, и к нам на участок зачастило экспедиционное начальство, Кормили мы всех гостей исключительно медвежатиной, а спирт они привозили свой.
Под конец к нам заявился аж главный геолог Объединения, специально прилетевший из Москвы. Походил по участку, по канавам. Посмотрел кристаллы, упакованные в ящики, сложенные на вертолетной площадке, для отправки в Поселок, в обогатительный цех.
Вечером, выпив спиртику, настоянному на бруснике, и закусив медвежатиной, сказал вальяжно.
— Ну что, молодцы хлопцы, готовьте дырки в лацканах под ордена, месторождение будет приличное.
«Спасенный» мной медвежонок еще долго шкодничал и хулиганил на участке, воруя по мелочи продукты из шалашей и пугая наиболее боязливых. Потом к нему привыкли и, даже пытались приручать, потихоньку подкармливая. За что Вова, совершенно справедливо, всех гонял и грозил увольнением, объясняя, что «зверь, он и есть зверь, что ему в голову шарахнет — неизвестно, и что ему, уже прилично подросшему, кишки на лапы намотать любому из нас- пять секунд делов»
Медведь прошел по участку всего один раз, но после этого малой куда то исчез. То ли он пуганул его, то ли сожрал — у медведей бывает и такое, то ли увел с собой — неизвестно.
Обещанных орденов мы с Вовой так и не дождались — в стране наступил окончательный бардак, экспедиция стала сворачивать объемы и потихоньку разваливаться, и окончательный подсчет запасов на участке так и не сделали.
Потом я уволился, насовсем уехал с Севера и полностью сменил профессию….
Пятого апреля две тысячи шестого года, на Митинском кладбище, я подошел к заваленному цветами гробу, в гробу лежал Вова. Я наклонился, поцеловал его в ледяной лоб и заплакал…
Ваш Олег Аркадьевич Ольнев
