Кто делает сериалы? Ответить на этот вопрос по силам мощному детективному агентству. Или Счётной палате. За русской студией, указанной в титрах, может скрываться кто угодно: офшор, украинские гастарбайтеры, статусная западная контора. Когда смотришь очередной фильм, обращённый к истории Советского Союза, желание узнать, откуда растут ноги, становится особенно острым.
Многосерийное кино «Сделано в СССР» сделано фирмой Х. Её владельцем является голландская компания Y, вошедшая в историю проектом «Большой брат» («За стеклом») и не менее эпатажным шоу, в рамках которого телезрители решали, кого из списка обречённых наградить донорской почкой.
В «Охотниках за бриллиантами» прослеживается украинский след, даже премьера состоялась там на месяц раньше. В одной из главных ролей занят Богдан Бенюк, любимый украинский актёр российских режиссёров, а заодно – лидер русофобской бандеровской партии «Свобода».
А вот «Чёрные волки» вообще созданы инопланетным разумом, как будто гуманоиды не имели сведений о стране, планете, Солнечной системе. Что толку хватать пришельца за грудки, доказывать: всё было совсем не так…
Почему сериальных дел мастера выбирают временем и местом действия СССР – оплёванный и осмеянный, эксплуатируют визуальную притягательность великой эпохи? Неужели не стыдно просить взаймы у того, кто накануне был прилюдно назван козлом?
Вообще ретроэстетика позволяет создать комфортную условность, в которой герои приобретают особый колорит. Так, сорная трава, оказавшись под папиросной бумагой гербария, выглядит романтичнее. Голливуд использует эту особенность часто и разножанрово. Американцы черпают вдохновение в прошлом своей страны, сладко привирают. И в эпическом «Однажды в Америке», и в гротескном «Подручном Хадсакера» правды жизни ещё меньше, чем в предвыборных речах Обамы. Однако почему-то никто и не думает обвинять кинематографистов США в идеализации. Мифотворчество по-американски завоевало мир, поддерживает репутацию доллара, продвигает протестантские ценности, формирует лояльность к аляповатому флагу.
В советском кино тоже известны примеры виртуозной реконструкции ушедшего в историю материального мира, духа прошедшего времени. Например, «Москва слезам не верит» стала конвертируемым шедевром. Почему? Возвращение в прошлое было драматургически оправданным. Владимира Меньшова интересовало не время как таковое, а художественная правда. Гоша не читал в кадре Солженицына, многозначительно намекая на свои диссидентские взгляды; Катя не страдала от полученной в детстве травмы, связанной с арестом родителей. Что-то подсказывает: появись этот мотив – сведения счётов с прошлым – не стать фильму народным, не получить ему Оскара.
В «Пяти вечерах» Ильин не представлен жертвой тоталитаризма, а Тамара Васильевна – пострадавшей от советской власти. Однако почему-то картина эпохи не перестаёт быть исчерпывающе убедительной. Может быть, потому, что Володин, Михалков, Адабашьян, Лебешев рассказывали об истории своей Родины?
Сегодня машину времени эксплуатируют по принципу джихад-такси, самоутверждаются лихостью на чуждой территории.
В «большом кино» такой подход появлению ретрошедевров не способствует. «Парк советского периода» представляется, скорее, неудавшимся сеансом гипноза, что для бывшего психиатра Юлия Гусмана, должно быть, особенно конфузно. «Стиляги» Валерия Тодоровского, хотя и открыли новый жанр антисоветской оперетты, лет через тридцать будут восприниматься такой же экзотикой, как сегодня карикатурный стиль жэковской стенгазеты.
В многочисленных телесериалах действуют персонажи-функции, характеры их намечены пунктиром, драматургической основой является какая-нибудь статья из запылённой перестроечной подшивки «Огонька» или «Совершенно секретно».
Директор «Елисеевского» Соколов (величайший из выдающихся воров), псевдополковник Павленко (организовавший в советские времена фиктивную войсковую часть) становятся символами эпохи. Галерея образов штучных аферистов долженствует проиллюстрировать тенденцию, представить жизнь в СССР бесконечной битвой КГБ с «талантливыми топ-менеджерами».
Пусть прототипы некиногеничны, зато артисты обаятельны, тащат с собой на экран персональные штампы, профессионально оправдывают любое злодейство. Порукой им в этом – музыка. Она заполняет слезоточивым газом пустоты, маскирует сюжетные провисания, добавляет психологизма.
Трогательные закадровые скрипочки сопровождают почти каждое появление в кадре отъявленного подонка из «Чёрных волков» (по фильму полковника Клименко, «по жизни» псевдополковника Павленко). Его играет прекрасный актёр Владимир Юматов, выпускник МГУ, между прочим. Кандидат философских наук. В отсутствии режиссуры биография артиста помогает выполнять функцию адвоката героя. Однако попытка играть противоречивость всё-таки выглядит комично. Клименко предаёт друга, крадёт в особо крупных, крышует банду убийц, но морщит лоб как античный мыслитель. А ещё старательно любит жену и «хорошо строит мосты». В этой связи интересно было бы посмотреть, как Армен Джигарханян оправдывал бы своего героя в «Месте встречи». Жаль, что братья Вайнеры не прописали в сценарии корни этого злодейства. Сейчас-то мы понимаем: душегубом Горбатого сделала советская власть, душившая частную инициативу.
Когда видишь, как в сетке вещания один антисоветский сериал плавно перетекает в другой, предлагая в рекламных паузах анонс следующего, вывод напрашивается сам. Это политика. Некий невидимый дирижёр указывает палочкой, куда направить транш на создание очередного антисоветского произведения. Активизация приурочена к выборам. В 96-м олигархическое телевидение целый год методично рассказывало о кровавых преступлениях советской власти, стараясь хоть сколько-нибудь отщипнуть от электората коммунистов. Сейчас пугать 37-м годом бесполезно, народ к репрессиям готов, поэтому взялись убеждать население в глубинной несправедливости советского строя. Несправедливость должна быть прочувствована аудиторией на тактильном, бытовом уровне. Агитаторы не грузят политэкономическими теориями. Зрителю старательно прививают особый взгляд на прошлое, в частности на застой, по-прежнему воспринимаемый народом раем на земле. Здесь можно говорить о совершенно новой манипуляции, по действенности сравнимой с геббельсовским «голодомором». Идеологическая обработка должна вызвать вполне определённое послевкусие, мозг зрителя обязан воспользоваться традиционным русским клише осмысления жизни: так не по-людски.
«Сделано в СССР» рассказывает о классном враче, который хотел спасти жизнь ребёнка, нарушил должностные инструкции и поплатился за это карьерой, судьбой. По существу, движущей силой сюжета является именно это событие, все остальные несправедливости (притеснение по «пятому пункту», «репрессивная психиатрия») лишь цементируют главный эмоциональный посыл: братцы, это – не по-человечески.
Честный, открытый, обаятельный мужик, герой Сергея Безрукова появляется в «Чёрных волках» после восьмилетней отсидки по сфабрикованному делу. Ноу-хау в том, что сидел он не по политической статье (от темы репрессий народ уже подташнивает), в фильме точкой отсчёта становится несправедливость аполитичная. Естественная реакция на неё: товарищи, так не делается.
В «Деле гастронома» приятный во всех отношениях герой Сергея Маковецкого оснащён таким количеством милых ужимок, необычайной сердечностью, что расстрельная статья в финале огорошит зрителя необыкновенно. Глядя на могилу невинно убиенного торгаша, русский зритель резонно подумает: ребята, это слишком.
Однако есть ещё одна концепция, описывающая природу антисоветского пафоса телеретропроектов, концепция, далёкая от теории заговора и кажущаяся наиболее реалистичной.
«Ретруха» прикрывает бездарность режиссёров, их беспомощность в создании атмосферы отдельно взятого кадра и законченного произведения в целом. А нескончаемые потоки крови жертв тоталитаризма маскирует слабость драматургии, никчёмность сценарного замысла. Ретроэстетика эксплуатируется от безысходности, низкого профессионального уровня современных кинотворцов (оставим за скобками Александра Котта, человека, безусловно, талантливого и профессионального). Ретро позволяет отложить на потом оглушительное фиаско, освистывание и позор. Всё станет ясно, как только будет предпринята попытка зафиксировать и осмыслить день сегодняшний.
Концепцию эту можно распространить на многие сферы.
Настоящее искусство требует слишком высокого профессионализма, сделать так, чтоб не было видно швов, – задача для талантов и гениев. Стилизаторство, постмодернизм, концептуализм – удел слабых. Они готовы высокомерно констатировать смерть реализма, доказывать нежизнеспособность классики. Потому что уровень Козинцева и Герасимова, Григоровича и Покровского им недоступен.
То же и в политике. Главенствующая роль государства, плановая экономика – слишком хлопотное дело, требующее системной, методичной работы. Ты недостаточно профессионален? Придумай модель, чтоб само работало. А если не заработает, есть проверенный способ: искать причины неудач в прошедшем времени. Ретроспективный взгляд поможет и здесь. Временно.
Олег ПУХНАВЦЕВ
