Мужчина лежал на кровати с безмятежным лицом. На голове у него зияла кровавая рана. Кругом царили чистота и идеальный порядок. Никаких следов борьбы. Только подушка чуть сдвинута — убийца или кто-то другой спрятал под нее пистолет.
Вскоре послышался вой полицейской сирены. Потом примчалась «скорая» — чтобы спасти пожилую хозяйку квартиры, мать убитого. Худая и маленькая, словно усохший тополек, она неаккуратно перерезала себе едва заметные вены-веточки...
Это убийство — в стиле детективов английской писательницы Агаты Кристи. Только вот кто возьмет на себя роль мисс Марпл? Мы предлагаем это сделать вам, дорогие читатели. Потому что на наш чисто субъективный взгляд, суд поспешил вынести вердикт.
21 февраля 2016 года в Москве в квартире по улице Дегунинской выстрелом в голову из травматического пистолета «Оса» был убит мужчина.
Что мы знаем о нем? Бывший полицейский, работавший после выхода на пенсию инкассатором (оружие принадлежало ему). Муж, отец троих детей.
В этот же день там же была найдена с тяжелыми ранениями его 76-летняя мать Людмила Минакова (фамилия изменена). Мало что интересного можно рассказать о ней: работала телефонисткой, несколько лет назад похоронила мужа, на учете в ПНД не стояла (а вот это важно, запомните).
На входной двери квартиры висела записка со словами: «Не могу смотреть, как он спивается и погибает. Если будет жить, ему будет хуже».
Полицию и «скорую» вызвали внуки, которым, по их словам, позвонила бабушка и которые первыми примчались на место преступления. В тот же день возбудили уголовное дело по статье 105 (убийство). Старушку в больнице откачали, и она во всем сразу же призналась. Людмилу Минакову, несмотря на почтенный возраст и все ее многочисленные болезни, арестовали, поместили в СИЗО. На прошлой неделе Тимирязевский районный суд Москвы установил ее виновность в убийстве собственного сына и вынес постановление о применении мер принудительного медицинского характера.
Казалось бы, все банально — мать устала от пьянства своего непутевого сына и решила покончить с ним. Таких историй по всей России десятки, если не сотни. И если бы Минаковой дали срок, никто бы и внимания не обратил на множественные несостыковки. Сама она была сначала готова отправиться в колонию, где и дожить свой век, а потом унести возможную тайну в могилу. Но бабушку признали невменяемой и назначили принудительное лечение, и — упс! — с этим она оказалась категорически не согласна.
Минакова так сильно и так отчаянно не хотела в психушку, что попросила правозащитников найти ей адвоката. «МК» бросил клич, и защищать бабушку стал Виктор Паршуткин. Получив доступ к материалам уголовного дела, он... ахнул и написал заявление о самооговоре Минаковой.
— А вообще это дело — удивительный случай даже с точки зрения юриспруденции, — говорит Паршуткин. — Вот обвиняемую признали невменяемой. Но объяснения и показания невменяемого человека не имеют юридической силы. А других доказательств ее причастности к убийству попросту нет! Мотива убийства тоже нет. Из материалов дела вообще не усматривается то, что произошло в действительности. Все построено на признательных показаниях старушки, которые, как я уже говорил, недействительны, если уж признана невменяемой она сама.
Загадка номер один «для мисс Марпл», то есть для вас, уважаемые читатели. Сумасшедшая ли Минакова?
Адвокат (а он, напомню, независимый, привлеченный к делу по просьбе редакции) говорит, что у него сложилось стойкое впечатление: бабушка совершенно нормальная. Так же считают правозащитники и сокамерницы Минаковой.
— Первая наша встреча с ней состоялась в СИЗО №6, — рассказывает член ОНК Анна Каретникова. — На кровати при входе в большую камеру сидела старенькая-старенькая, скромная и интеллигентная, седая, в очочках женщина. Она всегда и всего стеснялась. Стеснялась попросить у нас ручку, бумагу, конверт. Я это потом поняла и сама для нее всё готовила и оставляла. Бабулечка сохранила к преклонным годам не только удивительную аккуратность, но и рассудительность, и трезвость. Она очень хорошо поняла, что я только по правам человека и условиям содержания, и не задавала лишних или глупых вопросов. Она однажды подошла ко мне, дождалась своей очереди и очень серьезно и доверительно шепнула: «Мне из посылки не выдали тазик. В квитанции есть, а мне не принесли». Тазик мы нашли и вернули Минаковой. Потом я видела ее много раз в той же камере, старушка просила только о том, чтобы ее не отправляли в психушку. Сокамерницы тоже говорили: «Ну какая она сумасшедшая?»
После признания Минаковой невменяемой ее перевезли в психбольницу «Бутырки» (предполагается, что оттуда ее этапируют в закрытую клинику для принудительного лечения). Так вот в «Бутырке» врачи Минаковой даже таблеток не дают, поскольку считают, что в медпомощи она не нуждается. Ни истерики, ни бредовых состояний у нее нет.
А вот и противоположное мнение.
— Она странно себя вела в последние годы, — говорит сын умершего, внук Минаковой Сергей. — Это от одиночества, наверное. Было письмо, которое она написала 6 лет назад, где говорила, что за ней следят. Письма этого мы не сохранили. Я думаю, было так: у бабушки в голове что-то щелкнуло, вот она и убила отца.
Показания невестки почти такие же. Дескать, старушка потихоньку сходила с ума, и вот все это привело к убийству.
— Моя невестка — врач-терапевт, — говорит бабушка Минакова. — Когда меня привезли в психушку с перерезанными венами, она пошла к главврачу, долго о чем-то разговаривала. Может, тогда было решено сделать меня сумасшедшей?
Все родные — а остались только невестка и ее дети — дали на суде показания, что бабушка «немного того», что якобы она в последние годы вела себя странно, вот и дошло до смертоубийства. Очень это обидело и рассердило Людмилу Николаевну! Минакова выступила на суде с четкой, грамотной речью, пуская в близких (особенно в свою невестку-вдову) «стрелы ярости»:
— Как вы все могли меня оговорить, что я сумасшедшая?! Своих детей ты (обращаясь к невестке. — Авт.) не боялась мне отдавать на воспитание. Твоя беременная дочь долгое время жила у меня и тоже не боялась. Как вы все могли сказать врачам, что я говорила о своем сыне как о сумасшедшем или бомже? У него две квартиры в собственности, работа, он ничем не хуже вас и других.
И все же суд сделал вывод о невменяемости Минаковой, основываясь на диагнозах, которые поставили ей после попытки суицида.
«С 21 февраля по 1 марта 2016 года Минакова находилась в соматопсихиатрическом отделении для хирургических больных в НИИ скорой помощи им. Склифосовского с диагнозом: «Множественные резаные раны обеих предплечий. Резаная рана 2 зоны шеи. Параноидальная шизофрения. Умышленное самоповреждение режущим предметом».
С 1 по 24 марта 2016 года она была на стационарном лечении в ГБУЗ «Психиатрическая больница №4 им. Ганнушкина ДЗМ». При поступлении ей был поставлен диагноз: «Органическое бредовое расстройство в связи со смешанными заболеваниями». Диагноз при выписке: «Шизофреническая реакция с ассоциированным стрессом».
— Даже судя по научной литературе, эти диагнозы не предполагают 100% невменяемости, при которой больной не может руководить своими действиями и предвидеть их последствия, — говорит Паршуткин. — Наличие бредовых идей, в частности, представляет собой непоколебимое убеждение в чем-то ложном. Вполне возможно, что это ложное как раз и заключается в убеждении в ее вине в убийстве, которого она не совершала. А свой медицинский диагноз комиссия экспертов при проведении амбулаторной комплексной судебно-психиатрической экспертизы в отношении Минаковой не поставила. Мы просили о независимой экспертизе в НИИ Сербского, но нам пока отказывали.
Загадка вторая — убивала ли Минакова своего сына.
Минаковы — совершенно простая семья москвичей. Что мы о ней знаем? Отец был инкассатором, мать — доктор, сын — студент ветеринарной академии, дочь вышла замуж. В любой семье бывают ссоры, вот и Минаковы иногда ругались. Обычно перепалка случалась между отцом и сыном. Иногда конфликт не ограничивался словесными оскорблениями. Судя по показаниям супруги убитого, 6 февраля он поднял руку на сына. Сам студент Сергей этого не отрицает: «Он начал меня цеплять и бить. На следующий день мы позвонили бабушке и сказали, чтобы она его забрала. Бабушка приехала через пару часов, и они вместе с отцом уехали к ней домой».
C тех пор и до момента убийства Минаков жил с матерью. Но известно, что утром он был у себя дома, видел сына. Потом вернулся к матери в квартиру. Из заключения эксперта следует, что смерть Минакова наступила в промежутке времени с 15.00 до 18.00. А где в это время находился сын убитого? В ходе следствия он дал такие показания: «Последний раз я видел отца примерно в 10 час. 00 мин. Когда он уехал, я отправился по делам. Приехал домой примерно в 16 час. 00 мин». Однако следствие не установило, где он находился в период с 10 час. 00 мин. до 16 час. 00 мин. 21 февраля 2016 г., в том числе в то время, когда было совершено убийство. Алиби ему где-то с 16.00 обеспечивают его мать и сестра.
Биллинг телефона студента никто не делал. И вообще его, единственного, кто имел пусть не слишком явный, но мотив, в первый раз допросили спустя месяц (!) после убийства.
С самого начала следствие устроило то, что бабушка заявила: «Убила я». Потому никто не стал исследовать записи камеры видеонаблюдения в подъезде, брать отпечатки пальцев на пистолете и т.д., и т.п. И мало кто обращал внимание на несостыковки. Вот только некоторые из них: внучка показала, что по телефону бабушка сообщила ей, что Минаков покончил жизнь самоубийством — он застрелился.
— Однако после встречи с родственниками заявила, что это она убила, — говорит Паршуткин. — Вполне возможно, под чьим-то влиянием. Может быть, они поняли, что версия о самоубийстве не выдержит никакой критики.
— По характеру раны видно, что он не мог сделать это сам, — поясняет Сергей. — Люди так в себя не стреляют. И сами пистолет после этого под подушку не кладут.
Значит, все понимали, что версия самоубийства не пройдет. Но кто тогда выстрелил?
— Вы посмотрите на ее руки, — говорили правозащитникам сокамерницы Минаковой. — Она ими миску толком удержать не может, не то что тяжелый пистолет. Она нам говорила, что брала оружие, только когда пыль с него протирала.
На вопрос судьи, умеет ли она стрелять, бабушка отвечала, мол, да, сын ее учил. Но следствие не провело ни одного оперативного эксперимента, хотя, казалось бы, куда проще — дайте бабушке в руки пистолет и попросите показать, как им пользоваться! Не стал выяснять следователь и то, были ли следы пороха на одежде Минаковой.
— Если бы она умела пользоваться пистолетом, то застрелилась бы, а не резала себе вены, — считает Паршуткин.
И, кстати, про эту попытку самоубийства. На вопрос, почему она решила уйти из жизни, Людмила Николаевна отвечает:
— А какой смысл без него жить было? Он у меня один. И вот сейчас все они ведь от меня отвернулись.
На суде адвокат Паршуткин ходатайствовал о возвращении дела прокурору. Судья спросил у Минаковой: «Понятно, что просит адвокат? Он считает, что вашего сына убил ваш внук». Паршуткин возразил: «Я не считаю, что убил внук. Я просто указываю, что по материалам дела он единственный, кто имел умысел на убийство. А кто убил — в этом необходимо разбираться». Когда судья ушла в совещательную комнату, Минакова подозвала адвоката: «Я вас очень прошу, я умоляю вас, пусть мальчик спокойно живет и спокойно учится, не мешайте ему жить, не портите ему жизнь».
В ближайшее время дело Минаковой рассмотрит апелляционная инстанция.
— И я подал заявление о привлечении к уголовной ответственности за проявленную халатность следователей, прокурора, утвердившего обвинительное заключение, — говорит Паршуткин. — В Конституционный суд подготовил две жалобы. Первая — на те нормы УПК, которые позволяют принимать в качестве юридически значимого доказательства показания невменяемого человека. Вторая — на тот факт, что комиссия экспертов может опрашивать человека об обстоятельствах дела без защитника, и эти показания могут быть использованы в суде и во время следствия против него (как было с Минаковой).
А что же сама бабушка? Она хочет в тюрьму.
— Я за те дни, что провела в психбольнице, точно поняла: ни за что туда не вернусь. Я не хочу последние свои дни провести там. А на зоне — согласна. Я уже все выяснила: в колонию даже часть пенсии переведут.
— Мы считаем, что бабушке лучше будет в психбольнице, — это было последнее, что сказал Сергей...
Это дело, возможно, не только об одном убийстве. Оно о жертвенности. О родственных отношениях, о качестве психиатрических экспертиз и следствия в России. Мы не беремся судить, кто убийца. Пусть эти выводы сделаете вы, уважаемые читатели. И, разумеется, вышестоящая судебная инстанция.
Ева Меркачёва
