Всё в жизни – этап, а значит, если что-то началось, то обязательно когда-нибудь закончится.
Шёл мимо детского садика, там нарядные дети в первых своих строго-торжественных костюмчиках под восклицания взрослых и вспышки фотоаппаратов отпускали в небо шарики. Синие, белые, красные, жёлтые, зелёные – в серое небо. У детишек сегодня преодолён этап.
За день до этого я сдал государственный экзамен.
После сдачи мы заперлись (нас набралось пятнадцать человек) в маленькой институтской каморке и, пока в соседней аудитории шла пара, немножко пьянствовали. «Третья группа – ни одной тройки! Мы – крутые!» – восклицали все и, опьянев, на радостях курили в окно: «А что, уже можно – одной ногой на свободе!»
Я спросил у одного парня, мол, как, помнит он себя и всех остальных тогда, пять лет назад и сейчас. Он ответил: «Раньше меня забавляли эти примитивные доклады наших барышень, иногда раздражали выходки парней (тут мне сразу вспомнилось, как двое однокурсников по пьяни бегали с огнетушителем на территории института – тушили всё: памятник, кусты и даже охранника) или бесило меня то, как кто-то пишет. А в последний год всё это так стало дорого. И людей открываешь с другой стороны и понимаешь, что всё-таки они – отличные». За отличных людей мы с парнем и выпили.
Многие в тот день полюбили друг друга как-то – вдруг.
И чувствовалось, что вот именно сейчас надо успеть запомнить этот громадный дубовый стол, эти сколоченные в рядок деревянные стулья с длинными резными спинками по периметру комнаты, портрет Михаила Шолохова между двух тусклых ламп, этот скрипящий от каждого шага пол, доску, «новую», которой лет пятнадцать уже, на которой писать тяжело, да и нечем всегда.
Удаляясь разбойничьей шайкой из института, мы оглядывались на желтые стены его, которые, чем дальше мы уходили, становились всё менее и менее приметными, пока полностью не слились с пестротой прилегающих зданий.
Осталось ещё две встречи. Две официальные встречи – и всё. Закончилось.
