Пол в проходной офиса поднялся горкой, волнисто подчёркивая сизифову природу нашего труда. Познанию метафизики пола способствовала утечка воды из кулера. Артезианская влага изошла из бутыли в подпол, откуда мы обычно достаём всякие штуки. На этот раз в подполе образовалось самостоятельное завихрение, взрезавшее имманентность нашей рутины. Взбираясь на гору, я уже без труда определяю: мы давно в Тартаре, где, как водится, вайбово.
Франц фон Штук. Сизиф
Работа не пыльная, но сырая: нет внятной цели, есть только ощутимый путь — надо прочувствовать: а) каждую мышцу; б) каждый камушек. Строго говоря, это оплачиваемый эскапизм: есть часть обязанностей, которые формируют общественно-полезный блок — и это как бы оправдывает обратную сторону работы — личное творчество.
В плане реализации себя в тексте нет почти никаких ограничений, а вся цензура — внутренняя. Именно поэтому создатель и бессменный руководитель фирмы — Владимир Владимирович Шахиджанян — крайне скрупулёзно подходит к подбору сотрудников. Нужно найти такого, которого не нужно будет контролировать. Таким образом, проще богатому войти в Царствие Божие, чем человеку безрассудному пройти собеседование в «Эргосоло». Виктор Цой написал песню «Муравейник» 33 года назад (а это — целая жизнь, и не чья-нибудь), а значит, процент сумасшедших на данный час уже колеблется в районе сотни, не иначе. Поэтому людей у нас мало: мы включаем обогреватель и ведём необязательные беседы.
Есть ли смысл сегодня заниматься журналистикой в том понимании, какому нас учили в институте? Очевидно, что нет. Что корпорации, что нишевые кабаре — государственные и частные — все либо свернулись, либо согнулись, либо скатились. Нет сегодня такой точки сборки, куда со всей Евразии тянулись бы острые перья и мокрые языки. Чернила у нас теперь всё как в Англетере, а языки все либо работают как помело́, либо ищут поме́ло. Авторская работа — личный взгляд — индивидуальная оптика — это, как мне кажется, не только единственная актуальная форма журналистского (или постжурналистского) высказывания, но и последняя возможность не вступать в компромиссы. Чуть реже возможны успешные кооперативы, но опять же — не как групповая продукция, а как союз самостоятельных авторов, служащих некой идее.
Наша работа — последний компромисс. У нас есть фирма, в которой мы, как рабочие в гильдии, объединены каким-то безусловно полезным и нужным делом — но это только троянский конь, в котором сидят личные творческие, а может, и гражданские амбиции. Конь должен быть полезен, поэтому мы потихоньку разбираем его на доски и обогреваем дорогих горожан. Когда внутренности конского брюха раскроются, и в щелях блеснут ксифосы (предположительно, за 17 дней до летнего солнцеворота), тогда раскроется наш подлый замысел — и падёт Троя.
У нас тысяча и одно словесное разногласие, но есть ощущение, что по существу мы хотим одного. Покуда жители Татарстана проходят «Соло на клавиатуре» (что является, конечно, символическим выражением оплодотворения Эфиром Геи), потуда и жить нам, и плыть нам, и прочие удовольствия.
Талгат Иркагалиев лечит
