Злоключения семьи Рантала разительно отличаются от прочих международных семейных скандалов последнего времени: здесь нет конфликта между родителями, которые оспаривали бы друг у друга права на ребенка. Россиянка Инга и финн Вели-Пекка разводиться не собираются, живут в одном доме и едины во мнении: социальные службы Финляндии устроили настоящий заговор против них и их семилетнего сына Роберта. Чиновники, напротив, убеждены, что повод для вмешательства в частную жизнь семьи был более чем серьезный. Как случилось так, что хваленая европейская система, призванная защищать права ребенка, вдруг превратилась в безжалостного киборга, разрушающего семьи и корежащего души?
Дело житейское
...Благополучный Турку похож на чинного финского обывателя, уютно задремавшего под толстым снежным одеялом. Редкие прохожие крайне доброжелательны к туристам, на вопрос, как пройти, не только отвечают, но и вызываются проводить. Дом семьи Рантала — один из многих, внешне не отличается от остальных. Хозяйка встретила нас, раскатывая только что вычищенные ковры — в последнее время гости зачастили. Все случившееся до сих пор у Инги в голове не укладывается. «Его ведь никто не бил, не обижал, — делится она с нами. — Ну было: шлепнула, когда сын заупрямился, бросила в него трусами и майкой и велела собираться в школу». Чему ж тут, казалось бы, удивляться? Обычное дело... Чтобы привести в чувство иного расшалившегося оболтуса, порой недостаточно бывает стукнуть кулаком по столу.
Но Финляндия — не Россия. Информация о шлепке разлетелась по округе молниеносно. Это поражает людей, не знакомых с финскими законами, возводящими ребенка в ранг национального достояния, которое следует беречь как зеницу ока. Законодательно прописан жесточайший контроль за тем, как дети воспитываются в семье и в каких условиях растут. Для этого создана мощная социальная система, наделенная самыми широкими полномочиями. Многие россияне, создав семью за рубежом и заимев детей от иностранных граждан, не отдают себе отчета в том, что их потомство с самых первых дней находится под пристальным вниманием государства. В России нет ни такого механизма, ни привычки исполнять законы, прописывающие права детей. Потому выходцы из нашей страны не представляют себе, что государство может следить за ними не только как за гражданами, но и как за родителями.
В 2008 году в Финляндии был принят закон, где определен круг лиц, обязанных стучать социальным работникам о любых нарушениях родительского долга. Это педагоги и служители церкви (только если это не касается тайны исповеди). Если вдруг в социальные службы поступает сигнал от педагога или просто добропорядочного гражданина о том, что ребенка притесняют, обижают, унижают, бьют, оскорбляют, не ухаживают за ним, чиновники должны немедленно провести расследование. Для начала вызвать на беседу родителей, предупредить их о последствиях, назначить консультации с психологом, а в экстренных случаях — изъять ребенка и отправить в приют. В этом контексте становится понятно, почему учительница Роберта, услышав от него о шлепке, тут же сообщила куда надо. И дело даже не в том, что она побоялась умолчать о факте насилия над ребенком, она искренне уверена — надо действовать по закону.
В случае с Робертом, еще раз повторим, ситуация развивалась стремительно. Он был отправлен в приют. Значит, случай был признан экстренным? По версии Инги Рантала, Роберта изъяли из семьи так, будто похитили: «Это было 4 февраля, сын неважно себя чувствовал, остался дома. Я ненадолго отлучилась — пошла в школу за домашним заданием. Она у нас близко — вон, из окна видна. Роберт вдруг увидел, как к дверям подходят два человека, и открыл им — ведь у нас безопасно... Дальше все произошло быстро: они взяли комбинезон, висевший на вешалке, натянули на сына и увели его с собой. Он только настоял на том, чтобы взять ключи от дома. Вдруг, когда вернется, никого не окажется дома...» Лишь через некоторое время Инге позвонили из социальной службы: так, мол, и так, ваш ребенок в приюте. Дальнейшие метания по чиновникам, полиции и прочим службам толку не дали. Навещать Роберта в приюте родителям разрешалось два раза в неделю по два часа и говорить с ним только по-фински.
Все это время чета Рантала пыталась понять, за что их лишили сына. Сегодня Инга полагает, что чиновники пошли на это не за якобы имевшиеся побои, а за то, что мальчик будто бы где-то ляпнул, что при первой же возможности уедет жить в Россию. Этой же версии придерживается и финский правозащитник -Йохан Бекман: «Все проблемы семьи Рантала из-за того, что их ребенок сказал: „Я уеду в Россию“. Ведь в Финляндии дети -рассматриваются как собственность государства». Вроде бы Роберт что-то такое действительно сказал во дворе после детской ссоры с другим мальчиком. Но, может быть, он имел в виду совсем другое? Семья собиралась в ближайшее время навестить бабушку в Санкт-Петербурге, что вовсе не говорит о желании четы Рантала переехать в Россию. Да хоть бы и так, однако свою дальнейшую жизнь супруги видели все-таки в Финляндии: они выплачивают ссуду за дом, недавно сделали в нем ремонт, соорудили сауну, пытаются открыть свой бизнес — магазин и кафе. Разве этим занимаются, когда думают уехать из страны? Впрочем, из-за случившегося планы могут кардинально поменяться. Вели-Пекка, когда мы его спрашиваем о событиях последних недель, только мрачнеет лицом. Как истинный представитель своей нации, он не большой мастер говорить. Зато хороший мастер по дереву — кухонная мебель в доме сделана его руками. Случившееся повергло его в такой шок, что он готов отказаться от финского гражданства и принять российское, о чем и сделал письменное заявление в российское посольство. Так вмешательство защитников детей перевернуло жизнь обычной семьи с ног на голову.
Трудности перевода
До самого последнего времени широкая финская общественность и не ведала, какая драма разыгрывается в Турку. «Как, вы говорите, фамилия этой семьи? — переспрашивали нас и чиновники, и простые жители. — Рантала? Нет, не слышали». Подобные семейные истории в Финляндии не редкость. Есть статистика: в 2009 году в Финляндии забрали из семей около 11 тысяч детей. Это огромная цифра для страны с 5-миллионным населением. Как работает конвейер? Это становится понятно при ближайшем знакомстве с государственной системой защиты детей в Финляндии.
— Социальные работники могут принять решение немедленно изъять ребенка из семьи в случае подозрений, что его здоровью и жизни угрожает опасность. В принципе, один шлепок вряд ли послужит поводом к изъятию. Как правило, должен сложиться целый комплекс факторов, — объясняет главный специалист по делам детей министерства социальных дел и здравоохранения Финляндии Лотта Силвенноинен.
Однако в русских кругах Финляндии укрепилось стойкое убеждение, что у чиновников двойные стандарты и они гораздо придирчивее к смешанным семьям.
«Русофобия распространена во многих странах, но в случае с Ингой Рантала она приняла жестокую форму, — говорит Алексей Баженов, бизнесмен, уже около 10 лет живущий в Финляндии. — У финской женщины отбирают ребенка, только если она наркоманка и алкоголичка. Местные женщины в принципе относятся к воспитанию детей как к домашней работе, которую нужно ежеминутно делить пополам. У меня жена русская, у нас недавно родилась дочь, и когда мы приходим на плановый осмотр ребенка, нам по отдельности задают странный вопрос: счастливы ли вы?»
«Могу сказать, что проблемы у иностранных или смешанных семей одинаковые. К сожалению, мой опыт работы с людьми других культур показывает, что они очень легко выходят за рамки проблемы и поворачивают ее другой стороной. Они говорят: вы трогаете нашу семью, потому что мы не финны. Проще всего так сказать, но этот путь ведет в тупик», — объясняет исполнительный директор фонда «Наши общие дети» Туула Кумпумаки.
Эта организация больше 20 лет работает с мультикультурными семьями. Самые крупные национальные группы сейчас в Финляндии: выходцы из бывшего СССР, из Африки (раньше — из Сомали, в последнее время — из Судана), курды, приезжие из арабских стран. Понятно, что межнациональные нестыковки случаются, но другого рода: как выражать эмоции, как воспитывать детей, что принято и не принято в финском обществе. Почти наверняка трудности возникают, когда мама не знает языка — а это вполне реально. Например, можно спокойно жить в Хельсинки лишь в узком кругу: найти русскоговорящих врача и няню, делать покупки в русскоязычных магазинах и т. д. Кстати, одно из предположений, почему социальные службы в случае с Рантала сработали сразу таким решительным образом, — языковой барьер. Инга свободно владеет финским языком и отмечает, что в русском гораздо более широкий выбор для передачи нюансов. Согласитесь, по-разному звучит «дать затрещину» и «ударить по голове». Может быть, и в случае с Робертом фраза «мама шлепнула» на финском прозвучала слишком грозно: «Мама ударила». Вот финская система и среагировала.
Когда мама не знакома с окружающим обществом, у нее неизбежно возникают страхи: она боится лишний раз обратиться в официальные органы — а вдруг не продлят вид на жительство или возникнут другие неприятности. «Допустим, в школе предлагают перевести ребенка в младшую группу, чтобы у него лучше пошли дела с языком. А мать сразу настораживается: может, мой ребенок отстает в развитии? Но ведь часто можно обойтись небольшой коррекцией, пока все не превратилось в огромные проблемы, — говорит Туула Кумпумаки. — Когда ребенок подрастает, мамы тоже тревожатся: у него есть финские друзья, а она не знает, можно ли отпустить с ними гулять. У нее нет своего опыта, она не знает, чего ждать. Также опасения возникают и по поводу системы защиты детей, принятой в Скандинавских странах. Она близка к европейской, но для приезжих абсолютно непонятна. Дело в том, что многие методы воспитания ребенка для Скандинавии просто недопустимы. Например, пустяковые по русским меркам наказания — шлепки и подзатыльники — в Финляндии категорически запрещены законом, причем уже более 25 лет. И не нужно медицинской экспертизы: достаточно слов ребенка или свидетельства других людей, что его отшлепали. Россиянам такое понять трудно, хотя и среди финнов часто возникает непонимание. Я сама отношусь к тому поколению, которое шлепали. И тем не менее такова норма закона».
Можно называть это как угодно: «защита прав детей» или «чрезмерная опека». Да, многие финны признают, что система не идеальна. В последнее время полномочия соцслужб ставят под сомнение, потому что они встревают в такое священное пространство, как privacy: что хорошего, когда чиновники могут в любой момент вмешаться в жизнь семьи? Роберту в приюте точно было плохо. Еще хуже было другому мальчику из семьи русских эмигрантов, когда его, не говорящего по-фински, забрали прямо из школы в приют из-за синяка и держали там восемь месяцев. Он сказал потом: «Было как в тюрьме». Стресс у него так велик, что с ребенком работают психологи.
Надо договариваться
15 марта злоключения семьи Рантала достигли апогея. Роберт сбежал. Его впервые отпустили из приюта в школу, и он, воспользовавшись этим, рванул домой. Родители сразу же заявили: делайте что хотите, но сына мы не отдадим — он нам этого не простит...
Ситуация обострилась. Из Москвы в Турку отправился уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка Павел Астахов. Изначально, как он признался «Итогам», разговаривать с финскими чиновниками было сложно: выяснилось, например, что за семьей Рантала они следили с 2006 года и собрали на нее внушительное досье (папа порой злоупотреблял алкоголем, и в семье случались скандалы), потрясая которым, -социальные работники стояли стеной — ошибки быть не может, и своих решений мы менять не намерены.
Но, как считает Павел Астахов, своими действиями службы пытались скрыть собственные недоработки. В истории с этой «международной» семьей сотрудники опустили основное — этап предупреждения, предложение поработать с семейными психологами, бесконфликтно уладить ситуацию. «Главной проблемой в этом деле стало то, что между социальной службой и семьей не возникло доверия, — говорит Павел Астахов. — Не было диалога вообще! Службы методично фиксировали нарушения, но ничего не предпринимали. А потом они не поняли главного, что, сказав русской женщине — мы отберем ребенка, они загнали ее в угол. Она под танк готова броситься! Наша задача отвернуть этот танк...» Судя по последним сводкам с фронтов, танк отвернуть удалось. Принят, по выражению Астахова, «план счастливой жизни семьи Рантала»: тренинги, общение с психологами и так далее. Если семья начнет его выполнять до 3 апреля, то Роберта оставят с родителями.
Этот случай стоил отдельного внимания хотя бы потому, что именно сейчас Павлу Астахову удалось сдвинуть с места целый воз вопросов, решение которых поможет спасти сотни смешанных -семей. «Дело в том, что после распада СССР у нашей страны ни с кем не подписаны договоры о взаимопомощи по гражданским и семейным делам, — поясняет Павел Астахов. — Главное, без чего невозможно цивилизованно решать семейные споры, — без взаимного признания судебных решений, которые такие договоры подразумевают. Например, дело в Испании: несколько лет назад супруги развелись в России, обзавелись новыми семьями. И вдруг в Испании подается иск о разделе имущества, а аргумент — мол, развод был в России — во внимание не принимается, страдает семья россиянина». Если такие договоры будут подписаны с европейскими странами, то, по мнению детского омбудсмена, можно по-новому развернуть дело Натальи Захаровой, Ирины Беленькой и многих других русских мам.
В настоящие время в вопросе подписания таких договоров удалось продвинуться с Францией, последние встречи Астахова с министром юстиции Финляндии дают надежду на то, что и с этой страной будет заключено подобное соглашение.
...Семилетний Роберт Рантала после месячного отсутствия наконец-то оказался дома, с интересом изучает в Интернете публикации о себе. Он внешне спокоен, налаживает вместе с отцом игрушечную железную дорогу. И только ночью может проснуться: «Мама, ты тут? А папа тут?..» Он так боится приюта, что уже никогда никому не скажет, что папа дал ему затрещину... Машина, которая должна была защитить ребенка от агрессии взрослых, научила его совсем другому — быть изворотливым и молчать, даже если дома плохо. Потому что в приюте еще хуже.
Вита Мач
