Год с лишним назад от вестей из Мюнхена, в одной из клиник которого остановилось это великое сердце, хотелось плакать. Время между ее кончиной и нынешней памятной датой было дано отечественной балетной публике, чтобы унять эмоции и осознать, кого именно мы потеряли — и кому открыли памятник в образе Кармен на Большой Дмитровке.
Русскому человеку и русской жизни свойственно объявлять иконами нации два типа деятелей: наряду с политическими вождями он избирает таковыми великих артистов. Странное сопоставление, но именно такая участь постигла Аллу Пугачеву — как представителя искусств популярных и Майю Плисецкую — как представителя искусств классических. Она входила в жизнь страны с экранов центрального телевидения, с определенного момента не скупившегося на трансляции балетов с ее участием, со страниц газет, из спекулянтских цен, достигавших в случае с ее спектаклями заоблачных высот, из сарафанного радио, рассказывавшего в коридорах и курилках советских учреждений о каждой ее новой премьере.
Выражаясь строчкой Анны Ахматовой, Плисецкая была со своим народом там, где он, к несчастью, был.
А советская страна не просто гордилась ею, она ею и с нею жила, синхронизируясь с ее успехами и с удовольствием сплетничая об интригах — ее и вокруг нее.
А их было предостаточно: достаточно вспомнить вечное противостояние «партии Плисецкой» и «партии Григоровича», длившееся всю советскую вечность. То есть с 1960-х, когда в Большом начал наводить свои порядки худрук Юрий Григорович, а ставшая первым артистом театра балерина «пробивала» через его голову нужный ей репертуар. И до 1990 года, когда Юрий Григорович добился увольнения из Большого шестидесятипятилетней Плисецкой, а вместе с ней Екатерины Максимовой и Владимира Васильева — получив шок всей страны в качестве реакции на случившееся.
Не вдаваясь в тонкости этого противостояния, можно спокойно и уважительно предположить, что разница (и принципиальная несовместимость) постановщика и балерины была в их культурных векторах.
Григорович всю свою жизнь в искусстве был россиецентричен:ставил русских композиторов, утверждал величие русской балетной школы как мог. Даже если посмотреть немалый список его работ за рубежом (а там есть и Парижская, и Венская оперы, и постановки в Праге, Варшаве, Стамбуле, Сеуле), то среди них будут в основном отечественные сочинения.
Не то у Плисецкой -- будучи живым и эталонным выражением этой самой балетной школы, она утверждала прежде всего ее интернациональное звучание и значение.
Именно поэтому ее список ролей за рубежом едва ли не больше аналогичного от Большого театра: она с начала своей карьеры работала, среди прочих, с Роланом Пети и Морисом Бежаром — ровно двадцать лет назад, в день 70-летия, она вышла на сцену в номере «Аве Майя», поставленном им для балерины. Работала не только как балерина, в 1984 году на год стала худруком Римского театра оперы и балета, а через четыре года заняла аналогичный пост в Испанском национальном балете. Словом, была фигурой всемирной, утверждающей Россию на карте мира, во всемирной системе балетных и вообще культурных координат.
Именно поэтому, вероятно, злые языки, обычно шипящие вслед любой крупной фигуре, переезжающей жить на Запад, в случае с Майей Плисецкой и ее супругом, композитором Родионом Щедриным, примолкли еще в лихие 90-е, когда эта великая пара переехала в Германию. А теперь вернулась на Родину в виде Кармен, роли, в которой ее запомнила страна, и в бронзе, в которой это бесконечно живое воплощение искусства танца сложно себе представить.
