В стране, победившей нацистов, не поставили ни одного спектакля о Нюрнбергском процессе. Это подтолкнуло Александра Звягинцева написать о нем пьесу. Он считает, что молодой возраст режиссера не помеха для работы с серьезной драматургией. И в ожидании триумфа справедливости мечтает об открытии Музея геноцида в Москве. Об этом писатель и драматург рассказал «Известиям» после премьеры «Нюрнбергского вальса» во МХАТ имени Горького.
— Вас знают по юридическим и историческим исследованиям, по романам и киносценариям. Как в вашей жизни появился театр?
— Театром я болею давно. Моим крестным был бабушкин друг, фронтовик, замдиректора Киевского театра оперы и балета. Детского сада не было, и меня приводили к нему на работу. Я пересмотрел весь репертуар из ложи, возле которой в 1911-м стреляли в Столыпина. Но об этом факте я узнал позже.
Для меня театр — это работа с душой и сердцем. Я пытаюсь создавать произведения, отвечающие на истинные требования времени. Хочу, чтобы они помогали людям в море страстей ориентироваться на маяк, а не на блуждающие огни. Ведь если на них двигаться, сядешь на мель. В московских театрах было поставлено пять моих пьес. Сейчас ставят спектакли в Париже и в Великом Новгороде.
Что касается последней пьесы «Нюрнбергский вальс», ею мне хотелось приобщить к истории прежде всего молодежь. Ведь она, как мотылек, летит на яркий свет и обжигается.
— А почему вы решили писать на исторические темы?
— Мама всю жизнь говорила: «Саша, ты должен писать. Государевой службой пусть занимаются другие. Ты можешь больше». Ее не радовали ни поощрения, ни государственные награды сына. Хотела, чтобы я оставил иной след.
А к теме Нюрнберга меня подтолкнуло осознание того, что в стране-победительнице не поставили ни одного спектакля об историческом процессе. Я был хорошо знаком с драматургом Михаилом Шатровым. Мы в конце 1980-х были членами президиума международного клуба «За обновление мира». Предлагал ему поднять эту тему. Но он не взялся, посчитал тяжелой. У меня же эта мысль засела. Лет 10 назад начал писать сам эту пьесу. Как-то поехал во Францию и попал на спектакль Арно Дени о Геринге. Увидев эту постановку, понял, надо быстрее заканчивать свою пьесу.
— В Москве тоже есть спектакль на эту тему — «Нюрнберг» в РАМТе.
— Я несколько раз видел и эту постановку. Хороший спектакль. Пьесу Эбби Манна о малых нюрнбергских процессах поставил Алексей Бородин. Но Россия в них не участвовала. Американцы в пьесе говорили, что они молодцы, принесли демократию в Европу. А о нашей Родине ни слова…
— Каким театрам вы предлагали свою пьесу?
— Я давал ее читать своим товарищам в Малом театре — Юрию Соломину и режиссеру Владимиру Драгунову, который поставил пьесу «Последний идол». Прислушался к их советам и кое-что поправил. Но поставили ее все-таки во МХАТе. Там сцена более подходящая.
— С вами советовались, кому играть в спектакле?
— Мы отбирали актеров с худруком МХАТа Эдуардом Бояковым. Так в спектакле появилась Лиза Арзамасова. Мы познакомились с ней на съемках фильма «Правое дело». Лиза показалась мне чуткой, светлой, проникновенной. К тому же у нее большое чувство эмпатии — сострадания ближнему. Она работает в благотворительном фонде, ездит в дома престарелых. Я хотел, чтобы внутреннее содержание актрисы соответствовало душевному состоянию ее героини, французской переводчицы Ирины Гагариной.
— Артисты изучали документы процесса для большего погружения в материал?
— Я передал им восемь томов Нюрнбергского процесса. А еще — свой роман «На веки вечные», в котором есть хроника суда. В прошлом году его издали в Лондоне, до этого — во Франции, Германии и даже в Албании.
— Режиссер Грета Шушкевичуте не слишком молода для постановки столь серьезного материала?
— Материал, конечно, сложный. Но нужно отдать должное режиссеру: она очень долго, скрупулезно к нему готовилась. Мне кажется, Грете постановка удалась. Она перспективный режиссер. После премьеры Грета сказала мне: «Давайте еще что-нибудь поставим».
— Порой можно слышать мнения, что патриотизм — ругательное слово. А напоминание о юбилее Великой Победы считают чрезмерным и навязчивым. Можно ли обойтись без перебора в патриотической работе?
— Думаю, это не перебор. Строя правовое государство, нужно воспитывать национальное чувство вкуса, воли и достоинства. Когда люди говорят о том, что надо забыть свою историю, они становятся манкуртами, не помнящими родства.
Тем временем на прилавках Европы вы не увидите книг российских авторов о Второй мировой войне. Зато у нас без проблем можно найти труды бывших солдат вермахта и люфтваффе. В изобилии мемуары западных генералов и политиков. Все они рассказывают о том, как боролись с фашизмом и освобождали Европу. А потом мы удивляемся, откуда разговоры, что войну выиграли американцы, англичане и французы. Ну а мы вроде и ни при чем.
Мало того, появились «киллеры от истории». Они, как правило, ангажированы. Их задача уничтожить историческую правду. Зачем им она? Нужна иллюзия. В Голливуде наснимали блокбастеров и по ним историю изучают. Честно говоря, и наш кинематограф в большом долгу перед народом. Сколько еще не рассказано о своих героях.
Думаю, чем раньше начать изучать историю, тем лучше. Я лично прикоснулся к ней в семь лет. А первые стихи о Нюрнбергском процессе написал в двенадцать: «Им не уйти от кары Немезиды, фашистским служкам дьявольских затей».
— А как быть с людьми, вышедшими из категории молодежи?
— Не разделяю таких сентенций. Говорить о патриотизме можно всегда. В 2017 году Совет Европы в Волгограде организовал конференцию «Память и уроки Второй мировой войны». На нее съехались представители 30 стран Европы и Америки. Я показал нарезку своих фильмов о Нюрнбергском процессе. Был серьезный разговор. Из зала на сцену вышла писательница Эрин Майер и сказала: «После того что я узнала здесь, мне тяжело переосмысливать прошлое. Мы этого не знали».
Вернувшись домой, она написала письмо генеральному секретарю Совета Европы Турбьёрну Ягланду, что ей открыли глаза на Нюрнбергский процесс и его последствия, которые до сих пор отзываются в политике европейских государств. Сильнейшее впечатление стало руководством к действию. Поэтому никогда не поздно с людьми говорить.
Я занимаюсь историей Нюрнбергского процесса 60 лет. А когда только начинал, мне говорили: «Куда ты лезешь? Зачем тебе это? Мы — страна-победительница. Кому еще надо что-то доказывать?» Но ведь брошенное поле чертополохом зарастает. Трудно его поднимать.
— Что вас подвигло в семь лет начать изучать историю военных преступлений?
— Мы жили в центре Киева. Город был разрушен войной. Как-то мама повела меня на кладбище, навестить могилку прабабки Фёклы Дмитриевны. Проходя мимо Бабьего Яра, она вдруг сказала: «Вот здесь бы могла лежать и я». — «Почему?» Я еще не знал ничего о массовых расстрелах в 1941 году. Мама продолжила: «Однажды я провожала своих подруг-евреек к Бабьему Яру. Возле Львовской площади немец посмотрел на меня и спрашивает: «Jude?» — «Нет, русская». Он автоматом отшвырнул маму в сторону и буркнул: «Weg!» («Уходи!» — перевод с немецкого)
Я спросил ее: «А кого тут убили?» — «Сначала евреев, их было тысяч 35, а потом здесь стали расстреливать партизан». Позже я узнал про «матч смерти». Футболистов киевского «Динамо» тоже там убили. В Бабьем Яру лежат 185 тыс. человек.
Маму с бабушкой позже угнали в фашистское рабство. После войны мама вернулась в Москву. А бабушку через несколько лет нашла в Киеве и переехала к ней. В нашей семье многие родные не вернулись с фронта. Деда-подпольщика немцы расстреляли. Мой папа с первого дня войны оказался на фронте. Под Курском получил серьезные ранения. Он пять дней оборонялся, а потом поднял оставшихся солдат в атаку и вывел из окружения.
— Что еще необходимо для того, чтобы помнили?
— Нужно создать Музей Нюрнбергского процесса, Академию Нюрнбергских принципов. После войны судили гитлеровцев за злодеяния против мирного населения, порабощение, уничтожение народов. Поэтому сейчас нечего стесняться, надо создавать и Музей геноцида.
— Где?
— В Москве. И чтобы зарубежных гостей и почетные делегации в обязательном порядке привозили туда. Нужно всем забывшим, несведущим показывать и рассказывать о варварствах фашизма.
Президент говорил, что «вакцина» от нацистского вируса, выработанная на Нюрнбергском трибунале, в некоторых государствах Европы теряет силу. Как ни прискорбно, но мы видим немало примеров того, как возрождается эта идеология, предается забвению или искажается история и уроки Второй мировой войны.
— Продолжает ли Нюрнбергский процесс оказывать влияние на мировую историю?
— Нюрнберг — это последнее сражение Второй мировой войны. Ведь за всю историю это был первый случай, когда судили агрессора и юридически закрепили, кто напал на СССР. Приговор Нюрнбергского процесса обжалованию не подлежит. Чтобы это историческое событие стало возможным, наша страна с самого начала войны ставила вопрос об ответственности гитлеровцев.
Лет 15 назад я встретился с зампредседателя Нюрнбергского трибунала господином Бершмидте. Он вспоминал про процесс: «Мы сначала думали, что это будет месть победителей, всех возьмут и сразу повесят. Но когда посмотрели, что к приговорам подошли дифференцированно, я как юрист понял, что всё было справедливо».
В послевоенный период русофобские круги Запада направляли все усилия пропаганды не на то, чтобы рассказать правду своему народу, а чтобы скрыть от него те ужасные для человечества последствия, к которым однажды уже привело поощрение германского милитаризма. Мы живем в очень неспокойное время. И надо делать всё, чтобы фашистская зараза не подняла вновь голову.
Зоя Игумнова
