По мере того как Сталин неудержимо продвигался к абсолютной власти – еще не будучи в 1928–1929 годах тем диктатором, который в 1936–1939 годах и позднее устроил массовые репрессии, – его личная жизнь постепенно деградировала.
Трудно установить, когда в его отношениях с Надеждой появилась самая первая серьезная трещина, и разделить вину за это между ним – человеком, в жизни которого борьба за власть и утверждение революционных идей отнимали бо́льшую часть его времени и личной энергии, – и его женой. Во время частых отпусков, которые он брал, чтобы лечить свои ревматические заболевания и слабые легкие, Надя всегда была рядом с ним. Она была рядом с ним по меньшей мере до 1929 года, когда начала учиться в Промышленной академии, и даже позднее. Хотя никакого документального подтверждения этому нет, все же считается, что кризис в отношениях этой пары был вызван политическими причинами По данному поводу можно возразить, что хотя Надежде, наверное, становилось все труднее и труднее поспевать за стремительной карьерой своего мужа, для этой дочери старого большевика, хорошо адаптированной к нравам своего времени, политический контекст не мог быть причиной разрыва с мужем. У Нади имелись собственные амбиции, и Сталин с уважением относился к ее предпочтениям. Она была в курсе всего происходящего, однако вмешивалась только для того, чтобы рассказать ему о тяжелой повседневной жизни сограждан или же о какой-нибудь мелкой несправедливости, невольным свидетелем которой она стала. Те немногие их письма друг другу, к которым имеется доступ, создают впечатление, что в то время, когда в их отношениях появились трещины, каждый из них пытался затормозить рост недовольства друг другом, начавшего постепенно проявляться на рубеже 1920-х и 1930-х годов.
К проблемам в отношениях с супругой у Сталина добавились ссоры и разногласия с детьми. Уезжая с женой в отпуск, он оставлял детей воспитателям и нянькам. Наведением порядка в квартире Сталина в Кремле, приготовлением пищи и прочими подобными повседневными вопросами ведала Каролина Васильевна Тиль – латвийская немка. У детей была воспитательница, которую звали Наталья Константиновна. У Василия имелся и воспитатель-мужчина – Александр Иванович Муравьев. Их мать наблюдала за воспитанием и обучением своего потомства, но как бы со стороны и весьма требовательным и суровым взглядом. «Она была строгая, требовательная мать, и я совершенно не помню ее ласки: она боялась меня разбаловать», – вспоминает Светлана. При чтении переписки Иосифа и Надежды складывается впечатление, что он был больше привязан к своим детям, чем она. В этот период жизни именно он чаще всего утешал детей, когда те начинали плакать (а особенно Светлану, свою любимицу). «…отец меня вечно носил на руках, любил громко и сочно целовать, называть ласковыми словами – “воробушка”, “мушка”. […] он не переносил детского плача и крика. Мама же была неумолима и сердилась на него за “баловство”»
Первая семейная драма произошла в апреле 1928 года. Яша попытался наложить на себя руки после того, как отец не разрешил ему жениться на Зое – девушке, жившей в Ленинграде, к которой Яша хотел уехать. Сталин считал, что его сын еще слишком молод для того, чтобы создавать семью, тем более что он еще не закончил учебу. После спора с отцом Яша попытался себя убить – он выстрелил в себя из револьвера на кухне их квартиры в Кремле. Однако этим выстрелом он себя всего лишь ранил. Сталин пришел в ярость. «Передай Яше от меня, что он поступил как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего, – написал он своей жене 9 апреля. – Пусть живет где хочет и с кем хочет». И Яша стал жить где и с кем хочет, что было верным признаком того, что он не такой слабохарактерный, каким его считал отец. Яша переехал в Ленинград, женился на Зое и устроился на работу. Сталин попросил Кирова незаметно за ними присматривать. Вскоре Зоя родила девочку, которую назвали Галиной. Малышка не прожила и года, и семья Якова из-за этого горя распалась. Яков вернулся в Москву и помирился с отцом. На этот раз он с согласия отца поступил в Московский институт инженеров транспорта и закончил его. Затем он, захотев стать военным, поступил на вечернее отделение Артиллерийской академии Красной Армии, а годом позже – на четвертый курс очного отделения этой академии
Надя вела себя довольно своенравно. Держась независимо, она захаживала в гости к Бухарину, причем даже после того, как произошел политический разрыв между Бухариным и Сталиным. В 1927 году она присутствовала на похоронах Иоффе – выдающегося дипломата, сторонника Троцкого. Иоффе покончил с собой, когда борьба с оппозицией достигла наибольшего размаха. Поступок Нади не означал, что она поддерживала оппозицию. Она просто хотела отмежеваться от своего мужа, доказать свою самостоятельность. Сталин же, похоже, не очень-то огорчался из-за такого ее поведения.
После своего поступления в Промышленную академию у Нади стало меньше времени на то, чтобы заниматься мужем и – особенно – детьми. Что касается Сталина, он отнюдь не был против того, чтобы его жена училась в Промышленной академии. Как раз наоборот. С июня по август 1929 года Иосиф и Надя вместе провели отпуск в Сочи: кроме недугов, мучивших Сталина на протяжении многих лет, он лечился там летом от воспаления легких, в которых у него слышались какие-то хрипы. К нему снова вернулся его давнишний кашель. В конце августа Надежда оставила его одного и вернулась в Москву, чтобы сдавать вступительные экзамены. Тон письма, которое она прислала Иосифу после своего приезда в Москву, – оптимистический и сердечный: «Как твое здоровье, поправился ли? […] Я уехала с каким-то беспокойством, обязательно напиши. […] В понедельник 2/IX письменный экзамен по математике, 4/IX физическая география и 6//Х русский яз. Должна сознаться тебе, что я волнуюсь. […] Словом, пока никаких планов строить не могу, т. к. все “кажется”. Когда будет все точно известно, напишу тебе, а ты мне посоветуешь, как использовать время…». Точно таким же тоном она сообщила ему в письме о том, как она проводит время в Москве: что ни с кем не видится, но узнала, что Горький тоже поедет в Сочи. «Наверное, побывает у тебя, жаль, что без меня – его очень приятно слушать». Завершила она это свое письмо заботливыми и нежными словами: «Тебя же очень прошу беречь себя. Целую тебя крепко, крепко, как ты меня поцеловал на прощанье. Твоя Надя» (письмо от 22 августа 1929 года). Это не похоже на письмо политического оппонента или женщины, которая чувствует себя брошенной, и тем более женщины, которая влюблена в кого-то другого.
Сталин в ответном письме поинтересовался ее учебой, ее экзаменами и их результатами. «Здравствуй, Татька! […] Дела, черт побери… Как только выкроишь себе 6–7 дней свободных, катись прямо в Сочи. Как дела с экзаменом? Целую мою Татьку» (письмо от 1 сентября 1929 года). Не будем забывать, что Сталин в этот момент испытывал физические страдания, находился на вершине власти и собирался обречь свою страну на жестокие – порой кровавые – потрясения в ходе принудительной коллективизации сельского хозяйства. Вся переписка Иосифа и Надежды полна банальностей, потому что их отношения были банальными. Надя, являясь женой человека, который уже становился кем-то вроде нового царя, по-простецки сетовала своему мужу на свои проблемы с транспортом, сообщала о появившихся в Москве очередях за молоком и робко пыталась замолвить словечко за своего брата Федора, которого ей было очень жалко. В этих ее простеньких письмах есть что-то трогательное. Сталин для нее был средством защиты, своего рода покровителем, которому она сообщала о своих радостях и невзгодах. «…в общем мне все же не везет, а именно: утром нужно было быть в ПА к 9-ти часам, я конечно вышла в 8 1/2, и что же, испортился трамвай, стала ждать автобуса – нет его, тогда я решила, чтобы не опоздать, сесть на такси, села, и что же, отьехав саженей 100, машина остановилась, у нее тоже что-то испортилось. Все это меня ужасно рассмешило, но в конце концов в ПА я ждала два часа начала экзамена» (письмо от 2 сентября). Надя также – под стать всем другим женам – просила у своего мужа денег: «Иосиф, пришли мне, если можешь, руб. 50, мне выдадут деньги только 15/IX в Промак., а сейчас я сижу без копейки» (письмо от 16 сентября). Сталин прислушивался к ее просьбам: он пообещал заступиться за ее коллегу, необоснованно обвиненного его начальником, и выслал ей вместо пятидесяти 120 рублей. В их отношениях все, похоже, шло прекрасно. Двадцать седьмого сентября Надежда написала: «Ты мне в последних двух письмах ни слова не пишешь о своем здоровье и о том, когда думаешь вернуться. Без тебя очень и очень скучно, как поправишься, приезжай и обязательно напиши мне, как себя чувствуешь. Мои дела пока идут успешно, занимаюсь очень аккуратно. Пока не устаю, но я ложусь в 11 часов». Иосиф немедленно прислал ответ: «Думаю приехать через неделю. Целую крепко» (письмо от 30 сентября).
Надежда быстро адаптировалась к своей студенческой жизни, в ходе которой ей приходилось общаться с другими женами высокопоставленных руководителей – такими, как Мария Каганович и Дора Хазан. Она приезжала на учебу без охраны и продолжала пользоваться некомфортабельным и ненадежным общественным транспортом. Начиная с 1930 года охрана Сталина была усилена, и Наде пришлось согласиться на то, чтобы ездить в персональном автомобиле и в сопровождении телохранителей. Однако, будучи скромной и оставаясь верной своему имиджу, она всегда останавливала автомобиль, в котором ехала, за два или три квартала от академии и шла последние несколько сотен метров пешком, чтобы ее товарищи не видели, что ее подвозят на государственном автомобиле. Она, казалось, была очень довольна новой жизнью: встречалась с молодыми людьми своего возраста, среди которых был веселый толстячок, которого звали Никита Хрущев. Он вскоре стал ее приятелем, и она познакомила его со Сталиным. Хрущев тогда был секретарем парткома Промышленной академии. В 1932 году он стал руководителем партийной организации одного из московских районов, а Надю ввели в руководство партийной организации всей столицы
Теперь Сталин, политическая деятельность которого все больше и больше отдаляла его от семьи, стал часто путешествовать без жены. Однако они продолжали переписываться с прежней преданностью друг другу и прежней нежностью. Несмотря на ужасную обстановку, воцарившуюся в этот период в стране, все в их отношениях было безмятежным. «Приезжай. Вместе будет хорошо» (письмо Нади от 27 сентября 1929 года). «Теперь ты, наверное, уже скоро – на днях приедешь, жаль только, что у тебя будет сразу масса дел, а это совершенно очевидно. Посылаю тебе шинель, т. к. после юга можешь сильно простудиться. […] Ну, приезжай, хотя я и хочу, чтобы ты отдохнул» (письмо Нади от 1 октября 1929 года). «Не задерживайся долго, приезжай поскорее» (письмо Сталина от 21 июня 1930 года). «Напиши обо всем, моя Таточка» (письмо от 2 сентября 1930 года). «Мы тебя ждем, но не торопим, отдыхай получше» (письмо Нади от 30 сентября 1930 года). «Скучновато […]. Пусть Сатанка напишет мне что-нибудь. И Васька тоже» (письмо Сталина от 14 сентября 1931 года).
Однако иногда Надя осторожно – или же вообще намеками – информировала мужа о негативных событиях в повседневной жизни людей. «Я знаю, что ты очень не любишь моих вмешательств, но мне все же кажется, что тебе нужно было бы вмешаться в это заведомо несправедливое дело» (письмо от 16–22 сентября 1929 года). «Не знаю, стоит ли тебе писать в Сочи о скучных вещах, которых, к сожалению, достаточно в московской жизни» (письмо от 6 октября 1930 года). «Цены в магазинах очень высокие, большое затоваривание из-за этого. Не сердись, что так подробно, но так хотелось бы, чтоб эти недочеты выпали из жизни людей, и тогда было бы прекрасно всем и работали бы все исключительно хорошо» (письмо от 12 сентября 1931 года). «Продолжай “информировать”», – ответил жене Сталин 14 сентября 1931 года.
Конечно же, трагические исторические события тех лет не могли не отразиться на личной жизни этой семейной пары. Сталин начинал тогда свою собственную революцию и тем самым провоцировал в стране вторую гражданскую войну. Он еще больше сконцентрировался на своей работе, и общаться с ним Наде, конечно же, становилось все труднее и труднее. Однако Надя была не из тех женщин, которые чувствуют себя брошенными, если их муж очень занят на работе. Она жила в подобных условиях с самого начала своей семейной жизни – можно сказать, всегда. Она никогда не видела, чтобы Иосиф бездельничал. Он возвращался домой по вечерам все позже и позже – а иногда уезжал ночевать на дачу вместе со своими ближайшими коллегами. Надя вставала утром рано и шла на занятия, а Иосиф зачастую спал по утрам до одиннадцати и даже до полудня. Ритм жизни у них был совершенно разным.
У Нади начались проблемы со здоровьем: ее стали мучить головные боли, от которых она впадала в депрессию. В июне 1930 года она уехала одна за границу и находилась там по август. Главная цель поездки заключалась в том, чтобы проконсультироваться у высококвалифицированного невропатолога Он побыла в течение некоторого времени в Карлсбаде, а затем долго гостила у своего брата Павла в Берлине. Сталин написал ей 21 июня: «Татька! Напиши что-нибудь […]. Как доехала, что видела, была ли у врачей, каково мнение врачей о твоем здоровье […]. Дела идут у нас неплохо. Очень скучно здесь, Таточка. Сижу дома один, как сыч. За город еще не ездил – дела. Свою работу кончил. Думаю поехать за город к ребяткам завтра-послезавтра. Ну, до свидания. Не задерживайся долго, приезжай поскорее. Це-лу-ю. Твой Иосиф».
Двадцать шестого июня открылся XVI съезд партии. Сталин выступил с политическим докладом Центрального Комитета, а затем – второго июля – с заключительным словом после обсуждения доклада. Едва он это сделал, как тут же написал своей жене: «Татька! Получил все три письма. Не мог сразу ответить, т. к. был очень занят. Теперь я, наконец, свободен. Съезд кончился 10–12. Буду ждать тебя, как бы ты ни опоздала с приездом. Если интересы здоровья требуют, оставайся подольше». Переживая за своих детей, которых он недавно навещал, он сообщил жене о том, что Василий не успевает в немецком языке и что ему, Иосифу, не нравится учительница Василия: она кажется ему очень странной (письмо от 2 июля 1930 года).
Надя вернулась только в конце августа и приехала на несколько дней к Сталину в Сочи. Эта короткая встреча после долгой разлуки, по-видимому, не принесла им радости. Сталин, однако, написал жене письмо, как только она прибыла в Москву. «Как доехала до места? Как твои дела? Что нового? Напиши обо всем, моя Таточка. Я понемногу поправляюсь. […] Целую крепко» (письмо от 2 сентября).
Надя, терзаемая тревогами, ответила ему холодно. Она впервые проявила в их отношениях определенный пессимизм. После возвращения из Германии ее настроение стало очень переменчивым, она замкнулась в себе, начала вести себя отчужденно. «Этим летом я не чувствовала, что тебе будет приятно продление моего отъезда, а наоборот. […] Оставаться же с таким настроением, конечно, не было смысла […]. Авель говорит […], что вернешься в конце октября; неужели ты будешь сидеть там так долго? Ответь, если не очень недоволен будешь моим письмом, а впрочем, как хочешь» (письмо от 19 сентября). Надя еще нуждалась в своем супруге. Он, в свою очередь, хотел бы, чтобы она вернулась и провела свой отпуск рядом с ним. Однако ей казалось, что она ему совсем не нужна. Кроме того, ей уже было необходимо приступать к учебе. А еще она полагала, что он чего-то недоговаривает. «Я знаю только то, что в печати. В общем, приятного мало». Однако она не критиковала Иосифа за проводимую им политику. Она скорее боялась за него самого в контексте событий, связанных с принудительной коллективизацией (письмо от 19 сентября 1930 года).
Сталин все чаще и чаще проводил свой отпуск в Сочи, где у него теперь была своя собственная дача, спроектированная для него архитектором Межановым и называвшаяся «дачей № 9». Надя все еще вела себя как женщина веселая, улыбчивая, любезная. Ее жизнь становилась все более активной, и у нее все меньше оставалось времени для детей. «Мама бывала с нами очень редко», – вспоминает Светлана Аллилуева. Однако в 1930–1931 годах ее жизнерадостность постепенно сменялась грустью, переходящей в меланхолию. Ее, казалось, терзала какая-то сильная боль, вызванная то ли физической болезнью, то ли постыдной любовью, то ли тоской супруги, которой муж не уделяет должного внимания… Семейная легенда гласит, что она испытывала в этот период платоническую любовь к бесстрашному Михаилу Тухачевскому и что именно эта постыдная тайна и эта недопустимая любовь и сделали ее поведение таким загадочным. Будучи по своей природе человеком скрытным, она никому ничего не говорила. Она никому ни в чем не призналась, не раскрыла свой секрет. Однако, по мнению некоторых близких родственников, она начала подумывать о том, как бы ей расстаться со Сталиным, куда-нибудь уехать и зажить совсем по-другому, причем поступить так после завершения своей учебы Она вроде бы подумывала переехать со своими детьми в Харьков, где жила со своим мужем Станиславом Реденсом ее сестра Анна. В Харькове строился завод по производству искусственных волокон, и Надя могла бы там устроиться на работу, начать все с нуля, вдали от опостылевших ей льгот и привилегий. Говорила ли она об этом Сталину? Их переписка – та, которая сохранилась, – обрывается в сентябре 1931 года. Письма, написанные в предыдущие месяцы, имеют противоречивый характер: за письмами, полными упреков, следовали письма очень сердечные – как будто Надя боялась обидеть Иосифа, боялась его потерять. «О тебе я слышала от молодой интересной женщины, что ты выглядишь великолепно, она тебя видела у Калинина на обеде, что замечательно был веселый и тормошил всех, смущенных твоей персоной, – написала она 6 октября 1930 года. – Очень рада. Ну, не сердись за глупое письмо […]. Поправляйся» (письмо от 6 октября). Ответ Сталина написан в духе шутливых перебранок между супругами. «Татька! Получил твое письмо. Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. Что это значит? Хорошо или плохо? […] Ты намекаешь на какие-то мои поездки. Сообщаю, что никуда (абсолютно никуда!) не ездил и ездить не собираюсь» (письмо от 8 октября 1930 года).
В этот период Надя часто обижалась из-за каких-нибудь пустяков. В 1931 году она снова уехала от Иосифа к своим родственникам, прихватив с собой детей. Это был еще один кризис в их отношениях, однако на этот раз уже ей пришлось звонить мужу по телефону, чтобы с ним помириться. Вернувшись к Иосифу, она не услышала от него ни одного упрека. Он вел себя по отношению к ней так, как будто ничего не произошло. Однако ее это вывело из равновесия, и ее самолюбие было уязвлено. Победа Сталина над ней была для нее невыносимой.
Она попросила своего брата Павла привезти ей из Берлина пистолет. Объяснила она эту свою просьбу тем, что ей иногда становится страшно. В ту эпоху все видные деятели имели при себе оружие, а потому данная просьба не показалась Павлу ни подозрительной, ни нелепой. Он подарил ей маленький пистолетик – почти игрушку – вместе с патронами, и она его хорошенько спрятала. Подумывала ли она уже тогда о самоубийстве? Когда она, выпив на празднике в Промышленной академии алкоголя, почувствовала недомогание, Сталин помог ей лечь в постель. Когда он нес ее на руках, всячески стараясь успокоить, они в какой-то момент снова почувствовали друг к другу нежность. «А ты все-таки немножко любишь меня!» – в глубоком отчаянии сказала ему она. Нуждалась ли она все еще в нем? У нее уже в течение некоторого времени периодически срывались с губ фразы наподобие «все надоело», «все опостылело», «ничто не радует». Дети не были для нее чем-то жизненно важным. В ее жизни что-то сломалось. Когда? Как? Почему? Некоторые ее родственники считали, что она просто больна и в результате этого у нее начались проблемы с нервами.
Длинное письмо, написанное 12 марта 1931 года и адресованное матери Сталина, свидетельствует о смятенном состоянии ее души (что сильно контрастирует с обычно безмятежным тоном ее писем своей свекрови). «Вы на меня сильно сердитесь за то, что я ничего не писала. Не писала, потому что не люблю писать писем. Мои родные никогда не получают от меня писем и так же, как Вы, очень сердятся». Однако в этом длинном письме она также выражает восхищение своим мужем и надежду на благополучную супружескую жизнь с ним. «Живем как будто хорошо, все здоровы. Дети большие стали, Васе уже 10 лет, Светлане 5 исполнилось. […] С ней в большой дружбе отец. […] Иосиф обещал написать Вам сам. В отношении здоровья его могу сказать, что я удивляюсь его силам и энергии. Только действительно здоровый человек может выдержать работу, которую несет он». Этот заурядный рассказ о семейной жизни кажется еще более удивительным, если вспомнить, что именно в этот период в отношениях супругов появились признаки назревающего кризиса. «Лето не за горами, может быть, увидимся. А то приезжайте Вы к нам как-нибудь?.. Да, очень неловко, что Вы всегда нас балуете посылками, в то время как мы в этом отношении ужасно невежливы, но тут я тоже рассчитываю на Вашу доброту и надеюсь, что Вы на нас за это не так уж очень сердитесь. […] Шлю Вам приветы от детей, которые, к сожалению, не знают еще своей дорогой бабушки» (письмо от 12 марта 1931 года).
Имеется и последнее, еще более сбивающее с толку свидетельство относительно того, какие чувства Надя испытывала на самом деле к Сталину. Седьмого ноября 1932 года Хрущев находился рядом с ней на одной из нижних трибун, поставленных для партийных и государственных деятелей, чтобы те могли наблюдать за парадом, посвященным очередной годовщине Октябрьской революции. На Красной площади было ветрено и холодно, шел дождь. Надя с беспокойством поглядывала на верхнюю трибуну, на которой находился Сталин. «Мерзнет ведь! – сказала она своему другу Никите. – Просила одеться потеплее, а он, как всегда, буркнул что-то грубое и ушел
Лилли Марку
Фрагмент из книги "Сталин. Личная жизнь"
