Philosophy

В последние дни сентября дождь лил ночами.
Я лежала в постели, слушала перестук капель и планировала:
— Завтра начну свои записки с фразы: «Всю ночь с неба падали потоки воды. Слёз?»

Но на другой день записывать не хотелось.
События вязью страшных землетрясений и природных катастроф становились всё мрачнее.

На Тайване сильные подземные толчки, гибнут люди, спасательные работы.

В Калифорнии наводнение, ураган, люди гибнут, живые бегут от разрушающихся родных домов.

В Чечне пустеют сёла, жители спасаются от падающих бомб.
Авиация собственной страны обстреливает их ракетами. Вглубь территорий выдвигается пехота. Премьер обещает «утопить бандитов в сортире». Как он считает, войну затеяли боевые чеченские командиры, чтобы отделить республику от России.

Заголовки газет воюют со здравым смыслом и предлагают неслыханные словосочетания, от которых мороз пробирается по коже.

Александр Проханов сочинил «Чеченский блюз» в перекличку с «Бабьим Яром» Евтушенко.

У Евтушенко:
— Мне кажется я мальчик в Белостоке… Кровь льется, растекаясь по полам.

У Проханова:
— Когда в траве кровавая кашица… Девочка в гробу….

— Трагизм. Драматизм. Камни беды катятся с грохотом и человеческим воплем.

Каждую ночь просыпаюсь около пяти, иду в кухню, завариваю кофе, и со страхом смотрю на часы:
— Без десяти. Без пяти. Пять. Взрыва нет.

Поливаю цветы, крошу хлеб и высыпаю в кормушку. Сейчас прилетят мои воробышки.

Двадцатого сентября, в мой день рождения, Ася принесла огромный папортник.

Теперь у меня появилась забота: ухаживать за капризным красавцем; много поливать, полоскать листья.
Сейчас, как раз, передо мной это тёмно-зелёное создание, каждый день выбрасывающее тоненькие стрелочки с малюсенькими кулачками свернувшихся будущих листьев.

На тумбе в хрустальной вазе розы. Бледно розовые. На современном языке рекламы — Young Pink, «юный розовый».
Как отсветы, блики от вписавшейся в мою жизнь картины «Розовые горы» Стёркиной.
Вчера я была в её мастерской. Она и Софья Израилевна пригласили меня к обеду.

— Входите Лилия. Вы без машины? Как хорошо, мы немножко выпьем джин с тоником. Нора, помоги гостье снять плащ. Хотите надеть тапочки? Только они очень большие.
— Да я вся в них помещусь! Представляете, подхожу к вашему дому, обнаруживаю, что забыла карточку с адресом, расстраиваюсь. И, вдруг, вспоминаю все записанные там цифры, будто читаю: номер дома, этаж, квартира, код, и — писк, ручку вправо… Чудо какое-то.
Нажимаю кнопки, и вижу, что на панели замка именно они потёрты больше других. Если сосредоточиться… Может — и не чудо…
— Конечно. Кто задумает сюда попасть без приглашения, тот двери откроет. Правда, у нас ещё и сигнализация есть. Если что, появляются два милиционэра с карабинами. Всё серьёзно.

Сидим за столом:
— Лиля, вы так мало едите.
— Я, ведь, после лекции. Три пары. Тяжело. Студенты оттягивают энергию. Иссушают. Мне нужно какое-то время побыть закрытой. Помолчать. Еда — тоже не очень соответствует желаниям. Но у вас всё так вкусно.
— К сожалению, это не «гефилтэ фиш». Мы с Норочкой любим осетрину. Покупаем её, уже приготовленную, на рынке у Савёловского вокзала.

Нора:
— Хотите подняться в мою мастерскую? Да. Не удивляйтесь. В квартире — только часть моей творческой жизни. Основная — проходит на девятом этаже. У нас там много мастерских. Художники. Иконописцы. Поднимемся на лифте.

— Какая толстая дверь.
— Сейчас открою. Прошу. Свет включать не буду. Смотрите, чудесная панорама города открывается из окон.
— Белорусский вокзал? Сколько света. Как красиво.
— Раньше я любовалась и Калининским проспектом, и гостиницей «Пекин». Теперь построили это чудовище современной архитектуры. И всё. Скала. Города как не бывало. Тут и места для такого дома, вроде, не было. Придумали даже термин: «точечная застройка». Целому предпочли частное.
Включим свет? Это моя тахта, где отдых оживляет мысли. Хочется работать, создавать, творить — вырываться в новые миры. Хотите кофе?

— Вот эту картину вы делаете для Черномырдина? О ней вы рассказывали?
— Да. Мне позвонил Степашин и сказал, что Виктор Степанович хочет в своём кабинете повесить портрет Петра Первого. Ему известно, что я написала целую серию таких портретов. И он хочет посмотреть мой триптих «Пётр-строитель». Степашин приехал, увёз всё, а потом вернул обратно. Сказал, Виктору Степановичу не понравилось: «Пётр с граблями мне не нужен». Теперь я делаю торжественный портрет по старинной миниатюре. Пётр с мантией и скипетром.
— Конечно. Черномырдину не нужна трактовка темы строителя с топориком на плече. Сияющий царь в трудовом порыве. Вокруг корабли, верфь… Где, кстати, он грабли увидел?
— Грабель на картине нет. Это — так. Просто, первое слово. Пришло ему на язык. Он и сказал. Добрый, простой человек.