Группа «Несчастный случай» празднует 35-летие. Всю осень коллектив ездил с гастролями по городам России, а 25 ноября завершит тур финальным концертом в Москве. В преддверии выступления «Известия» встретились с лидером и основателем коллектива Алексеем Кортневым.
— Что вы с командой приготовили для своих поклонников к юбилейному вечеру в Москве?
— Сценарий юбилейного концерта мы написали частично в стихах, частично в прозе, смонтировали кучу видео из наших документальных съемок за 35 лет жизни группы. Музыкальную программу составили из наиболее значимых песен, написанных за все эти годы. Две трети из них — популярные и довольно известные, и еще треть — это песни, которые стали очень важными и переломными для нас самих. Да, публика знает их хуже, но в свое время именно они открыли для нас новый подход к музыке.
— А как же ваши фирменные препирания и сценические ссоры с Валдисом Пельшем? Или на праздничном концерте обойдется без них?
— Без них никак — это наше любимое занятие. Мы с Валдисом всегда разыгрываем комический диалог трагика и резонера, которые все время находятся в легком конфликте. Мы придумали эту фишку еще в 1980-е годы, когда только начинали свою сценическую жизнь. Валдис говорил с акцентом, изображая латыша, не понимающего каких-то реалий нашей жизни. И хотя сейчас Валдис уже говорит «бэз акцэнта» (это бы выглядело несколько странным, учитывая его многолетнюю карьеру телеведущего в России), мы всё равно сохраняем эту составляющую наших выступлений. Играть комический конфликт всегда намного интереснее, чем слащавое единодушие.
— Вы с Валдисом создавали «Несчастный случай», будучи еще совсем мальчишками. Вы тогда предполагали, что группа будет иметь столь долгий успех у зрителей?
— Конечно, не предполагали — ни он, ни я. Я вообще никогда не заглядывал в будущее. Мне просто хотелось все время заниматься этим делом. Уверен, то же самое чувствовали и Валдис, и Сережа Чекрыжов, и Паша Мордюков — основатели группы. Когда мы были детьми, нам хотелось сочинять музыку каждый день. Сейчас уже хочется раз в месяц. Но это вполне естественно.
Знаете, нами ведь написано и спето огромное количество самых разных песен. Тем не менее, когда я общаюсь с классиками жанра, типа Юлия Черсановича Кима или БГ, мне до сих пор временами кажется, что я нахожусь не на своем месте, что я по-прежнему мальчик, который вдруг попал в компанию великих мастеров. Причем — совершенно незаслуженно, а просто так, случайно… Как будто кто-то щелкнул пальцами где-то на небесах, и я вдруг оказался в таком синклите потрясающих людей.
— Меня, кстати, всегда удивляет скромность и неуверенность, с которой вы говорите о своем творчестве. В интервью вы однажды заявили: «Вокруг меня много людей, которые талантливее, чем я. Просто я лучше умею продавать свои песни».
— Я бы сказал, что нахожусь где-то в середине этой лестницы. Есть, например, люди гораздо более бездарные, чем я, но умеющие продавать гораздо лучше. У таких крайне мало музыкальных мыслей, зато коммерческого и пиар-таланта — от земли до небес. Чем хитрее и неординарнее написано произведение, тем больше проблем с его распространением. Потому что приучить людей потреблять сложный продукт очень нелегко. А чем примитивнее написано, тем проще.
Но писать примитивную музыку — это тоже дар. Великий композитор Владимир Шаинский написал самые элементарные мелодии, которые только можно себе представить. Но никто из нас так не напишет никогда. Это действительно великий талант. С другой стороны, есть мелодии Микаэла Таривердиева. Их сходу даже не споешь, но они стали народными: «Со мною вот что происходит» или «Где-то далеко идут грибные дожди». Это очень сложная музыка, мелодика и ритмика. Вот, пожалуй, два полюса.
— Ваши коллеги по сцене всё чаще говорят о том, что музыка движется в сторону упрощения. С чем это связано?
— В этом нет катастрофы, и упрощение музыки — это еще не деградация. Есть естественная смена жанров, и в этом направлении действительно происходит нечто революционное. Российская музыка сегодня — это почти исключительно хип-хоп и рэп. За блистательными родоначальниками русского рэпа — такими как Баста, Noize MС и еще некоторыми ребятами (некоторых я просто не знаю в силу того, что не очень разбираюсь в этом жанре), приходят последователи, которые развивают и улучшают эту музыку. Да, кто-то из них ее примитивизирует, кто-то, наоборот, выводит на новый уровень. Но зато там постоянно какая-то движуха.
А эстрада, как и рок-н-ролл, — давно мертвые и окоченевшие жанры, неизбежно утрачивающие способность развиваться дальше. Хотя эстрада еще продержится подольше, потому что это «комбикорм», который подходит почти любому человеку, очень недорог в производстве и хорошо сбывается.
Впечатление, что вокруг сплошная халтура, складывается, потому что появляется всё больше и больше каналов сбыта. В день надо сбыть где-то тысячу новых мелодий. Я могу преувеличивать, хотя, если говорить о планетарном масштабе, даже больше тысячи. В 1970–1980-е годы существовало всего несколько радиостанций и хиленькое-хиленькое телевидение. Великой группе уровня Pink Floyd было достаточно записать один альбом в пять лет, и этим кормилось все радио и все ТВ-каналы, музыка приобреталась на пластинках за большие деньги, люди ходили на концерты... А сколько сейчас в одном московском радиоэфире FM-станций? 60? 70? Все они все вещают по 24 часа в сутки, и все хотят нового контента. Вполне естественно, что композиторы и продюсеры штампуют музыку, чтобы удовлетворить спрос. Никто не парится, потому что за это они получают деньги, славу и премии.
Есть десятки авторов, которые работают блистательно — очень тонко и точно. Те, кто действительно интересуется музыкой, этих авторов прекрасно знают. Просто они теряются в огромном количестве другой музыки, вот и всё.
— У «Несчастного случая» были переломные моменты, когда вы понимали, что в избранном вами музыкальном направлении группа больше не сможет существовать?
— Конечно, за такую длинную историю невозможно избежать кризисов. Нас спасала частичная перемена рода деятельности, корректировка вектора. В какой-то момент мы снова занялись театром. Мы ведь родились в студенческом театре МГУ и долго там работали: писали и ставили спектакли, делали музыку для других постановок. Потом отделились, как-то сами болтались лет 15… Когда поняли, что в отрыве от театра теряем ориентиры, мы вернулись. Объединились с «Квартетом И», сделали вместе «День радио», «День выборов», недавно поставили «Письма и песни мужчин среднего возраста», а сейчас готовимся к новому большому театральному проекту, который будет называться «В городе Лжедмитрове». Мы выпустим его в марте следующего года на сцене ДК имени Зуева.
— Кто сыграет в новом спектакле?
— Небольшие, но важные драматические роли будут играть почти все музыканты «Несчастного случая». Моего антагониста и главного негодяя сыграет мой старинный друг Сережа Белоголовцев. Есть и одна женская роль. В первом составе ее исполнит моя подруга Кристина Бабушкина из МХТ им. А.П. Чехова. Театр — дело семейственное. Поэтому я пригласил в этот проект своих любимых друзей.
— Тогда где же ваша подружка Нонна Гришаева?
— У сожалению, Нонна Гришаева совсем не подходит для этой роли — не ее типаж. Дело только в этом.
— Вы говорили, что, когда переживали кризис среднего возраста, начали писать совсем иные по содержанию песни. Одиночество и депрессия — более плодотворная среда для творчества?
— Для меня — точно нет. Наоборот, самым плодотворным является состояние умиротворения, когда меня не гложут душевные и бытовые неурядицы и проблемы. Стихосложение и написание песен для меня — скрупулезный процесс, когда я должен целиком сосредоточиться на работе. Рецепт вдохновения, я думаю, прост: нужно что-то очень ярко переживать. Например, ссориться, а потом мириться. А уже когда помирился, что-то там сочинять. Иначе получается не очень.
— Случается, что вы сами провоцируете эмоциональные всплески в угоду творчеству?
— Никогда, это не мой случай. Я считаю, что человеческие отношения драгоценнее, чем любое творчество, во много раз. Не стоит подвергать испытаниям отношения ради написания пусть даже выдающейся песни уровня «В лесу родилась елочка» (смеется).
— Какие темы беспокоят вас как автора песен сейчас?
— По тем вопросам, которые меня сейчас действительно волнуют, я высказался, написав «Лжедмитров». В целом же меня, как человека социального, очень волнует происходящее с моими друзьями, моим народом и моей страной, со всем миром. Об этом я и пишу. Еще меня интересуют мои отношения с собственными детьми и любовь к ближним своим. Но для того, чтобы сочинить об этом песни, я еще не созрел. Мне нужно немного успокоиться, чтобы суметь написать действительно интересно о взаимоотношениях внутри семьи. Мне кажется, для этого человек должен перейти 60–70-летний рубеж. А я пока еще от него далеко.
— В одном из интервью вы рассуждали о том, что женщины стали очень самостоятельными, даже эмансипированными. У вас подрастает дочь. Какие ценности вы ей прививаете?
— Я не хочу, чтобы Аксиния была карьеристкой. Я вообще не люблю карьеристов. Но если у дочери служба будет складываться успешно, я не буду против. Моя любимая жена Амина (Амина Зарипова — неоднократная чемпионка мира по гимнастике, тренер олимпийской чемпионки Маргариты Мамун. — «Известия») не делает ровным счетом ничего, чтобы строить карьеру. Просто занимается своим делом талантливо, ее воспитанники побеждают, за счет чего ей и удаются какие-то шаги по этой лестнице. При этом она никого не расталкивает локтями.
То же самое я могу сказать о себе и своих товарищах. «Несчастный случай» никогда не делал никакой карьеры. Но мы уже 35 лет существуем на сцене, а последние 20 из них зарабатываем практически только творчеством — музыкой, участием в рекламе и различных шоу, постановкой спектаклей... Мы независимы, у нас никогда не было внешнего продюсирования, никто не говорил мне: «Вот так сочинять хорошо, а так плохо». Но это происходит не потому, что мы строим карьеру, а потому что мы с полной отдачей занимаемся своим делом. Я бы хотел, чтобы мои дети пошли по такой же дороге. Но — более прагматично.
— Вы не раз говорили, что ваше поколение пошло не по тому пути, что-то потеряло на пути к сегодняшнему дню. Каких ошибок не должно повторить новое поколение?
— Я бы рекомендовал тем, кто входит в активный возраст, избежать прекраснодушия. Развалился Советский Союз, рухнул режим, который я не любил. Я жил, понимая, что «Карфаген должен быть разрушен». Но каким образом и как скоро, я понятия не имел. Когда этот «Карфаген» рухнул, моим сверстникам, плюс-минус 5–10 лет, показалось, что сейчас все будет хорошо, что все проблемы решены. Да, были какие-то временные экономические трудности, но зато весь мир с нами — мы на коне, сейчас всё построим, шапками закидаем, костер затопчем!
Выяснилось, что ничего подобного. Мы столкнулись с новым кругом проблем, ничуть не менее, а может быть, даже более серьезными, чем были. И мир нас хочет поддерживать только так, чтобы это было ему выгодно, и внутри страны мы все не стали ангелами, после того как сбросили ярмо пропаганды. Страсть к доносительству развилась вновь — фантастическая, как при Берии и Ежове. Чуть только кто-то оступился, как на него начинается настоящая травля в соцсетях. У нас появился интернет, который всё помнит, — очень полезная штука для предательства.
Я надеюсь, что ребята, которые сейчас подрастают и будут что-то делать в ближайшее время, окажутся более прагматичными. Меньше романтики, больше дела — вот что хотелось бы увидеть в тех, кто будет строить нашу страну в ближайшее десятилетие.
Наталья Васильева
