"По нему плачет весь мир": прощание с Дмитрием Хворостовским

Прощание с Дмитрием Александровичем начнется с десяти утра в Концертном зале им. Чайковского; тело уже доставлено в столицу, определено место погребения на Новодевичьем кладбище (после кремации прах будет разделен на две урны, которые будут преданы земле в Москве и Красноярске). Формальности соблюдены. Но боль от ухода Димы — а для друзей он навсегда останется просто Димой — только множится. Певцы такого масштаба, способные своим естеством вот так взять и обаять всю планету, рождаются, дай бог, один раз в поколение. Даже зная о его диагнозе, о вынужденных отказах в премьерах, оперные театры во всем мире ждали Диму до последнего: он или никто! Звезда умерла, легенда рождается.

 

Хворостовский открывал историческую сцену «Геликон-оперы» после реконструкции, был тесно связан с театром, поэтому свое последнее «прости» говорит на страницах «МК» Дмитрий Бертман:

— Жизнь нас связала тесно лет десять назад, но и до этого я, разумеется, смотрел спектакли с его участием, бывал на его концертах, восхищался... Что до личного — у нас есть общая подруга, известная певица Марина Мещерякова; она живет в Вене, ее дом всем хорошо известен, такой естественный «русский дом в Вене», открыт всем творческим людям... мы там с Димой познакомились, вместе ходили в рестораны, отдыхали. А вот когда началась стройка «Геликон-оперы», пошли задержки с реконструкцией, Дима очень благородно себя проявил, написав (вместе со всеми первыми оперными именами) открытое письмо в нашу поддержку, был одним из инициаторов этого письма...

 

 

— Столько разных слов сейчас о Хворостовском, но так важно сказать о его голосе — это же уникальный дар...

— Дима — абсолютный самородок, конечно. Но у него была и великолепная школа от его педагога в Красноярске. Плюс — огромный личный вклад родителей, потому что папа Дмитрия очень понимает в вокале и всегда увлекался оперой. И я знаю, что даже тогда, когда Дима был уже звездой, он все равно советовался с папой. Голос его не похож ни на что, подобного нет, узнаваем сразу. Так, как мы узнаем, скажем, голос Образцовой. Происходит это благодаря невероятному тембру, пластичности, а также кантилене голоса — то есть он у него настолько ровный, как будто это компьютерное изобретение. Как певцы говорят — «дыхание»: когда сама фраза очень длинной получается, когда он может пропеть целую линию, не прервав дыхания. Этим «продыхом» он отличался от всех своих коллег, сумасшедшая техника.

— То есть можно сказать, что он был в большей степени самородком, нежели «консерваторски сделанным вокалистом»?

— Нет, каким бы ты самородком ни был, но сделать карьеру без школы невозможно. Скажем, он знал иностранные языки (английский, итальянский, французский etc.) — вот он на них и пел превосходно. Просто самородок не будет этого знать. Дима владел стилем этих языков; владел стилем музыки; знал отлично историю исполнений. Был фанатом оперы. Фанатом! Полностью подчинил опере свою жизнь, вот и все. Не мыслил себя вне этого.

— Ну а какое обаяние...

— Ну еще бы! Все его коллеги-певцы — ну они как бы «оперные герои», а Дима был в этом смысле абсолютным антиподом, мог прийти на репетицию в рваных джинсах, в кожаной куртке с молниями, такой весь накачанный, спортивный, молодой!.. Для него не существовало никаких проблем по части движения на сцене, потому что он был чрезвычайно тренированным. Обладал потрясающим чувством юмора. Будучи очень глубоким музыкантом, никогда не зацикливался на частностях, всегда мог посмотреть на ситуацию со стороны. А это важнейшая вещь для артиста: видеть все время общее. С ним работать было счастьем для меня: недавно показывали по телевизору наш с ним «Демон» Антона Рубинштейна — как он жадно входил в эту роль... А потом много с ним делали и концертных выступлений — то на юбилее Образцовой в Большом театре, то на открытии нашей исторической сцены (он же бескорыстно приехал, хотя очень болел)...

 

— Это было очень трогательно, такая сила духа в нем — зал просто сидел потрясенный.

— Ну что вы, вся «Геликон-опера» сейчас плачет... родной он нам. Такие люди, как Дима, появляются очень редко в оперной истории. Вот сейчас будут похороны. И его могила на Новодевичьем будет в 60–70 метрах от могилы Шаляпина. Мистическое совпадение. Мы — его товарищи, друзья — ходили выбирать место. Правительство Москвы разрешило выбрать, предложило три варианта, все они были очень хорошие. Но потом совершенно случайно возник четвертый вариант. Вот он и оказался близко от могилы Шаляпина. Нет, не рядом, как пишут иные СМИ, но в зоне видимости. Это на старом участке с правой стороны, где Станиславский, Чехов...

 

 

— Понятно, что любые увязки одного таланта с другим всегда выглядят пошло — Шаляпин, Хворостовский... но все равно эти люди примерно одной природы.

— Конечно. Дмитрий — мощнейшая фигура, ведь обычно оперный исполнитель хорошо известен только в кругу меломанов; а про Хворостовского узнали миллионы людей, которые вообще не ходят в оперу. Такая же история была и с Шаляпиным, и с Магомаевым. Дима стал поистине мегапопулярным. Ему всего 55 лет, молодой парень, его по-другому и не воспринимаешь. Такой живой, сильный... Ему же врачи давали прогноз на год меньше, то есть с этой проклятой опухолью он год от смерти вырвал. Потому что постоянно себя пытался поднять и выйти на сцену. Вот мы с ним в апреле 2018 года должны были давать премьеру «Демона» в Барселоне, в театре «Лисео». Абсолютно новая постановка, и он уже отказал — по состоянию здоровья — всем театрам, это был последний контракт...

— Но все равно пришел отказ?

— Увы. Но всего четыре месяца назад. То есть Дима до последнего надеялся, держался за эту роль. Мало того, мы даже с австрийским художником придумали такую концепцию, чтобы Демон мало двигался на сцене, потому все знали, что самая большая проблема у Димы — это баланс, он терял равновесие. И вот мы идейно создали особое пространство, чтобы Дима себя комфортно ощущал, не поднимался по ступеням и все такое. Но приходит отказ. Я еду на совещание в Барселону, там был задан вопрос: «Хворостовский отказался. Кто вместо него?» И директор театра «Лисео» Кристина Шепельман говорит: «Я не буду никого искать. Мы будем ждать Дмитрия до последнего». Все верили в его силу духа.

— Вот вы — прекрасный психолог, профессия обязывает. Дима был простым человеком в общении?

— Со своими людьми он был очень открытым, в нем было много ребячества, он всегда был немножко ребенок — очень открытый... но это со своими. С другими тоже отличался легкостью в общении, но чувство достоинства у него очень сильное. Дима не был панибратским. Конечно, в нем жила боль по поводу Большого театра, и он очень обрадовался, когда Владимир Урин — впервые в истории — предложил ему спеть на сцене Большого в опере «Дон Карлос»... Дима об этом открыто не говорил, но как же так: он покорил все сцены мира (свой домашний Ковент-Гарден, Метрополитен, Венскую оперу etc.), то есть лучшие театры стояли в очередь на его выступления (он сам выбирал — что петь и где петь), а Большой театр его не приглашал!.. Хотя он обожал Москву, Россию, всегда был невероятным патриотом, всегда был в курсе всех российских событий. Жил в этом смысле нашей жизнью. И мечтал выступить, конечно, в Большом в репертуарном спектакле (пел только на двух концертах)...

— А почему раньше не приглашали, при прежних директорах?

— Ну, придумывали всякие версии, что «у него голос не такой полетный для Большого театра», как-то не так полетит, в общем, какие-то странные вещи. Как будто Метрополитен-опера меньше Большого. А Опера Бастилии? Огромнейший театр. И там Дима пел. А в Большой не приглашали, что является абсурдом и позором. Понятно, что Дима был человеком самодостаточным, никогда свою боль не озвучивал, но, когда Урин предложил, он с радостью согласился, хотя уже болел... так и не смог в итоге.

Сейчас по Диме плачет весь мир. Мне звонят люди из разных театров мира — директора, певцы, просто сотрудники — Дима для всех был не просто великим баритоном: своим невероятным обаянием он всех делал своими друзьями.

Автор: Ян Смирницкий

Источник