Почему мы боимся того, чего с нами не случалось?

«Я ужасно боюсь насилия. Даже когда не поздно, даже когда народу на улицах полно, я постоянно оборачиваюсь. Когда захожу в подъезд, сердце замирает: прислушиваюсь к любому шороху и стараюсь побыстрее добраться до квартиры. Ко мне никогда не приставали в общественных местах, у меня не было неприятных моментов с партнерами — потому я долго не могла понять, откуда этот страх.

Пару лет назад мама рассказала мне о том, что в юности пережила сексуальное насилие. Она не говорила об этом никому и вроде бы даже не предупреждала меня ни о каких опасностях, но у меня как будто частички пазла сложились в логичную картину. Теперь я могу успокоить себя в те моменты, когда раньше обмирала от ужаса», — рассказывает Аделина (23 года).

«Эти сложные связи поколений можно увидеть, прочувствовать или предвосхитить хотя бы частично. Но чаще всего мы не говорим о них: они проживаются как неуловимые, неосознаваемые, невысказанные или тайные», — пишет психотерапевт, психоаналитик Анн Шутценбергер в книге «Синдром предков».

Ее труд посвящен трансгенерационной передаче — феномену, при котором опыт предков передается из поколения в поколение, причем совершенно необязательно, что о нем вообще говорят вслух. И часто речь идет о травмах, тайнах и трагических событиях.

Мы растем в семье, а значит, впитываем с рождения ту атмосферу, которая нас окружает. И страхи в том числе. Этот контекст «формирует нас, выстраивает, слепо влечет в равной мере к приятному или трагическому, а иногда даже играет с нами злые шутки», объясняет Анн Шутценбергер.

Психотерапевт цитирует в своей книге известного детского психоаналитика Франсуазу Дольто: «В семье дети и собаки знают все, особенно то, о чем не говорят». Именно тайна — непроговоренная, непроработанная, закопанная где-то в глубине семейной истории, может воздействовать на нас и заставляет покрываться холодным потом.

Каждый из нас — сын или дочь своих отца и матери. Ребенок, который несет в своем разуме тайны, страхи, переживания прошлого. Даже когда мы вырастаем, создаем свои собственные семьи и, кажется, уже должны бы жить собственным умом, «коллективное бессознательное, передаваемое в обществе от поколения к поколению, аккумулирует человеческий опыт».

«Я совершенно не понимала, почему так беспокоюсь о том, чтобы все приготовленное съедалось до последней крошки, а в доме всегда был запас круп. Он у меня всегда и есть! Но при этом, когда объявили карантин, я первым делом бросилась в магазин за гречкой. В ушах у меня все время как будто звучал бабушкин голос: «А если война?» Разумом я прекрасно понимаю, что мои действия мало связаны с объективной реальностью», — делится Ирина (50 лет).

Коллективный опыт, приобретенный нами и нашими семьями в прошлом веке, заставляет нас действовать по определенному алгоритму. «В нашей семье так принято» — то есть основные правила существуют как бы сами по себе и считается, что они не требуют объяснения», — поясняет Анн Шутценбергер.

И если раньше они действительно были функциональными и могли спасти реальную семью от голода во время войны или революции, сегодня их исполнение совсем не обязательно, порою даже избыточно. Мы пытаемся с их помощью побороть страх, который принадлежит не нам самим.

Анн Шутценбергер вводит понятие «трансегенерационный страх», которое до некоторой степени объясняет наши подчас весьма странные и нелогичные опасения.

Она приводит в качестве примера следующую специфическую цепочку: во время отступления армии Наполеона из России часть солдат испытывали травматический шок. Они «чувствовали дуновение ветра от пушечного ядра, убившего или искалечившего находившегося рядом друга или собрата по оружию».

В такие моменты солдаты испытывали ужас, замирали, теряли память, то есть демонстрировали симптомы посстравматического стрессового расстройства. Но самое странное, что «волна шока, задевшая их самих, передалась и некоторым их потомкам. Иногда в определенные периоды жизни они холодеют до костей или испытывают недомогания, тревогу, спазмы в горле, кошмары», — пишет психотерапевт.

Мы задумываемся о природе подобных страхов тогда, когда наконец отчетливо видим, что они иррациональны и не соответствуют контексту, в котором мы сейчас находимся. Но многие всю жизнь «дуют на воду», не замечая этого несовпадения. И это может превратить в кошмар их повседневное существование.

«Я ужасно боялся, что могу причинить вред своему сыну. Меня не мучили навязчивые мысли, но мне почему-то казалось, что я могу это сделать, и потому надо поменьше с ним контактировать, не общаться, не привязываться. Как-то я поделился этим страхом с пожилой тетей, сестрой моей мамы.

Она рассказала, что в их семье много лет назад произошла трагедия, о которой не принято было говорить. Мой прадед, ее дед, был человеком суровым. Он много конфликтовал с родственниками, распускал руки. Один из его сыновей, подросток, воспротивился отцу, и тот толкнул его во время ссоры на работающую молотилку… Дядя моей тети погиб, прадеда судили, и он закончил свои дни на каторге. Но в нашей семье об этом не говорили», — говорит Андрей (29 лет).

Как осуществляется эта трансегенерационная передача, пока до конца не очень ясно. «Все, что нам известно с психологической, физиологической или неврологической точки зрения, не позволяет понять, как что-то может лихорадить разные поколения одной семьи», — пишет Анн Шутценбергер.

Однако, если вы боитесь того, чего с вами никогда не происходило, возможно, вам поможет внимательный взгляд на историю собственной семьи. И если получится найти параллели, пусть даже подтвержденные туманными воспоминаниями, рассказами давно умерших прабабушек, возможно, вы извлечете на свет тайну.

А любая тайна, особенно та, что связана с тяжелыми, травмирующими событиями, ждет, чтобы ее признали и отгоревали. Тогда она теряет свою силу, и мы можем жить легче, не передавая потомкам тяжкий груз прошлого.