Даже самый спокойный, воспитанный, начитанный человек с двумя-трёмя высшими образованиями иногда испытывает нездоровое любопытство и может часами смотреть на картину «Сатурн, пожирающий своих детей» или включить фильм «Человеческая многоножка».
Помню просмотр фильма «Однажды… в Голливуде» Квентина Тарантино. Для этого я пошёл в кино.
Фильм гениальный, но вместе с тем крайне синефильский. Множество отсылок и цитат только не кажутся скучными, когда понимаешь, откуда они. Поэтому смотреть картину сложно, ведь из цитат состоит весь фильм, а людей, которые насмотрены, как Тарантино, совсем немного.
Я помню, как зал внимательно смотрел этот фильм, но без восторга.
Это был просмотр из уважения к режиссёру, который у некоторых можно было бы охарактеризовать так:
Нам фильм пока не заходит, но это потому что мы его не понимаем. И, тем не менее, мы говорим тебе спасибо, ведь ты Квентин Тарантино.
Но всё встало на свои места, когда наступил финал и кровавая развязка фильма.
В зале было немного людей. В таких случаях зритель скуп на эмоции и стесняется проявлять их. Когда зал полный, всегда легче открыто реагировать: смеяться, сопереживать, негодовать.
Но тут зал был словно на митинге.
Внимание, дальше спойлеры!
С момента, когда собака вцепляется в гениталии персонажа, зал оживился.
А в момент, когда консервная банка летит в лицо девушки и вдавливает нос внутрь черепа с характерным звуком, зал начинает улюлюкать и кричать.
Слышится громкий смех, когда другого человека несколько раз бьют о камин головой.
Раз за разом, и кровавый след становится всё ярче, а с каждым ударом зал хохочет всё истеричнее.
Это правда. Ведь я был там.
А когда консервная банка в первый раз была использована не по назначению, я сам не заметил, как широко раскрыл глаза и сказал:
"Бау"!
Я смотрел эту сцену, не моргая.
Мой друг, сидевший рядом, тоже не удержался и тихо воскликнул:
Вот, теперь я узнаю режиссёра.
Почему зал так отреагировал?
Например, можно понять, когда фильм «Бесславные ублюдки» того же Тарантино показывали в Израиле, все аплодировали, топали ногами, кричали и бесновались от счастья в момент, когда Гитлера расстреливают в упор автоматной очередью.
Сам Тарантино тогда сказал, что был крайне напуган такой реакцией, хотя именно эту реакцию он закладывал в сцену, где еврей с пеной у рта в упор расстреливает фюрера.
(конец спойлеров)
Но как быть с другими ситуациями?
Что это? Ради чего мы взахлёб смотрим подобное? Читаем Энтони Бёрджесса, смотрим на «чёрные картины» Гойи, слушаем "Раммштайн", где насилие, патология и сексуальные отклонения – это норма.
Всё это – искусство. Маркиз де Сад тоже.
Возникает вопрос. Что лучше: увидеть или испытать то, что описывает де Сад в своих книгах? Доверить читателю самому погрузиться в бездну потаённых желаний, низменных потребностей и нездорового любопытства?
Пьер Паоло Пазолини говорил:
Насилие должно быть исключительно интеллектуальным. Всё остальное – фашизм.
И он прав.
Ведь никто не заставляет читать или смотреть на насилие, но когда его применяют к тебе, это совершенно другое дело.
Лучше исследовать тёмные уголки нашей души заочно, чем на собственном опыте. Лучше выражать боль о безответной любви на бумаге, чем насилуя какую-нибудь девушку.
Любую боль, грязные мысли и желания надо конвертировать в творчество. Звучит гадко?
Но кем были бы Энтони Бёрджесс, Квентин Тарантино и Франциско де Гойя, если бы не созидали на почве того, что их реально волнует, что их гложет, что причиняет им боль?
На ум приходит и такое выражение: клин клином вышибают.
Точно так же и с негативом, который в нас копится и исчезает (может, хотя бы на время), когда мы видим негатив на экране.
Мы – живые люди со страхами, неврозами и патологиями. И пусть лучше переживём их, глядя фильм, нежели от этих патологий пострадает кто-то другой в реальной жизни.
Вы согласны?
Сергей Брыляков
