Привычная картина: ребенок плохо себя ведет, справиться с ним не удается, и его приводят к психологу. А куда же еще — у психолога и знания о психическом развитии детей, и индивидуальный подход, и специальные техники выявления проблем и методики их решения. О главном же психологическом знании, которое ни от кого не засекречено, взрослые предпочитают не думать: сложное поведение ребенка — это всегда следствие аффективных переживаний. И возникают они от неудовлетворения жизненно важных потребностей ребенка. Детский психолог Нина ГУТКИНА на последних чтениях памяти Выготского поделилась своими наблюдениями и размышлениями на эту тему.
Случай самый безобидный
Первоклассника Сережу привела ко мне его учительница. Она с беспокойством говорила о том, что ребенок не в состоянии запомнить, что задали на дом, а дома он говорил родителям, что не помнит, что задавали. На уроке же он отвечал, что не помнит, что учил дома. Посмотрев на мальчика, я заметила, что он очень смущен и напряжен. Смятение мальчика подсказало мне, что дело тут не в памяти, так как дети с патологическим нарушением этой функции, как правило, спокойно относятся к обследованию. Понаблюдав за ним еще, я предположила, что ссылка на невозможность что-либо запомнить необходима мальчику для удовлетворения существующей у него потребности не быть плохим учеником. Но при этом ничего не делать. Мы встретились.
«Сережа, давай поиграем. Я сейчас назову тебе несколько слов, а потом ты попробуешь их повторить. Согласен поиграть?» — «Да». Мальчик хорошо справляется с заданием. «Очень хорошо. А что вам на дом по чтению задали?» — «Не помню». — «А что на уроке чтения делали?» — «Не помню». — «Не помнишь, ну ладно. Наверное, вы составляли рассказ по картинке». — «Нет, мы рассказ читали». — «О чем рассказ?» — «Не помню». — «Наверное, о животных?» — «Нет, о мальчике и девочке. Они яблоню и грушу сажали». — «А как звали мальчика и девочку?» — «Ваня и Таня». — «И что же было дальше, после того, как они посадили яблоню и грушу?» — «А больше ни о чем в рассказе не говорится». — «Хорошо, а что на дом задали?» — «Не помню». — «Наверное, рассказ по картинке, которая на этой же странице?» — «Нет, на той странице, где рассказ, никакой картинки нет». — «А где находится картинка, по которой вам задали рассказ?» — «На странице 21».
Тут он покраснел и опустил глаза. Тогда я наклонилась к нему и прошептала на ухо: «Я хочу сказать тебе кое-что по секрету. Знаешь, все уже догадались, что ты на самом деле всё помнишь». Ребенок посмотрел на меня внимательно и ответил: «Я подозревал это». Со следующего дня Сережа перестал говорить дома и в школе «не помню».
Надо отдать должное мальчугану, подметившему, что просто лень вызывает у взрослых порицание, а дефект развития (невозможность запоминания) — тревогу. Когда же под угрозой оказалась его репутация, которая, очевидно, была ему небезразлична, он сразу прекратил игру.
Просто практика
Я исхожу из того, что поведение ребенка обуславливается его переживаниями, а переживания определяются внешней ситуацией. Изменить поведение ребенка можно, изменив его переживания, а изменить его переживание ситуации можно, изменив саму ситуацию. Например, изменив стиль взаимоотношений взрослого и ребенка. Потому что жизнь ребенка зависит от взрослых, потому что мышление и самосознание в детском возрасте еще недостаточно развиты, и возлагать на ребенка ответственность за решение существующих у него проблем нельзя.
Как я действую в проблемной ситуации? Узнав о ней, наблюдаю ребенка в спонтанном поведении. Стараюсь следовать за его мыслью, в каком бы направлении она ни шла, параллельно борюсь с искушением остановить, взять за руку и повести за собой, внушить свои мысли. Тут нужны опыт, находчивость и терпение. Порой мы не понимаем важные поведенческие реакции, не умеем их «читать».
Отбросив самомнение, начинаю «детективный» сюжет: собираю материал о ребенке. Кто что о нем говорит, как. И бывает, ты никак не выйдешь на решение вопроса без какого-то незначительного на первый взгляд момента. Когда появляется ощущение, что данных для гипотезы достаточно, можно встречаться с ребенком наедине. Это очень ответственный момент. Мы беседуем с ним «за жизнь», что-то рисуем (возможно, это методика «Несуществующие животные») и постепенно выходим на важную для него тему. Далеко не сразу. Поначалу у него «все хорошо», «никаких трудностей нет» — он закрыт крепко-накрепко и на контакт не идет. Но в какой-то момент все же приоткрывается — ну, разве что двойка по математике, но это не проблема. Тут я и предлагаю ему: «А хочешь, я расскажу тебе о тебе по твоим рисункам?» Хочет, а как же, это ведь как гадание. И я осторожно ввожу в рассказ то, о чем он, может быть, думает как о своей тайне. Вижу удивление и осторожно вбрасываю свою гипотезу — в формулировке «если... то тебя это обижает». И тут максимум внимания: нет реакции — значит, моя гипотеза неверна. Но любая, даже невербальная реакция (покраснел, заерзал, отвернулся...) говорит о том, что я попала в точку, аффективное переживание нащупала. После этого ребенок начинает разговаривать открыто.
Доверие и взаимность
Разговор заканчивается тем, что я спрашиваю у ребенка, как мне можно действовать, чтобы изменить ситуацию: я поговорю с родителями? С кем лучше, с мамой или с папой? С учителем? С кем-то из ребят? Допустим, он соглашается, и мы обговариваем, про что можно рассказывать, про что не надо. А на прощание: «И смотри, что будет, — потом расскажешь». Это повод встретиться повторно, обязательны повторные встречи и со взрослыми, которые согласились взаимодействовать для пользы ребенка.
А бывает, я бессильна изменить ситуацию. Например, такие вокруг ребенка взрослые, что разговор с ними усугубит травматичную для ребенка ситуацию. Тогда надо как-то видоизменить само%ADощущение ребенка в трудных для него обстоятельствах. Но для этого ребенка надо увлечь какой-то жизненно важной и значимой целью. Это более трудный путь.
Не забудем: от нас, взрослых, зависит самочувствие ребенка. В детстве именно силы среды имеют направляющее значение. И многое можно поправить, изменяя внешнюю ситуацию жизни ребенка.
Записала Варвара ЧКАНИКОВА
