В его кабинете висит военный мундир, и по телефону он чаще всего отвечает: «Есть, товарищ полковник (генерал и пр.)!» Но на работе он носит белый халат.
Известный офтальмолог, военный врач Александр Владимирович Куроедов когда-то мечтал продолжить военную династию (его отец — адмирал флота, бывший главком ВМФ Владимир Куроедов), однако в мореходку его не взяли из-за близорукости. И вот благодаря этому «невезению» люди обрели талантливого медика — сегодня Александр Куроедов возглавляет офтальмологическое отделение Медицинского учебно-научного клинического центра им. П.В.Мандрыка МО РФ, а также является профессором кафедры офтальмологии им. академика Нестерова РНИМУ им. Пирогова и ученым секретарем Российского глаукомного общества.
Профессии он предан до фанатизма — его крохотный кабинет уставлен различными методичками, книгами и брошюрами, посвященными глаукоме. В том числе букинистическими изданиями...
— Я — завсегдатай известного столичного букинистического магазина, меня там знают все и сразу сообщают о новых поступлениях, — признается профессор. — Кроме того, меня знают во всех библиотеках медвузов Москвы. Как только там начинается списание старых книг, мне тут же звонят — приходите. И здесь, в кабинете, конечно, лишь малая толика тех изданий, что у меня есть, — остальное дома.
— Александр Владимирович, но что современный врач может почерпнуть из книг, к примеру, 1968 года — вот я вижу у вас такое издание по глаукоме?
— Правильный вопрос. Конечно, о новых методиках мы там ничего не найдем. Но можно узнать очень многое о клинике болезни. Знаете, как говорят — раньше врачи «мыслили клинически», ведь у них не было такого точного диагностического оборудования, какое у нас есть сегодня. И главное, на что они опирались — симптомы пациента. Но диагноз они ставили не хуже, чем современные врачи. Между прочим, некоторыми старинными приборами мы пользуемся и по сей день. Например, тонометром Маклакова, придуманным еще в 1894 году! Смотрите! (Доктор открывает маленькую коробочку, в которой лежат крохотные «молоточки»). С помощью такого прибора еще в конце позапрошлого века измеряли внутриглазное давление. И этот прибор измеряет его не менее точно, чем современные тонометры.
— Измерение внутриглазного давления требуется для ранней диагностики глаукомы. Насколько серьезно стоит эта проблема перед нами сегодня?
— Чрезвычайно серьезно! И это проблема не только России, но и всего мира. Заболеваемость по разным странам примерно одинаковая. И все же для нас эта проблема более актуальна. Например, по статистике, в Москве слепота вызвана глаукомой не менее чем у 35–38% пациентов, а в мире — у 14–18%, в Европе в среднем у 16–18%. Кстати, у меня есть букинистическое издание «О слепоте вРоссии» 1910 года — там глаукому называют причиной 19,2% случаев слепоты.
— Почему же в России слепнут чаще?
— К сожалению, в нашей стране глаукому в 60–80% случаев диагностируют на заключительных стадиях, когда помочь человеку уже практически нельзя — до слепоты остался один шаг, то есть она наступит через 1,5–5 лет. В странах Европы, США отлажена система ранней диагностики. Там эту болезнь у более чем 50% пациентов выявляют на начальных стадиях. Да и информированность общества там гораздо выше. Несколько лет назад российские врачи создали Российское глаукомное общество, которое возглавляет выдающийся врач, профессор, заведующий кафедрой офтальмологии им. академика Нестерова РНИМУ им. Пирогова Евгений Алексеевич Егоров. Сегодня членами нашего общества являются более 200 офтальмологов по всей стране. И наша главная задача — уменьшить количество слепых в нашей стране. А для этого прежде всего важно наладить систему, в том числе и систему диагностики.
— У нас же вроде бы началась всеобщая диспансеризация?
— К сожалению, она этих проблем не решает. Между прочим, еще в 1976 году в СССР был принят приказ Минздрава, по которому все люди старше 40 лет должны были раз в три года обследоваться у офтальмолога и измерять внутриглазное давление. Ведь глаукома — очень коварное заболевание, которое на первой-второй стадии не беспокоит пациента, а значит, и обнаружить его крайне сложно. Поэтому диагностировать его в это время можно только по повышенному внутриглазному давлению либо при использовании специальных сложных методов диагностики. И только на третьей-четвертой стадиях начинает ухудшаться периферическое зрение, вызванное разрушением структуры зрительного нерва. К этому времени процесс уже необратим. Не случайно глаукому называют «молчащей слепотой». Поэтому и необходимо выстроить систему систематических обследований как здоровых людей, так и уже заболевших. В последнем случае периодические осмотры помогают стабилизировать заболевание, чтобы оно не прогрессировало быстро. Для этого необходимо периодически менять тактику лечения, вовремя проводить хирургические вмешательства, если они требуются. Например, если пациент будет капать одни и те же капли на протяжении двух-трех лет, без регулярных осмотров и коррекции лечения, он скорее всего столкнется с ухудшением зрения.
— Врачи об этом предупреждают?
— Разумеется. Преамбула беседы такова: «В этой комнате нас трое — вы, я и болезнь. Если мы будем действовать с вами вместе — мы победим болезнь, если вы останетесь с ней — она победит». Пациент должен быть информирован. Поэтому наше общество проводит школы пациентов, устраивает конференции, создает веб-порталы, выпускает несколько журналов, печатает методички и пособия для врачей и пациентов. Мы обучаем и врачей, тесно сотрудничаем с международным и европейским глаукомными обществами. Каждый год в декабре мы проводим большой конгресс, на который приглашаем больше 1200 врачей. Когда-то это начиналось как клуб молодых ученых, а сейчас мы обрели международное признание — в прошлом году наш конгресс посетило руководство европейского глаукомного общества.
— Правда ли, что глаукома — болезнь пожилых людей?
— Как показывают последние российские исследования, активнее всего эту болезнь выявляют у людей 60–64 лет. В этом возрасте 5–7 человек из 1000 заболевают глаукомой. При этом количество больных постоянно растет, где-то на 50–60 тысяч в год. Если, например, в 2005 году у нас официально было зарегистрировано чуть более миллиона таких пациентов, то на конец 2013 года — уже 1 млн 180 тысяч. В среднем пациент после постановки такого диагноза, по данным разных источников, связанных с изучением продолжительности жизни, живет 12 лет. Наша задача — чтобы эти 12 лет человек мог прожить до естественной смерти зрячим. Для чего крайне важно в возрасте 55–60 лет проводить в нашей стране массовый скрининг населения на глаукому.
— Из чего должен состоять такой скрининг?
— Конечно, первое, что нужно, — это измерение внутриглазного давления. Второе — осмотр глазного дна с применением высокотехнологичных методов исследования — оптической томографии и/или гейдельбергской томографии. Обязательно требуется исследование полей зрения. Такая диагностика сегодня доступна в областных и краевых центрах по всей стране. Да и таких томографов много не нужно, одного на тысячу населения вполне достаточно, и они у нас есть. Во многих городах созданы глаукомные центры.
— Тогда в чем проблема?
— Проблема в том, что люди не приходят. Советская еще система диагностики была разрушена, но так и не восстановлена. В итоге оборудование у нас есть, а пациентов на обследования просто не отправляют. Глаукомологов в поликлиниках очень мало. Вот последние данные наших ученых: на начальных стадиях у нас выявляют не более 30% случаев глаукомы, на терминальных — от 60 до 80%. А ведь если диагноз поставлен на ранней стадии, зрение можно продлить на 10–15 лет.
— При глаукоме поражается один глаз или оба?
— Процесс может идти неравномерно, но второй глаз тоже поражается болезнью, рано или поздно. Где-то на третьей стадии глаза «догоняют» друг друга. Поэтому и слепнет человек полностью.
— Радикального лечения глаукомы в мире до сих пор не существует?
— К сожалению, нет, однако мы способны управлять болезнью, то есть «оттягивать» ее печальный финал — слепоту. И чем раньше поставлен диагноз, тем эффективнее это удается. Лечение сегодня направлено на снижение внутриглазного давления, что достигается различными каплями. Приблизительно каждые 5 лет в этой области появляются новые препараты, поэтому у нас есть чем лечить пациентов. Другое дело, что с этого года из перечня жизненно важных и необходимых лекарственных препаратов (ЖНВЛП) убрали очень важный для наших пациентов препарат из группы простагландинов, оставив в нем только бета-адреноблокаторы (тимолол). Думаю, причина связана исключительно с ценой: первый препарат стоит 500 рублей за флакон, а тимолол — 50 рублей. В итоге получать первый препарат бесплатно наши пациенты, увы, теперь не смогут, хотя это более эффективный способ лечения заболевания. Мы проводили исследования, и выяснилось, что у 70% людей, которые лечатся простагландинами в течение 5,5 года, сохраняются зрительные функции. Среди тех, кто пользуется бета-адреноблокаторами, эта цифра не дотягивает до 50% — и это огромная разница. Ведь речь идет о человеческом зрении! К тому же бета-адреноблокаторы при монотерапии снижают уровень внутриглазного давления менее значительно и имеют больше побочных эффектов.
— Могут ли наши ученые похвастаться какими-то новыми разработками в области лечения глаукомы?
— К сожалению, поводов для оптимизма не так много. Ведь разработка одной лекарственной молекулы обходится в 1,5 миллиарда долларов и занимает в среднем 10–15 лет. С западными учеными мы вряд ли сможем тягаться. Однако наши специалисты постоянно придумывают новые хирургические методики — в этом мы сильны. Последние исследования в области глаукомы идут на стыке клиники и иммунологии, клиники и иммуногистохимии, клиники и генетики... Причина заболевания ведь до сих пор неизвестна.
— Гены играют какую-то роль?
— Ученые нашли гены, которые отвечают за формирование болезни. Однако у кого-то он работает, а у кого-то, к счастью, — нет. Для развития заболевания должно сойтись много факторов, и многие из них не изучены. Если у человека есть прямые родственники с глаукомой, его шанс заболеть составляет 30%. Мы, кстати, каждый год вручаем ученым медаль имени нашего легендарного офтальмолога академика Аркадия Нестерова за лучшие исследования в области глаукомы.
— Судя по вашему кабинету, по вашим ответам, глаукома находится в сфере ваших интересов. Почему вы решили заняться именно этой проблемой?
— Решение пришло как-то само собой, и пришло из учения. Мне повезло общаться с выдающимися профессорами — Нестеровым, Волковым, Егоровым, Еричевым, Алексеевым, Астаховым.... И они буквально заразили меня этой темой. Я защитил кандидатскую по экономике глаукомы — ведь государства во всем мире тратят огромные средства на лечение таких пациентов. Вот в хирургии (а я хирург, каждый день выполняю по нескольку операций) все очень просто: есть болезнь, удалил проблему — человек прозрел. С глаукомой все совсем не так. Здесь важно предпринять максимум усилий, чтобы отсрочить печальный финал. И тем интереснее поиск информации. Думаю, придет время, когда человечество научится побеждать эту болезнь. И я уверен, что это будет Нобелевская премия.
— Как вы уже говорили, вклад глаукомы в слепоту составляет примерно 35–38%. Каковы остальные причины?
— Еще одна громадная проблема — возрастная макулодистрофия, она бывает влажная и сухая. К сожалению, эта болезнь, хоть и не у всех на слуху, но распространена гораздо больше, чем глаукома. Она проявляется ухудшением центрального зрения — вы смотрите на текст, и кажется, что буквы стали искривляться, изменяется цветоощущение. Считается, что ее причина — воспалительные процессы в сетчатке глаза и нарушение обмена веществ. У людей в возрасте до 60 лет она встречается в 4,2% случаев, старше 80 — уже больше 30%. К сожалению, иногда макулодистрофия сочетается с глаукомой. От влажной формы сегодня уже изобретено лечение — препарат ранибизумаб вводится внутрь глаза и блокирует распространение новообразованных неполноценных сосудов, которые пропускают жидкость через стенки, что приводит к отеку и ухудшению зрения. Это очень дорогостоящая терапия, но военным пенсионерам и действующим военнослужащим, например, ее оплачивают. При сухой форме, к сожалению, лечения пока нет, идут только клинические исследования. К счастью, эта форма заболевания протекает менее агрессивно! Ну и проблема номер три на сегодня — это катаракта, правда, теперь это излечимая слепота. Разработано множество высокотехнологичных операций, в том числе с помощью фемтосекундных лазеров, которые позволяют выполнять разрезы с минимальным участием человека. Если же говорить о болезнях, которые приводят к необратимой слепоте, я бы выделил еще окклюзию вен и артерий сетчатки — это не что иное, как атеросклероз в глазу. Иногда микротравма вызывает тромбоз, что для глаза оборачивается инвалидизирующим состоянием. К сожалению, из-за окклюзии сосудов слепнут молодые люди. Это настоящая беда. Мне бы очень хотелось, чтобы государство относилось к проблемам слепоты предельно серьезно. Конечно, есть гораздо более трагические заболевания, приводящие к инвалидизации и даже смерти. И все же я считаю, что государство должно делать все возможное, чтобы люди не слепли. И все возможности для этого у нас, повторяю, есть
