Елена Камбурова не слушает попсу, но верит в рэп. Удивляется, что актеры ее театра не стремятся стать знаменитыми. И считает, что если бы человечество перестало есть животных, появилась бы новая общность людей. Об этом художественный руководитель Московского театра музыки и поэзии рассказала «Известиям» накануне своего 80-летия, которое она отмечает 11 июля.
— Елена Антоновна, как вы пережили карантин?
— Это время отдыха и раздумий. Я уехала за город. Отдыхаю на природе, купаюсь в озере. Повторяла все свои тексты. Потому что, когда мы начнем работать, сразу сыграем оперу Дашкевича «Двенадцать» на стихи Блока. Готовила новую работу «Маленький принц» по Экзюпери. Эту премьеру готовили к выпуску, но помешал коронавирус. Сыграем ее в сентябре.
Теперь понимаю, что занятость раньше была такой, что я не успевала многое увидеть. Сейчас как раз такое время неспешное. Посмотрела в интернете фильм «Галина» о дочери Брежнева, никак не ожидала, что он на меня произведет такое впечатление. Смотрю «Московскую сагу» и «Мессинга» с Евгением Князевым в главной роли.
— Когда театр начнет работу?
— Не раньше сентября. Я мечтаю, чтобы мы скорее встретились с артистами. Признаться, за это время мы еще больше полюбили наш театр.
— Как вы поняли, что вам нужен свой театр, что он должен быть поэтическим?
— Затея родилась, потому что я чувствовала себя немножко отдельно от певцов и актеров. Очень захотелось, чтобы нашего полку прибыло, чтобы появились вечера, где я представляла бы молодых артистов, которые поют поэзию в том же ключе.
То, что появился такой театр, — абсолютное чудо. Просто звезды сошлись.
— Но чтобы они сошлись, должен был кто-то поддержать вас?
— И поддержал — Юрий Лужков. Удивительно, но он поверил. Были у мэра встречи с творческой интеллигенцией. На одной из них я — совершенно неожиданно даже для себя — сказала: «Нужен театр такой, которого нигде никогда не было, где поэзия будет очень важна». После этого меня пригласили к Юрию Михайловичу на встречу. И я то же самое сказала. Потом было еще несколько встреч. После них мне начали предлагать помещения. Помню, пригласили на Новый Арбат. Я посмотрела и сказала Лужкову, что это не годится, нужны старые стены.
Ух, как меня все ругали, говорили, что больше предложений не будет. Но через какое-то время появился кинотеатр «Спорт» напротив Новодевичьего монастыря. Он мне очень понравился, и я сразу согласилась.
Помещение было неотремонтированное, тем не менее мы были счастливы туда попасть. Это действительно чудо, что есть театр. Ведь когда мы вошли в свое здание, у нас не было ни одного спектакля! Я за всё это кланяюсь памяти Юрия Лужкова.
А первый спектакль у нас появился совершенно случайно. Олег Синкин, музыкальный руководитель театра, предложил спеть Шуберта и Шумана. Это увидел и услышал режиссер Театра Фоменко Иван Поповски и сочинил из нашего эксперимента спектакль под названием «Грезы». Постепенно мы стали настоящим театром со своим репертуаром.
— С помещением у вас сложилось, а с артистами?
— Очень много артистов, которым интересно быть где-то: в тусовке, рядом со звездами, на виду. К нам тоже тянутся, приходят, мы прослушиваем, но мало кто становится своим.
Удивительно, но наши актеры никогда не говорят о стремлении стать знаменитыми. Во всяком случае, я не слышала, чтобы они сетовали на то, что не снимаются в кино. Хотя некоторые из них всё-таки строят и кинокарьеру.
— Десять лет назад вы обращались к мэру Москвы, чтобы он помог остановить насилие над бездомными животными. Письмо тогда подписали Инна Чурикова, Валентин Гафт, Сергей Юрский. Вы получили тогда ответ?
— Нет... Ничего не удалось добиться. Мы еще много писали всяких писем. Были даже на встрече с президентом. Он собирал творческую интеллигенцию для разговора. Я сказала ему, что нужен закон о защите животных — всех, но бездомных в первую очередь. Сейчас есть такой закон, но он не работает по-настоящему.
— Какой была ваша конечная цель в этих обращениях?
— Я бы хотела, чтобы для бездомных животных были нормальные приюты, а не концлагеря, в которых жуткие условия. Сейчас хотя и говорят, что не уничтожают животных при отлове, тайно всё равно это делают. И догхантеры до сих пор существуют. Никто не может найти на них управы. Моя любимая собачка умерла — съела то, что догхантеры рассыпали в сквере.
— Вы после этого завели другую собаку?
— Нет, к сожалению. Сейчас у меня две кошки.
— Вы себя считаете зоозащитником?
— Нет, я просто всеми чувствами безумно люблю животных и очень жалею их всех — и домашних, и тех, кто в лесу. Для меня охотники — ужасная категория людей. Зачем эта бессмысленная забава? Они убивают, чтобы поразвлечься. Это ужасно.
— Вы отказались от мяса?
— Я уже давно вегетарианка. Если бы человечество перестало есть животных, появилась бы принципиально новая общность людей.
— Любовь к братьям нашим меньшим сблизила вас с Фаиной Раневской?
— Она тоже очень любила собак. Но первая наша встреча произошла после того, как она одобрила мое прочтение рассказа Горького «Нунча». Раневская услышала его по радио, и ей понравилось, как я это сделала. Она тогда же написала на радио письмо. Просила, чтобы я пришла к ней. Я долго не решалась, а через какое-то время что-то меня подтолкнуло к визиту. Вот тогда Мальчик, ее собака, проявил ко мне очень хорошее отношение. Он не ко всем испытывал симпатию. Глядя на это, Фаина Георгиевна сказала: «Приходите всегда». С тех пор я старалась ее навещать.
Она была очень одинока. Часто рисовала смешные мужские рожицы и подписывала: «Смертное одиночество». Поэтому особенно летом, когда все разъезжались в отпуска, в Москве была жара, я старалась бывать у Раневской.
— А кто-нибудь из Театра Моссовета ее навещал?
— Не очень помню, чтобы к ней ходили толпы. Она довольно строго относилась к посетителям. Как правило, у талантливых людей непростой характер. Особенно если есть желание прославиться.
— У Фаины Георгиевны было стремление к славе?
— Не было. Она многое из того, что могла бы сыграть, не сыграла. Была потрясающей драматической актрисой, а ее использовали только как комедийную. Это для нее было очень тяжело.
— Вы много работали за кадром. Дарили свой голос артистам. Кто из тех «поющих», как Камбурова, вам особо близок?
— Мне больше всего запомнилась работа над фильмом «Дульсинея Тобосская». Там главную героиню играла прекрасная актриса Наташа Гундарева. Она пела моим голосом. И, по-моему, получилось у нее очень здорово.
А один раз мы встречались на записи с Никитой Михалковым. Он был очень расстроен тем, что не мог найти певицу для фильма «Раба любви». Прослушал несколько человек, ему всё не нравилось. Когда пришла записываться я, он не стал слушать меня из микшерской. Спустился в студию, встал напротив меня у микрофона и как бы пропел вместе со мной «Где же ты, мечта?»
— И всё получилось?
— Ну да. Более того, я попросила: «Давайте я еще один дубль». А Никита сказал: «Нет, не надо, не надо». Улыбнулся и поблагодарил. Это малюсенький эпизод. Но он говорит о том, как по-доброму он ко мне отнесся. Какой вообще подход бывает у режиссеров.
— Ваши песни издавались на гибких пластинках, вложенных в журнал «Кругозор». Записать диск на фирме «Мелодия» было сложно?
— Нет. Тогда несложно было, потому что была аудитория, готовая слушать поэзию. Поэты собирали стадионы. А в Политехнический музей на их выступления вообще нельзя было попасть. Когда я начинала, попала в это востребованное русло. Поначалу у меня всё неплохо складывалось и на фирме «Мелодия». Там я выпустила первый большой диск. Потом уже и «Кругозор» появился.
Когда Кирилл Акимов привел меня на радио, там тоже схватились за мои песни, поняли, что у них есть аудитория. Они звучали по радио: «Песенка о Леньке Королеве» Булата Окуджавы, «Окраины» Новеллы Матвеевой.
— Но музыка менялась и вкусы тоже. Когда вас стали называть неформатом?
— Как раз сегодня я — полный неформат.
— Вам отказывают?
— А я никогда не предлагаю себя, просто жду.
— Складывается впечатление, что вы очень скромный человек и намеренно уходите из лучей славы. Разве можно быть актером без тщеславия?
— Так и есть. Если чего-то очень хочется, оно обязательно получается. В то время, когда я начинала, аудитория была готова, залы переполнены. Да, сейчас народу собирается гораздо меньше. Время поменялось.
Эстрадные песни со слабыми стихами и примитивными мелодиями, которые пели лет 40–50 назад, в сравнении с современными, — нормальные и где-то даже милые.
— Вы когда-нибудь слушали рэп?
— Да.
— И как?
— Рэп тоже может быть с хорошими стихами. Но в основном пока что приходится слушать ерунду. А еще рэп может быть музыкой сопротивления. Под него люди могут за что-то сражаться.
— Когда-то музыкой сопротивления называли творчество Высоцкого. 25 июля будет 40 лет со дня его смерти.
— Когда Владимир Высоцкий жил, я знала его песни, но не могла оценить, на что он способен по-настоящему. И только после его смерти я узнала его основное творчество. Мне стали попадаться песни, которые я никогда не слышала. И появилось желание сделать спектакль, где бы я пела песни Высоцкого и песни моего любимого французского шансонье Жака Бреля. Мне кажется, они очень сходны по темпераменту. Так родился спектакль «На свой необычный манер». Позже еще сделала программу по Высоцкому.
— Вы чувствуете себя ископаемым в современной музыкальной жизни?
— Нет. Я считаю, что песня — живое существо, которое не стареет. Это не то, что я беру и с трудом поднимаю из прошлого. Нет. Каждый раз, как только я начинаю петь, песня рождается заново.
— Вы планируете куда-нибудь поехать этим летом?
— Хочу съездить в деревню под названием Липовка в Рязанской области. А пока живу в другой деревне, Воловичи под Коломной.
— Как будете праздновать свой день рождения?
— Никак. Я хотела тихо проползти мимо этой даты. Но все-таки театр собирается приехать ко мне в деревню. Так что будем встречаться.
— Что бы вы сами себе пожелали?
— Терпения и здоровья. Во-первых, надо терпеть свой возраст. Во-вторых, иметь здоровье выслушивать то, что лезет изо всех щелей. Эта жуткая попса, которую я не выношу. Не хочешь слышать, а включаешь радио — и вот опять.
— Здоровья и терпения вам, Елена Антоновна. Берегите себя.
— Хорошо. Буду стараться
Зоя Игумнова
