В день, когда у группы был выходной, мы с Вронским решили снять кадр: Афоня идет в деревню, навстречу ему стадо коров, пестрых, красивых, ярославской породы. Заранее послали администратора, чтобы он организовал нам стадо. Одели и загримировали Куравлева, приехали на площадку — ни стада, ни администратора. Сидим ждем. Подъехал на газике Яблочкин.
— Чего отдыхаем?
— Коров нет и администратора.
— Администрация перед вами, значит, и коровы будут, — сказал Яблочкин и побежал по полю в сторону деревни. (Яблочкину тогда было под шестьдесят.)
Через час от деревни к нам шло стадо. Рядом с пастухом — Яблочкин с хлыстом в руке.
Есть директора, которых называют режиссерскими. Яблочкин был именно таким. Его, конечно, волновала смета, сроки, но главное для него — воплощение замысла режиссера.
Когда-то, еще совсем молодым человеком, Саша работал администратором в театре у Михоэлса. Когда еврейский театр закрыли, его, как и многих, кто работал с Михоэлсом, посадили. Он пять лет просидел в одном из самых страшных лагерей в Воркуте. Яблочкин не любил говорить об этом периоде своей жизни, но как-то, подвыпив, рассказал, как вохры однажды столкнули его в выгребную яму с нечистотами. А когда он пытался вылезти, били ногами в сапогах по голове и топили в смрадной жиже. То, что он остался жив, — чудо…
Невысокий, лысый, пожилой, Александр Ефремович Яблочкин был веселым, остроумным и пользовался успехом у женщин. И пока не встретил свою голубоглазую Лору, слыл известным сердцеедом. Лору Яблочкин боготворил, и когда говорил о ней, светился. Лора тоже любила Сашеньку (так она его называла), и жили они хорошо и дружно. Супруги Яблочкины были людьми хлебосольными, и я часто бывал у них в гостях, в доме напротив «Мосфильма». В малюсенькую комнатку, которую они называли гостиной (из однокомнатной квартиры Яблочкин сделал двухкомнатную), набивалось так много народа, что сейчас я не могу понять, как мы все умудрялись там разместиться. Помню только, что было очень весело!
Умер Саша на проходной, в тот день, когда мы должны были сдавать фильм «Афоня» дирекции «Мосфильма». Предъявил пропуск и упал, сердечная недостаточность. Ему было 59 лет. Мы, режиссеры, с которыми Яблочкин работал, пробили, чтобы похороны были по первому разряду (прощание в первом зале тон-студии, дорогой гроб, духовой оркестр).
Хоронили Александра Ефремовича на Востряковском кладбище. Яблочкина любили, и попрощаться с ним пришло много народа. Гроб стоял возле могилы на специальной подставке. Рядом близкие, родные и раввин. Остальные расположились вокруг могил, оркестранты стояли поодаль, у забора. Администрация «Мосфильма» был против раввина, но родные настояли. Раввин был маленький, старенький, лет под девяносто, в черной шляпе, легоньком потрепанном черном пальто, в круглых очках в металлической оправе и с унылым носом. Был конец ноября, дул холодный ветер, выпал даже снег. Ребе посинел и дрожал. Я предложил ему свой шарф, он отказался, сказал, что не положено.
Зампрофорга «Мосфильма» Ивасков (распорядитель похорон) встал в торце могилы и сказал раввину:
— Приступай, батюшка.
— Он не батюшка, он раввин, ребе… — поправила Иваскова сестра Яблочкина.
— Ну, ребе…
Раввин наклонился к сестре и начал по бумажке что-то уточнять.
— Ладно, отец, начинай! Холодно, народ замерз, — недовольно сказал Ивасков. (Он более других возражал против «еврейского священника».)
Раввин посмотрел на него, вздохнул и начал читать на иврите заупокойную молитву. А когда дошел до родственников, пропел по-русски:
— И сестра его Мария, и сын его Гриша, и дочь его Лора… (Лора была намного моложе мужа.)
— Отец! — Ивасков поднял руку и отрицательно помахал. — Лора — не дочь…
Тут же грянул гимн Советского Союза.
От неожиданности ребе вздрогнул, поскользнулся и чуть не упал — я успел подхватить его. Земля заледенела, и было очень скользко.
— Стоп, стоп! — закричал Ивасков. — Кто там поближе — остановите их!
Оркестр замолк.
— Рубен Артемович, сигнал был не вам! — крикнул он дирижеру. (У них была договоренность, что он подаст знак рукой, когда начинать играть.)
Ивасков попросил сестру Яблочкина, чтобы она объяснила товарищу, кто есть кто. Мария сказала раввину, что Гриша не сын, а племянник, а Лора не дочка, а жена. Тот кивнул и начал петь сначала. И когда дошел до родственников, пропел, что сестра Мария, племянник Гриша и дочь Гриши — Лора.
— Ну, стоп, стоп! — Ивасков опять взмахнул рукой. — Отец, сколько можно?!
И снова грянул гимн.
— Прекратите! Остановите музыку! — заорал Ивасков.
Оркестр замолк.
— Рубен Артемович, для вас сигнал будет двумя руками! — крикнул Ивасков дирижеру. — Двумя! — И повернулся к раввину: — Папаша, я извиняюсь, конечно, вы по-русски понимаете? Вы можете сказать нам, что гражданка Лора Яблочкина не дочка, а жена?! Супруга, понимаете?! Как по-еврейски жена? — спросил Ивасков сестру Яблочкина.
— Итха, — сказала та.
— Отец, вот Лора — итха, жена!.. Теперь понимаете?..
— Теперь понимаю, — ребе кивнул.
— Ну, и давайте внимательней, у нас похороны!.. А вы здесь цирк устраиваете!..
Раввин начал снова, и когда дошел до опасного места, сделал паузу и пропел очень четко:
— Сестра — Мария, племянник — Гриша. И не дочь, — он поверх очков победно посмотрел на Иваскова, — а жена племянника Гриши — гражданка Лора Яблочкина!
— У, ё! — взревел Ивасков, поскользнулся и полетел в могилу.
Падая, он взмахнул двумя руками.
И тут же грянул гимн Советского Союза.
Все засмеялись, кроме убитой горем Лоры. Саша, прости меня! Но я тоже ржал. Ты говорил, что твой любимый жанр трагикомедия. В этом жанре и прошли твои похороны.
