Недавно меня чуть не схватили в Измайловском парке два встревоженных полицейских. Они были введены в заблуждение моим видом. Я ходил между кустов, крутя в руках ножик и бормоча стихотворение со странным содержанием. Мужчина рассказывает о жизни и периодически добавляет, что он совсем не из тех парней, которых вы можете встретить каждый день.
Кадр из фильма «Стальная бабочка» (реж. Ренат Давлетьяров, 2012)
Господа полицейские изложили мне оппозиционную точку зрения: ровно ту, что они видят таких, как я, ежедневно по нескольку раз.
Тогда я решил признаться, что недавно в моей жизни произошло важное открытие. Дело в том, что я пережил преображение.
— Я честертонианец.
— Дело ясное. Сам хочу на Афон, — сказал один из полицейских, с засосом на шее.
Не успел я сказать, что Афон здесь не при чём, как второй полицейский, одетый, судя по запаху, у Юдашкина, добавил:
— Афон — это неинтересно. Вот Шамбала…
— Обоснуй.
— Ну, гора твоя точно есть. А с Шамбалой тут фиг его знает.
После того как я рассказал господам, зачем кручу в руках ножик, мне объяснили, что, разумеется, я имею право выражать несогласие с нынешним режимом в том смысле, что из арсенала культурной жизни исчезли баллады, но мои развлечения с ножиком не перестают выглядеть так, словно бы я собираюсь овладеть какой-нибудь женщиной или разрезать один из припрятанных в кустах пакетиков со смесями.
— Один даже конкретно я положил, — сказал Юдашкин.
— Зачем? — спросил Засос.
— А вот если с Шамбалой не срастётся.
Засос обернулся ко мне и сказал:
— Анархист, значит?
— Это почему?
— В дерево ножики кидаешь. Поёшь, что таких, как ты, не встретишь. Нарушение устоев. Так? Ну это ладно. А дерево при чём?
— Дерево не при чём, это правда. А анархия — это что?
— Это когда не за Ротшильдов, а за двор.
— И за манку, — добавил Юдашкин и к чему-то приготовился, напрягши кулак.
— Манку?
Юдашкин расслабил кулак.
— Можешь идти.
— Так а с манкой что?
— По цене на манку можно отслеживать уровень инфляции. Есть «индекс гречки», но это для Ротшильдов. Мы предпочитаем «индекс манки».
— Да, жаль, что ты не анархист, — включился Засос. — Взяли бы тебя в облаву. Будем консуматорш накрывать.
Однажы я был знаком с консуматоршей. Она стала ей ровно после того, как я не заплатил за неё в кафе. На этом оборвалась незримая нить, соединявшая её с подлинно женской слабостью. Наверное, то событие и толкнуло меня к Честертону.
Увидев мою задумчивость, Юдашкин сказал:
— Приодеться бы тебе. Нехорошо в таком виде презентовать учение. Я вот уже сколько лет в Шамбалу собираюсь, а не распустился.
— В общем шуруй отсюда. Не будет в следующий раз на шее засоса, и если я к тому времени на Афоне не побываю, буду злой, придётся тебя дубинкой отдубасить.
— С Богом! — сказал я и стал по-крабьи отходить в сторону.
Оказавшись на безопасном расстоянии от господ полицейских, я всё-таки крикнул «мусора — позор России». Убегая и не видя ничего глазами, я всё-таки слышал ушами аплодисменты и диалог:
— Д-а-а-а-а, всё-таки анархист...
— Но одежда — дерьмо!
— Согласен... И твоя тоже.
— Да...
Глеб Буланников
