Та магистраль была проложена при царе и называлась «первые пути», а эта, дедовская, — «вторые». Зачем понадобились новые пути, толком никто не знал, пока не пошли по железной дороге новые грузы. Назывались они «зэки»…
Дед был в их числе дважды, один раз до строительства дороги, другой раз — после. А в промежутке работал заместителем начальника ГУЛЖДС — Главного управления лагерей железнодорожного строительства. Одного из островов архипелага ГУЛАГ.
В конце ХХ века дед был еще жив, в свои девяносто в здравом уме и ясной памяти, только по ночам не спал: перед глазами, говорил, жизнь разматывается, как кино… Он помнил начальника ГУЛАГа Матвея Бермана; в НКВД было несколько братьев Берманов, и все кончили одинаково. Матвея незадолго до ареста назначили наркомом связи. Он вызвал к себе моего деда, искавшего работу, и сказал: «Я бы взял тебя с удовольствием, но ты же знаешь: я жду».
«Чего?» — не понял я. «Смерти, — объяснил дед. — Если человека назначали наркомом связи, значит, — это пошло после Рыкова, — собирались расстрелять». — «И он понимал?» — «Понимал». — «А зачем они это делали?» — с ужасом спросил я. — «А черт их знает… — сказал дед. — Указание Сталина».
Сам дед попал в это ведомство еще на Беломорканале, пройдя путь от рядового заключенного до заместителя начальника стройки, не был освобожден, но ездил в командировки в Ленинград, обедал там в столовой НКВД. С другой стороны, получив за ударную стройку орден, был отправлен по этапу по Енисею, в трюме баржи, набитой уголовниками… Все это не умещается в голове, да и не может, наверное. А вспомнилось вот к чему.
С какой бы стороны ни глядеть на страну, от лагерной темы не уйти. В Хабаровске остановка автобуса: «Гупровский город», рядом с «Карла Маркса», все выходят, не задумываясь, что это сокращенное «Главное управление принудительных работ». В Амурской области построили на костях космодром — ракеты родины летят в космос из лагеря!..
Лагеря были слева и справа по всей магистрали от Москвы до Владивостока. «Вторые пути»… Двести тысяч человек на Дальний Восток были переброшены с Беломорканала. Это целая эпопея, рассказывал дед, как их перебрасывали. А тут надо было разместить. По существу, целый город за колючей проволокой.
 |
| Нафталий Аронович Френкель |
Непосредственным начальником деда в ГУЛЖДСе был гнусавый Френкель, которого Солженицын называет автором идеи использования в СССР массового труда заключенных и первым организатором такого опыта. Дед с Солженицыным был не согласен: «Сделал из Френкеля чудовище». — «А он кем был?» — «Заключенным на Соловках».
До Френкеля, по словам деда, люди не имели права переписки, не были обеспечены даже в лютые морозы едой и одеждой. А благодаря Френкелю люди могли выжить. «Он не гробил людей, — говорил дед. — Человека гробят окончательно, когда оставляют его без работы…»
«Философию ГУЛАГа» понять можно, только, наверное, оказавшись там.
ГУЛАГ — это не только тьма, вышки, лай собак, уходящий до горизонта лес деревянных столбиков с прибитыми гвоздями крышками из консервных банок, на них номера (такое вряд ли существующее еще где-либо на свете кладбище показывали мне школьники полюса холода Оймякона). Но есть еще другое, обыденное, менее известное.
Френкель, по словам деда, был до того требовательным, что измерял толщину лагерного пирога. Дело в том, что на особо ответственных участках «второго пути», когда мороз доходил до сорока градусов, каждому заключенному выдавался горячий пирог с картошкой. Перед выдачей Френкелю приносили этот пирог — и не дай бог, если он видел, что тот короче или тоньше на сантиметр… «Он требовал, чтобы то, что положено человеку, — говорил дед, — доходило до человека».
Тут бы мне вспомнить лозунг на воротах Бухенвальда, но я молчу. Какое право у меня — судить их? Френкеля, деда… Что я понимаю в Аду, где были свои театры и изостудии, мастерские для починки обуви, наилучшие портные, краснодеревщики и слесаря. «Вот замок, — говорил дед. — Он, помнишь, стоял на старой квартире, я его снял и сюда переставил. Крепкий замок. Его сделал один мастер оттуда. Ты не знал?»
Мне плохо. Прожил жизнь и не знал, что дверной замок в доме, где я родился, из ГУЛАГа. И бабушкины серебряные туфли оттуда же…
Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ
