Среда началась стандартно.
Марат Рауфович в отпуске, и поэтому к докторам меня отвёз Николай Сергеевич.
Около часа пробыл у Юрия Петровича Савина.
Хороший разговор.
Хорошее общение.
Хорошие процедуры.
Хорошие впечатления.
Хорошие ощущения.
Хорошее настроение.
Хороший результат.
Как говорил Владимир Владимирович Маяковский, «и жизнь хороша, и жить хорошо. А в нашей буче, боевой, кипучей, — и того лучше».
Эти слова промелькнули у меня, и я иронично улыбнулся: увы, не могу сказать про жизнь нашей фирмы и про жизнь нашей страны, что «…в нашей буче, боевой, кипучей, — и того лучше».
Хотелось бы, чтобы в нашей стране и на нашей фирме становилось день ото дня всё лучше и лучше. Увы.
Доктора мне помогли: и Юрий Петрович Савин, и Евгений Ибадович Велиев, и Владимир Григорьевич Алексеев, и Лариса Валерьевна Золотарёва.
Врачи смотрели анализы, выслушивали сердце и лёгкие, тёрли моё тело, рассматривали, сопоставляли с прежними анализами, и все пришли к выводу: всё идёт нормально, если не сказать хорошо.
Хотелось бы воскликнуть: «Лет до ста расти нам без старости...»
Опять же, стихи Маяковского. Но этих слов никто не сказал, и я их произнёс про себя.
Когда мне было 20, 30, 40 лет, я и мечтать не мог, чтобы дожить до 80.
Восьмидесятилетние казались мне глубокими стариками. Это они ходят шаркая, это у них руки трясутся, глаза слезятся, щёки впалые (ибо зубов нет), лоб в морщинах…
И вот же, дожил до восьмидесяти. Мне 82-й идёт. И я стараюсь ходить и не шаркать. Слежу за руками, чтобы они меньше тряслись. Капаю в глаза, и они не слезятся. Протезы в рот — и щёки не впалые. Не морщить лоб — и он без морщин.
Спасибо докторам.
В курсе «Учимся говорить публично» сделаю несколько этюдов, связанных с медициной. Эта тема волнует всех.
— Давайте выпьем за здоровье! Остальное мы купим.
В своё время был такой популярный тост в Грузии. Ныне Грузия, насколько знаю, бедная страна.
И снова вспоминаю Владимира Маяковского и его отца. Маяковский же родился в Багдади (Грузия). Отец Владимира Маяковского ушёл из жизни из-за странного стечения обстоятельств — сшивал бумаги и иголкой уколол палец. Заражение крови. Врачи не могли его спасти. Владимир Маяковский-старший умер в возрасте 49 лет. Владимиру Маяковскому-младшему было 13 лет.
Курить я начал частично из-за Маяковского. На многих фотографиях и плакатах Маяковский изображён с сигаретой.
Маяковского я любил, ценил и, мне казалось, хорошо понимал. Несмотря на то, что я заикался, его стихи учил и мог произносить наизусть без заикания. Сближало меня с Маяковским и имя-отчество.
Почему-то промелькнуло в голове: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб…»
После врачей с Николаем Сергеевичем приехали в офис.
Пообедали.
Ответили на письма.
Написали дневник.
И я вижу, что Николай Сергеевич на моих глазах «плывёт» и «расплывается» — он заболел.
В таком состоянии работать сложно. Мы решили быстрее закончить все дела и уехать. Естественно, про себя подумал: не ковид ли у Н.С. Черняева?
Что сегодня удалось сделать?
Во-первых, посещение докторов.
Во-вторых, в офисе прошло собеседование.
Приехал парень. Симпатичный, славный и обаятельный. На меня произвёл впечатление его рассказ:
— Я сам из Иркутска. Увлёкся религией. Решил стать священником, нести доброе, вечное. Приехал в Москву поступать в семинарию при Сретенском монастыре. Поступил. Проучился год и решил покинуть семинарию. Разочаровался в религии. У меня двое братьев, средний и младший. Я самый старший. С мамой (она живёт в Санкт-Петербурге) у меня хорошие отношения. Ко всему, что делаю, она относится спокойно и ровно. Она доверяет мне и поддерживает меня.
Чем больше слушал парня, тем больше он мне нравился. И говорил хорошо, и смотрел внимательно, и слушал меня, не перебивая. Там, где что-то ему казалось непонятным — уточнял, а там, где он был не согласен, — возражал, отстаивая свою точку зрения.
Я понимал: парень на перепутье. Он для себя ещё не решил, где хотел бы больше жить — в Москве или Санкт-Петербурге, чем заниматься.
Договорились, что он начнёт у нас стажироваться и, если понравится нам, а мы ему, то начнёт работать.
Дома в среду в YouTube смотрел материалы о женщине-вундеркинде. У неё пять высших образований. Школу она окончила в тринадцать лет.
Вундеркинды меня всегда привлекали.
Как так происходит, что в 13 лет можно окончить среднюю школу, поступить в университет и при этом учиться без троек? Судя по рассказу, четвёрка считалась плохой отметкой, родители требовали от неё только пятёрок.
Кому это надо?
Зачем это надо?
Не путаем ли мы процесс обучения с погоней за самоудовлетворением своих амбиций? Удовлетворяем мы наше самолюбие за счёт детей.
Ведь мы учимся не ради отметки, а для того, чтобы понять, узнать, расширить свой кругозор, найти своё призвание.
У этой женщины всё кончилось плохо. От постоянной перегрузки у неё началась депрессия, онемение рук, потеря интереса к жизни.
И в личной жизни ничего у неё не получалось. Два мужа, два развода.
Долго лечилась в психиатрической клинике.
Но потом всё стабилизировалось. Она родила хорошего сына. И сейчас у неё относительно всё хорошо: есть любовь, интересная работа, хорошие отношения с сыном, появились новые друзья.
Повторюсь: вундеркинды меня всегда привлекали. Вот же, могут так много запомнить, усвоить, понять. Как это у них получается? Я бы тоже хотел так.
У меня ничего не получалось.
Память ужасная, сконцентрироваться ни на чём не могу (полная разбросанность).
На уроках математики, физики, химии я испытывал невероятную тоску и готов был заснуть от скуки (что, кстати говоря, иногда и случалось).
Голос нашей физички действовал на меня гипнотически. Она начинала говорить своим спокойным, ровным голосом (не повышая, не понижая, делая размеренные паузы в микросекунды), и на пятой минуте её урока меня безумно клонило в сон, а на десятой минуте я просто выпадал в осадок и засыпал.
Учительница думала, что я не сплю, а изображаю спящего.
— Хватит придуриваться, — говорила она.
А я на эти слова никак не реагировал — я же спал.
Учительница злилась. Но злилась спокойно, ровно, произнося все слова медленно и монотонно.
Класс хохотал. Я просыпался. Учительница злилась. Паузы одинаковые, интонация не менялась, и я снова выпадал в осадок и вновь засыпал.
Учительница жаловалась на меня директору школы, тот вызывал мою маму.
Он меня прорабатывал — директор при моей маме (я знал, что мама на моей стороне, что она только делала вид, будто согласна с директором). Я честно сказал директору, что ничего не могу с собой сделать — как только физичка начинает говорить, мне хочется спать. Чем больше я старался сохранить бодрствование, тем меньше мне это удавалось.
Так прошла среда.
В четверг и пятницу, 12 и 13 августа, в офис я не поехал.
Николай Сергеевич заболел, а брать такси мне не хотелось (боюсь таксистов).
В четверг я бездельничал. Имею право себе позволить бездельничать? Имею!
Видимо, сказывается общая усталость. Целый день спал, ел и смотрел (!) телевизор. Да-да, два дня смотрел программу «Время».
Вот как не надо говорить! Это я о программе «Время». Прекрасный образчик ужасной речи.
Тем, кто будет заниматься в нашей школе «Учимся говорить публично», полезно несколько раз посмотреть программу «Время», чтобы понять, как не стоит говорить.
Все корреспонденты и ведущие программы «Время» делают вид, что они говорят, а на самом деле они читают, пользуются суфлёром. Это и не устная речь, и не письменная — и ни то, и ни другое.
Корреспондент снимает общие и крупные планы, потом быстро садится, монтирует и записывает отдельно звук, накладывая его на изображение. Записывает звук, читая текст по бумажке. При этом ему надо успеть за 2-2,5 минуты рассказать много. Корреспондент боится, что не уложится в отведённое время, и поэтому не говорит, а тараторит.
Когда человек тараторит, слушать его неприятно, а главное — ты не усваиваешь то, что слышишь. Через 15 секунд тараторской речи она становится фоном. Звучит себе, а о чём речь идёт — неважно.
Число таких сюжетов в программе «Время» доходит до десяти. Все тараторят, все торопятся, всё на повышенных тонах, как будто нет звукооператора, который может громкость поднять. Всё идёт слишком нервно.
Об этом обязательно надо подробно рассказать в курсе «Учимся говорить публично».
Да-да, корреспонденты со своими репортажами боятся не успеть, не уложиться в отведённые минуту сорок или минуту двадцать секунд и поэтому тараторят, тараторят, тараторят. А ещё видны склейки. Корреспондент перескакивает с мысли на мысль. Он оглушает. Пока слушаешь одно, забываешь, что было до этого, слушаешь другое — забываешь предыдущее. Одно накладывается на другое, и у тебя полная каша и информационный шум, шум, шум…
О чём говорили в программе «Время»?
Кого-то арестовали, где-то кто-то бастовал, где-то что-то построили…
Президент о чём-то сказал, министр обороны что-то приказал, а пересказать по серьёзному, что ты узнал нового из программы «Время», невозможно.
А ведь программу «Время» (так считается) делают профессионалы.
Если попросить зрителей рассказать, что было в программе «Время» два дня назад или даже вчера, они не смогут вспомнить. А ведь это полчаса (а то и 45 минут).
Если каждый день слушать «Время», ты разучишься нормально общаться, нормально говорить, нормально выступать, задавать вопросы, слушать, комментировать, реагировать.
Интересно, в главной редакции информации Первого канала, где делают программу «Время», об этом разговор идёт или нет?
Примерно так же у меня прошёл и день 13 августа. Продолжает болеть Н.С. Черняев. Я ленюсь и уговариваю себя, что имею право на отдых, и, коли так вышло, что можно отдохнуть, то почему бы этим не воспользоваться?
Я взял свой мобильный телефон и решил десяти человекам поднять настроение. Выбрал десяток знакомых и позвонил им. С каждым говорил минут по пять-десять. Заметил удивительный эффект: поднимая настроение другим, поднял настроение себе.
Начинал разговор с повышенным артериальным давлением (я измерял). Когда же закончил обзвон, моё давление стало идеальным — 120 на 75. Нужно будет об этом тоже сказать в курсе «Учимся говорить публично».
Естественно, все три дня перед сном с наслаждением читал имена новых курильщиков, решивших с помощью онлайн-книги «Курить, чтобы бросить!» завязать с курением, и смотрел фотографии новых учеников по «СОЛО на клавиатуре».
Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян
P.S. Я забыл написать, что звонил три дня в «Яндекс». У меня есть номер коммутатора и добавочный — сотрудника, который мне нужен.
В «Яндексе» как? Звонишь на коммутатор, называешь добавочный номер, и тебя соединяют. Если там трубку никто не берёт, то соединение разрывается после трёх-четырёх гудков.
Звоню в «Яндекс» один раз — переключают. Слушаю четыре гудка, трубку никто не берёт, связь обрывается.
Звоню снова, объясняю: хотел бы знать, есть там человек или нет? Может, он болеет, в командировке, на совещании, обедает, в конце концов, в туалет вышел?
Сдерживая раздражение, сотрудник коммутатора «Яндекса» отвечает:
— Ничем помочь не могу.
— Ну переключите на кого-нибудь старшего, на начальника, на соседний кабинет, — прошу я.
А в ответ слышу:
— Ничем помочь не могу.
Пытаюсь снова объяснить, что я зря трачу время и отрываю сотрудника коммутатора. Он же может сам где-то выяснить, сотрудник работает или не работает.
В ответ слышу:
— Ничем помочь не могу.
Ты ощущаешь своё бессилие.
Нет-нет, тебе не нахамили, тебя не оскорбили. Тебя просто проигнорировали.
Я подумал: «Яндекс» — высокотехнологичная фирма; некоторые программисты там получают бешеные деньги (300 тысяч — это не зарплата!).
Неужели не могут сделать в «Яндексе» обычный, нормальный автоответчик? Человек может сообщить на автоответчик, кто звонил, когда звонил, оставить свой номер и попросить перезвонить.
Или другой вариант.
Человек звонит в «Яндекс», называет добавочный номер, его соединяют, а автоответчик сообщает, что сотрудник:
- вышел;
- обедает;
- вызван к руководству;
- в командировке;
- болеет.
В этом случае предлагают позвонить другому человеку из «Яндекса» и называют, кому.
Ведь это так просто.
Представляю, что сотрудник «Яндекса» читает эту запись и говорит:
— Пожалуй, мы так и сделаем. Вы будете нам звонить, называть добавочный номер, мы переключим, а автоответчик ответит: «Ничем помочь не могу. Звоните завтра».
Дневник публикую с двухмесячным разрывом. Делаю это сознательно. Несостоявшийся священник, о котором я сегодня рассказывал, больше в нашем офисе не появился. Правда (нужно отдать ему должное), он позвонил и сообщил, что нашёл другое место работы, поэтому вынужден нам отказать.
Ключ к успеху — желание. Оно постоянно горит во мне.
Аль Пачино (род. 1940), американский актёр, режиссёр и сценарист
