Родители сотни раз говорят детям одно и то же, добиваясь понимания. Ни отсутствие результата, ни растущее взаимное раздражение их не останавливают. Зачем они это делают и как им выйти из этого замкнутого круга?
— Уже много лет каждый день у нас идет война. Раньше был перерыв на выходные, а теперь, класса, наверное, с пятого, всю неделю. Он приходит из школы, ест и утыкается в телевизор или свой телефон. Я ему говорю: когда ты собираешься делать уроки? Он говорит: потом. Я говорю: когда это потом? Лучше сразу сесть, все сделать — и свободен до вечера. Неужели ты не понимаешь, что это разумнее, чем тянуть до бесконечности? Он говорит: я устал. Я говорю: а что тебе задано, допустим, по английскому (у него там тройка была в прошлой четверти)? Он говорит: не помню. Я говорю: как это ты не помнишь? Записывать надо! Учительница наверняка говорила! Он отвечает: я не услышал. Я говорю: странно было бы, если бы мой начальник выдал мне какое-то распоряжение, а я его не услышала. Неужели ты не понимаешь, что учиться сейчас — это твоя единственная работа, и от того, как ты ее выполняешь, зависит качество твоей будущей жизни? Он спрашивает: про дворников будет? Уже скоро?
Тут я завожусь и начинаю говорить (а потом и орать) про то, что дворник, какой бы он ни был, честно зарабатывает себе на хлеб, а он в своей жизни еще ни копейки не заработал и живет на всем готовом, и этого готового у него в сто раз больше, чем было у меня в моем собственном детстве, а меня, между прочим, никто никогда за уроки не усаживал, я все делала сама, и еще младшей сестре помогала, и училась без троек... В конце концов он, злой как собака, узнает где-то уроки и усаживается их делать, а я испытываю к себе самой и к своему ребенку какое-то сложное и, уж поверьте, совершенно непозитивное чувство. Если бы вы знали, как я от этого устала! Да и он, наверняка, тоже устал.
— Она везде лезет. Роняет. Ломает. Я ее не шлепаю, не ору на нее (ну очень стараюсь, по крайней мере), я знаю — это вредно, а она еще маленькая. Я ей объясняю, как в психологических книжках написано. Предлагаю что-то взамен. А она ничего не понимает — лезет и лезет. Упрямая, как пень. Теперь еще и огрызаться стала. Не дашь ей что-нибудь, так она сразу: ты — плохая! Это матери-то! В три с половиной года! А что же дальше будет?! Если твердо стоять на своем, начинает истерить, аж заходится. Мне ее сразу жалко, невролог говорил — не надо, чтобы ребенок часами орал, это вредно. Теперь она научилась говорить: «Мамочка, я больше так не буду!» Хватает от силы на пятнадцать минут. Муж говорит: выдрать один раз как следует — и будет как шелковая. Мама советует в угол ставить. А я понимаю, чувствую — так тоже нельзя, это же ребенок, а не цирковое животное. Я вот думаю: если я ей сто раз одно и то же объяснила, а она не понимает, может, она в развитии отстает?
— Я ему говорю: ты вообще помнишь, что это твой ребенок? Он говорит: помню. А как насчет того, что с ребенком надо заниматься? А он мне: я работаю. А я тогда: давай я тоже пойду работать и все будем делать по очереди, как у скандинавов. Он говорит: у скандинавов дети живут неделю у матери, неделю у отца. А я ему: ты все перепутал, это после развода. Он мне (не отрываясь от компьютера): так ты что, развестись, что ли, хочешь? Думаешь, ребенку так лучше будет? Тут я начинаю плакать, он говорит: боже, опять! — и идет меня утешать. Самое дурацкое во всем этом знаете что? То, что он любит нашего сына и меня, а я люблю его. И вот такая хрень все время. Я их оставляю одних специально. Он у компа сидит, а сын смотрит, как папа играет. Гулять отправляю — сын на площадке с другими детьми, а он на скамейке на почту отвечает. Купила им абонемент в филармонию, специальный, для родителей с детьми. Он один раз сходил, спрашиваю сына: ну как там? Он говорит: «Мне вроде ничего, только папа засыпал все время, и я боялся, что он в проход выпадет. Давай лучше следующий раз ты со мной пойдешь?» Но так же нельзя! Отец должен принимать участие в воспитании. Я с мужем каждый вечер разговариваю, объясняю. Он вроде согласен, а воз и ныне там. Я от этого раздражаюсь, днем срываюсь на сына — а он-то тут при чем?
Значительная часть читателей, должно быть, уже находится в недоумении: что общего у этих трех семей? Ведь в первом случае речь идет о подростке, во втором — о маленьком ребенке, а в третьем и вовсе о взаимоотношениях родителей, в которых сын является лишь поводом для тлеющего годами конфликта.
Однако проблема у них у всех одна и та же — ригидность поведения. Годами пробуют одно и то же, видят, что оно не только не работает, но и приносит в семью раздражение, гнев, бессилие, охлаждение и разлад в отношениях, — и все равно продолжают раз за разом говорить и делать все то же самое. Зачем?
Скажу сразу: это вовсе не глупость участников событий. Здесь работают очень глубокие, базовые механизмы. Повторяемость действия дает ощущение надежности. А уж если так же делают (делали) какие-то значимые личности, например, родители, или о необходимости подобных действий пишет какой-то уважаемый в референтной группе источник... Сколько родителей сообщали мне нечто вроде такого: «...Когда я был мальчишкой, я клялся себе, что никогда не буду рассказывать своим детям о том, как они станут дворниками, если будут плохо учиться, потому что мне про это чуть не ежедневно вещал собственный отец и меня это раздражало до зубовного скрежета. Но — о ужас! — вот прямо вчера поймал себя на том, что именно теми же словами, точно с отцовской интонацией обращаюсь к собственному сыну...»
Проверенная, пусть и не очень приятная в исполнении методика кажется объяснимо и доказательно надежной: смотрите, я же вырос, и я — хороший человек, работаю, завел семью, со мной все более-менее в порядке, значит, если я теперь сделаю так же, как когда-то делали мои родители, то... Карл Густав Юнг описывал такое мышление у людей, живущих родоплеменным образом и верящих в магическое устройство мира. Конрад Лоренц описывал практически то же самое в поведении своей ручной серой гусыни.
Другой вариант: приходят молодые родители и описывают свое повторяющееся в отношении ребенка поведение, не достигающее к тому же желанного результата (например «я ее ставлю в угол, а она оттуда убегает» или «я сажусь на корточки и говорю ей о своих чувствах, но она продолжает требовать игрушки в каждом магазине»). Спрашиваю их: зачем вы это делаете, если оно очевидно в вашем случае не работает? В ответ называют какую-то незнакомую мне фамилию и сообщают, что у него (у нее) так написано в книжке, которую очень хвалят мамы на сайте «литтл-ван». И теперь им совершенно непонятно, почему же у них оно не получается так, как написано. Я с ходу называю четыре возможные причины:
1) популярный в авторитетных для них кругах автор именно по этому вопросу написал какую-то ерунду;
2) они прочитали, но неверно поняли или не до конца исполнили его рекомендации;
3) все дети и семьи разные. То, что сработало с умным флегматиком, совершенно необязательно сработает с глуповатым сангвиником;
4) именно это «вычитанное» действие не согласуется с их общим родительским поведением и потому вызывает у ребенка недоумение и, как следствие, тихий саботаж или яркий протест.
— И что же нам делать? — спрашивают родители.
— Что-нибудь другое, конечно, — отвечаю я, и мы начинаем обсуждать возможности и варианты.
Мы люди, а не серые гуси Конрада Лоренца. Мы, или по крайней мере некоторые из нас, уже очень далеко ушли от родоплеменного строя и магического сознания. К тому же мир вокруг сегодня крайне разнообразен, да еще и меняется очень быстро, так что обе описанные выше методики («делай как делали предки — выживешь и преуспеешь» и «делай как сказал признанный в твоей среде авторитет — авторитеты не ошибаются») просто не успевают за его динамическим многообразием.
Поэтому если что-то в семейных (детско-родительских, супружеских и т. д.) взаимодействиях очевидно не работает, или уж тем паче ухудшает моральный климат в семье, просто прекратите это делать. Иногда улучшение наступает сразу после этого прекращения, еще до того как вы придумали замену и приступили к ее реализации.
Как же это сработало в семьях, которые я описала вначале?
В первой семье мать просто перестала вести с сыном разговоры про дворников и уроки. Мальчик заметил это примерно через неделю и напрямую спросил: мам, а ты чего? Мать так же напрямую ответила: устала и надоело говорить одно и то же. «Наконец-то ты поняла, спасибо», — сказал сын и в тот день даже сам сел за уроки. Дальше ему все равно приходилось время от времени о них напоминать, но затяжных, изматывающих конфликтов стало меньше.
Во второй семье мать перестала «объяснять, как в психологических книжках написано» и жалеть за истерики, стала твердо сообщать дочери о своих решениях в форме «как оно будет», а потом это исполнять. Практически все конфликты ушли месяца за полтора.
В третьей семье женщина перестала навязывать мужу общение с сыном, но однажды поговорила с ним о том, как лично ее (не ссылаясь на потребности ребенка) расстраивает сложившаяся ситуация, а также взяла на себя часть вины — если что-то каждый день навязывать, понятно, что оно вызывает отторжение. Некоторое время сын и отец практически не общались, потом мужчина убедился, что принуждения больше не будет, и стал проявлять любопытство и некий креатив в общении с сыном, на которые ребенок, конечно же, почти сразу откликнулся.
Катерина Мурашова
