В киноцентре «Октябрь» в рамках XVI Международного фестиваля современной музыки «Московский форум» состоится российская премьера восстановленной версии «Города без евреев» Ханса Карла Бреслауэра — фильма 1924 года, который, как принято считать, предсказал Холокост
История немого кино в наши дни обречена быть историей редких, но тем более чудесных обретений фильмов, считавшихся полностью или в значительной степени утраченными. Так, недавно из полного небытия вернулись шедевры советского кино «Годовщина революции» (1918) Дзиги Вертова и «Мой сын» (1928) Евгения Червякова. «Город без евреев» австрийца Ханса Карла Бреслауэра — из небытия частичного. Неполную, погибающую копию фильма из голландского Киномузея реставрировали еще в 1991 году. Полная же версия 1924 года обнаружилась лишь в 2015-м на парижском блошином рынке, подтвердив волшебную репутацию великой барахолки.
Формат не только архивного, но и общественного события возвращению фильма об изгнании евреев из Вены (в фильме она переименована в Утопию) обеспечила его репутация пророчества Холокоста. И еще, конечно, гибель автора одноименного романа 1922 года, по которому поставлен фильм. Хуго Беттауэра, выкреста, гражданина США, скандального журналиста, плодовитого беллетриста и секс-просветителя, 10 марта 1925-го смертельно ранил нацист Отто Ротшток, отделавшийся полуторагодичным заключением в психушке: еще в конце 1977-го он в интервью похвалялся своим преступлением. Тут придется оговориться, что девять граммов свинца считались в межвоенной Европе самым веским идеологическим аргументом. Незадолго до премьеры «Города», 1 июня 1924-го, на венском вокзале обнищавший рабочий выстрелом в упор тяжело ранил канцлера Игнаца Зайпеля. Именно Зайпель, в конечном счете так и не оправившийся от последствий покушения, стал прототипом канцлера-антисемита (Ойген Нойфельд) из «Города». И если соавтор сценария Ида Йенбах погибнет в 1943-м в Минском гетто, то сам Бреслауэр и Йоханнес Риман, сыгравший главного героя — еврея Лео Стракоша, уютно устроятся в рядах НСДАП (Риман так и вовсе будет скрашивать своими стендапами нелегкие трудовые будни охраны Освенцима). Но в 1924-м кости судьбы еще не брошены ни для создателей фильма, ни для европейского еврейства. И репутация фильма во многом сложилась благодаря позднему, страшному знанию об этих судьбах.
Да, и роман, и фильм, открывающийся энергичными кадрами уличных выступлений обезумевших от инфляции и безработицы народных масс, констатировали взрыв юдофобства в покалеченной мировой войной Европе. Да, планы железнодорожных путей, по которым спецпоезда уносят из Утопии депортированных евреев, не могут не вызывать в наши дни ассоциаций с рельсами, ведущими в лагеря смерти. Но по большому счету пророческим в «Городе» было лишь решение канцлера выслать не только иудеев, но и выкрестов, и детей от смешанных браков. Беттауэр зафиксировал переход от религиозного антисемитизма к расовому, впитавшему заодно и классовый антисемитизм Прудона, Маркса и Жореса, отождествлявших еврейство с властью финансового капитала.
Впрочем, экранные поезда несравнимы с теплушками грядущих эшелонов смерти. В спальных вагонах отбывают в комфортабельное парижское изгнание ассимилированные буржуа. Местечковой голытьбе, родство с которой просвещенное еврейство категорически отказывалось признать, предстоят пешие марши. Тоже, впрочем, не в лагеря, а в Землю обетованную: до «окончательного решения» антисемитское воображение Европы в 1924-м еще не дозрело.
Если же отрешиться от позднего знания, то не такой уж дикой покажется оценка «Города» тогдашней левой прессой как «антисемитского фильма против антисемитизма». Взгляд Беттауэра и Бреслауэра действительно соответствует юдофобским стереотипам. Для них существуют лишь две категории евреев. Одна — местечковые фрики, словно вынырнувшие из Средневековья: ожидать сочувствия к ним от венской публики 1920-х едва ли стоило. Вторая — выжиги вроде Стракоша, чью власть над арийским обществом обличал канцлер. Ни еврейской интеллигенции, ни еврейского рабочего класса как бы и не существует в природе. А катастрофические последствия депортации только подтверждают правоту канцлера: у евреев «все схвачено». В их отсутствие хиреют ариизированные модные бутики, кондитерские и театры. Стране-изгою банкиры отказывают в займах, иссякает поток туристов. Через каких-то девять лет, впрочем, Германия опровергнет эти прогнозы: что банкирам, что туристам на судьбу евреев наплевать. В фильм еще не вошли во всей красе эпизоды из романа, в которых проститутки восставали против антисемитизма: ведь евреи были их самыми щедрыми клиентами. Про Беттауэра и Бреслауэра прогрессисты 1920-х имели право сказать: избавьте нас от таких юдофилов, а от юдофобов мы уж как-нибудь сами избавимся.
Еще менее, чем пророческую репутацию, «Город» заслужил титул экспрессионистского фильма. Да, галлюцинации депутата-антисемита Бернарта (Ханс Мозер) бушуют в рисованных декорациях а-ля «Кабинет доктора Калигари». Но это именно что бюргерская пародия на экспрессионизм. На девяносто девять процентов «Город» — образцовый «Wiener Film», господствующий в межвоенном австрийском кино жанр. Никоим образом не сатира и не политическое высказывание, а смесь мелодрамы с бульварной пинкертоновщиной. В лучшем случае — игра ума для завсегдатаев кондитерских и кабаре: а представьте-ка себе жизнь без евреев. Что ж, венские бюргеры представили: жизнь без евреев им понравилась — и нравилась целых семь лет, пока весной 1945-го советские орудия не разнесли их Утопию-«юденфрай» к чертовой матери.
Михаил Трофименков
