В то лето 1921 года Рузвельт особенно рвался из Нью-Йорка в любимое Кампобелло. Один из близких друзей предложил ему свою яхту «Сабало», чтобы сократить время путешествия. Рузвельт с благодарностью согласится, и 5 августа «Сабало» подняла паруса. Правда, у берегов Мэйна на яхту обрушилась буря. Капитан, не знавший этих мест, уступил штурвал Рузвельту, и тот несколько часов вел яхту, подбадривая испуганных пассажиров солеными, как морская пена, анекдотами.
Закончилось путешествие благополучно. В воскресенье, 7 августа, яхта бросила якорь в бухте Велшпул. В доках Рузвельта встречали его дети, которым он обещал знатную рыбалку. Для Рузвельта и его супруги Элеонор был устроен изысканный ужин. На следующий день Рузвельт почувствовал усталость и какую-то слабость в ногах. Но слово есть слово, его надо держать — и в сопровождении старших сыновей будущий президент США отправился на рыбалку. «Он казался мне самым красивым, самым сильным, самым решительным в мире», — вспоминал впоследствии его сын Франклин.
Когда рыболовы вернулись домой, Рузвельт заметил, что слабость в его теле усилилась. Он хотел отогнать ее еще большей физической активностью. Отец и сыновья принялись плавать наперегонки, соревноваться в беге по пляжу. На следующее утро у Рузвельта буквально подкашивались ноги. Поднялась температура, сильно болела спина. Встревоженная жена послала за местным врачом, доктором Беннетом, который лечил ее детей. Осмотрев больного, доктор поставил диагноз — сильная простуда.
Прошел еще один день. Рузвельт уже не мог стоять на ногах без поддержки с обеих сторон. Доктор Беннет призвал на помощь своего коллегу, 84-летнего хирурга Вильяма Кина. Диагноз Кина оказался более серьезным. Он нашел, что поврежден спинной нерв, и прописал массаж ног. За массаж активно взялась Элеонора. Боли усиливались и, как вспоминал позже Рузвельт, он потерял в те дни веру в Бога, который всегда благоволил ему.
На семейном совете было решено обратиться к бостонскому светилу доктору Роберту Ловетту. Тот прибыл в Кампобелло вместе с двумя другими врачами. Осмотрев больного, троица эскулапов спустилась на первый этаж и стала совещаться. Затем Ловетт вышел и сухо произнес:
— Диагноз вполне ясен. Это полиомиелит!
Он приказал отменить массаж, который ничего, кроме дополнительных страданий, больному не приносил. Доктор сказал, что его диагноз может вызвать у Рузвельта депрессию, и посоветовал «подбадривать» его.
* * *
Для энергичного политического деятеля, карьера которого только начиналась, название болезни звучало как смертный приговор. Прикованный до конца своих дней к ортопедическому креслу политик — уже не политик, во всяком случае, не активный политик. А ведь он мечтал о совсем ином кресле — президента Соединенных Штатов. Рузвельт выслушал диагноз внешне спокойно. Теперь он по крайней мере знал, что с ним происходит, и это давало ему некоторое облегчение. Элеонора вспоминала, что много лет спустя точно так же он встретил известие о нападении японцев на Перл-Харбор. Хладнокровно. «Когда происходило что-либо страшное, он становился похожим на айсберг. Он не позволял себе проявления каких-либо эмоций», — писала жена Рузвельта.
Итак, буря страстей внутри айсберга. Для человека предельно активного паралич был двойной мукой — и физической, и нравственной. Каково было ему — Рузвельту! — не стоять на собственных ногах! А болезнь прогрессировала с каждым днем. За ногами стали сдавать и руки. Рузвельт не мог даже подписывать свои письма — за него это делал его верный камердинер Луис Хоув. Подлинный характер болезни Рузвельта скрывался от прессы и общественности. Разговор шел лишь о приступе ревматизма. Ванны несколько смягчали боль. Никакого другого лечения тогда еще не было. Доктор Солк с его вакциной еще находились в далеком будущем. Бессилие медицины давило на знаменитого пациента, угнетало его. Ему запретили даже двигаться, и он лежал на кровати с подушками, подложенными под колени. Морской ветер шевелил занавеси. Солнечные зайчики бегали по стенам спальни.
* * *
Рузвельт рвался из Кампобелло в Нью-Йорк. Нью-Йорк должен был показать ему, на что он еще способен. О политике и думать не приходилось. Быть может, стоит ограничиться бизнесом?
Добраться из Кампобелло до Нью-Йорка оказалось непростым предприятием. Сначала решили плыть морем, но затем передумали. Был снят отдельный салон-вагон, который прицепили к железнодорожному составу. До станции Рузвельта несли на носилках. Если лежание в кровати было пыткой, то тряска на носилках — вообще кошмаром. Дети впервые за месяц увидели отца. В спальню, где он лежал, их не допускали, боялись, что они заразятся. Собрав всю свою волю в кулак, Рузвельт улыбнулся им и даже смог помахать рукой.
— Не беспокойтесь, цыплята, я буду ол райт! — крикнул он им на прощание.
О чем думал Рузвельт под стук колес? Вряд ли о том, что станет губернатором штата Нью-Йорк, а затем президентом страны и не единожды, а рекордные четыре раза. Не знал он и о том, что на посту президента ему придется сражаться с двумя самыми страшными катастрофами, обрушившимися на его Америку, — Великой депрессией и германо-японским милитаризмом, и выйти победителем из этих монументальных схваток. А также о том, что в Тегеране и Ялте вместе со Сталиным и Черчиллем он заложит устои послевоенного мира, которые на несколько десятилетий переживут его самого...
Скорее всего он думал о совсем ином противнике, который проник в его тело и изнутри разрушал его. В борьбе с этим недугом была необходима совсем другая смелость, совсем другая выдержка. В годы войны он мечтал об острых ощущениях, даже искал их, подставляя себя под пули на Западном фронте, и играл в прятки с немецкими подводными лодками в Атлантике. Но с полиомиелитом эти шутки не прошли бы. Его нельзя было ни запугать, ни обольстить. Он был равнодушен к знаменитому шарму Рузвельта. Однако без победы над полиомиелитом нельзя было победить ни Великую депрессию, ни Гитлера с Хирохито.
Но как победить полиомиелит, если он неизлечим? Победить — означало не стать пленником своей неподвижности; превратить свои физические недостатки в моральные достоинства; не дать внешнему миру увидеть в нем калеку. И битва за это началась еще в пути из Кампобелло в Нью-Йорк. В этой битве Рузвельт использовал два своих испытанных оружия — волю и оптимизм. Чем больше прогрессировала болезнь, тем больше закалялась его воля, тем больше крепчал его оптимизм. Рузвельт диктовал письма секретарям, флиртовал с медсестрами, возобновил давнюю любовную связь...
Он переписывался не только со своими партнерами по бизнесу и соратниками по партии, но и с собратьями по несчастью. Он посылал им свои фотографии в ортопедическом кресле, давал советы и подбадривал. Позже создал Фонд для лечения больных полиомиелитом. Он часто навещал их и устраивал бега на костылях. По словам кузины Рузвельта Лауры Делано, он «проявлял стоицизм, не теряя хороших манер». А другая кузина, Каролина Олсоп, вспоминала, что он «выглядел храбрым как лев».
Иногда приступы болезни становились невыносимыми.
— Мама, как может папа выносить такую боль? — спрашивал Франклин-младший Элеонору Рузвельт.
— Может, сынок, он все может, — отвечала она.
Через некоторое время Франклин-младший мог убедиться в этом сам. Кандидат демократов в президенты Эл Смит хотел, чтобы на съезде партии его представил именно Рузвельт. Тот нехотя согласился. Но он не хотел появляться на сцене в ортопедическом кресле. А как добраться до сцены, а со сцены до трибуны? Глаза двенадцати тысяч делегатов были прикованы к нему. Дело происходило в нью-йоркском «Мэдисон-сквер-гарден».
— Пошли, — сказал Рузвельт своим сыновьям.
И они пошли. Сыновья всю жизнь помнили, как пальцы отца впились в их руки. А на лице Рузвельта сияла его знаменитая улыбка. Эл Смит проиграл выборы; Рузвельт выиграл свои — он стал губернатором штата Нью-Йорк и любимцем нации.
* * *
Со всех концов страны он получал письма с рецептами выздоровления. Одна дама прислала ему эликсир, сделанный из гланд обезьяны и глаз носорога. Какой-то изобретатель прислал мотокресло, передвигающееся со скоростью 40 миль в час и работающее на электричестве. Два врача-остеопата обещали ему «возродить безжизненные нервы». Но все было бесполезно. Схватка с полиомиелитом окончательно превратилась в поединок — один на один.
Рузвельт был уверен, что естественные законы, управляющие полиомиелитом, на него — Рузвельта — не распространяются. Он страстно хотел стать президентом, но говорил, что не сможет добиться этого, если не научится ходить. И он упорно учился этому. Ходить он так и не научился, но он научился иному искусству — казаться ходящим, хотя даже простое стояние было для него страшной мукой.
Однажды физиотерапевт спросил: чего он добивается, занимаясь болезненными упражнениями из года в год?
— Я хочу стоять свободно перед народом, чтобы он не видел во мне калеку. Без этого у меня нет будущего, — ответил Рузвельт.
Только в водной стихии он чувствовал себя свободным. Недаром в прошлом был заядлым моряком и рыбаком. Бассейн стал для него кабинетом, вода — средой обитания. В плаванье мало кто мог обогнать его.
Вскоре он стал называть себя «старым доктором Рузвельтом». Это не было шуткой. Под его присмотром и по его методу лечились многие паралитики. Метод гласил: теплая вода, горячее солнце и несокрушимая вера.
Но страна требовала от «старого доктора Рузвельта» большего — поставить на ноги не десяток пациентов, а всю Америку, парализованную кризисом. И он взялся за этот сизифов труд. Великий Платон писал: «Начало — самая важная часть дела, ибо это время для формирования характера».
Характер Рузвельта к началу 30-х годов был уже сформирован. Он лепил и свою внешность под стать характеру. Худой до болезни, он стал плотным, с широкими плечами, широкой грудью. Руки, еще недавно бессильно висевшие как плети вдоль туловища, бугрились мускулами. Он хвастал, что у него мускулы больше, чем даже у чемпиона мира по боксу в тяжелом весе Джека Дэмпси (Дэмпси сам рассказывал мне об этом). Близкие даже стали называть Рузвельта в шутку «гориллой».
Он стал самым фотографируемым человеком в Америке. Он фотографировался верхом на лошади, за штурвалом яхты, плавающим в бассейне, едущим в автомобиле. Создавалось впечатление, что он твердо стоит на ногах. Любопытно, что сохранились всего лишь три фотографии Рузвельта в ортопедическом кресле. При его жизни они никогда не публиковались. Сокрушавшимся по поводу его болезни Рузвельт говорил: «Утрите, пожалуйста, сопли. Я не выношу сырости».
Он поднял страну на ноги силой своей воли и мужества. 4 марта 1933 года в своей инаугурационной речи он произнес знаменитую фразу: «Единственное, чего мы должны страшиться, это сам страх!» Эта фраза стала его жизненным девизом. Он победил полиомиелит, Великую депрессию и Гитлера потому, что победил страх в себе.
