Мы с Анатолием Жигулиным жили в одном доме. Помню его замкнутым и погруженным в себя. Узкому кругу людей были известны детали его биографии. Читающая публика знала хорошего поэта, скорбные и трагические мотивы в творчестве которого словно оторваны от причины, их породившей. Но все стало ясно, когда публиковали его автобиографическую книгу «Черные камни».
Зачем они это затеяли
Управлению Министерства госбезопасности по Воронежской области «повезло» — доносчик сообщил о существовании в городе настоящей подпольной организации, выступающей против Сталина. В 1947 году трое старшеклассников основали нелегальную коммунистическую партию молодежи. В нее вошло полсотни юношей. Подпольщики жили и мыслили в привычных понятиях: завели партийные билеты, написали гимн, избрали руководящее бюро.
Ради чего они создали партию? Ради распространения подлинного марксистско-ленинского учения! И в противовес, как они говорили, «обожествлению» Сталина (понятие «культ личности» войдет в обиход позже). Подпольщики не расклеивали листовки, не готовились к террористическим актам, но сомневались в безупречности сталинского режима. В глазах чекистов невероятное преступление.
Дело, заведенное областным управлением госбезопасности, составило 11 томов.
Даже банда убийц так не пугала власть. В Воронеж срочно перебрасывали оперативников из других городов. Только арестами школьников занималось полторы сотни чекистов.
Названные врагами народа боевые офицеры, доказавшие свою смелость и мужество в Гражданскую войну или в Испании, в боях с японцами на Халхин-Голе или в Великую Отечественную, безропотно сдавались палачам, властно стучавшим под утро в безмолвные квартиры. Мысль о сопротивлении и в голову не приходила. А руководитель организации воронежских школьников Борис Батуев не превратился в покорную овцу. Наоборот, обезоружил оперативников, выставив их на посмешище и поломав им, видимо, карьеру. Тоталитарная система боится таких людей.
Брошенные в тюрьму юноши оказались носителями подлинной нравственности, того морального начала, которое необходимо народу. Поэтому четверо дюжих надзирателей месили юношей коваными сапогами.
Главный и, боюсь, не имеющий однозначного ответа вопрос: зачем они все это затеяли? Изменить они ничего не могли. А себе и своим родным жизнь искалечили. Кто-то погиб. Кто-то сошел с ума, не выдержав пыток. Остальных, в том числе Анатолия Жигулина, спасла смерть Сталина. Но разве могли остаться равнодушными к злу и лжи юноши, которые в других условиях создали бы свою «Молодую гвардию» и погибли бы за родину? Ведь если не найдется никого, кто возразит тоталитарной системе словом или делом, освобождение от нее невозможно.
Молодых людей объявили врагами народа. Потом безгласно реабилитировали. Но перед ними и их близкими не извинились, не воздали должное их мужеству и высоким идеалам. А ведь им бы и быть национальными героями, образцом истинного служения народу и свободе.
Три школьных учителя собрались хмурым осенним днем, чтобы составить новую хрестоматию для школьников. Работа шла споро, но большие затруднения вызвал раздел «Примеры из жизни — жизнь как пример». Искали образец, чья судьба вдохновила бы молодое поколение, помогла бы отыскать верные нравственные ориентиры.
Почему же не ладится работа? Мало ли в истории героев! Бесстрашный воин, стойкий боец, герой-одиночка… Но эти кочующие из книги в книгу образы не кажутся школьным учителям достойными подражания.
Капитан, который, следуя прискорбной традиции, идет ко дну вместе со своим судном, даже не пытаясь предпринять что-либо для своего спасения... Комендант окруженной крепости, который приказывает гарнизону сражаться до последнего патрона, чтобы гражданское население покинуло город, но ведь никому не дано права во имя одной жизни приносить в жертву другую... Сапер-камикадзе, который взрывает себя, чтобы пробить брешь во вражеских укреплениях...
— Подобных субъектов мы не вправе предлагать, — констатировал один из учителей, — мы обязаны запереть их в шкаф, где хранятся яды. Истинные примеры — это такие, которые могут чему-то научить.
Какие же примеры кажутся им достойными подражания?
Молодой врач, которому преуспевающий отец предлагает унаследовать тепленькое местечко: заняв его, однако, придется хитрить и изворачиваться. И молодой человек отказывается... Солдат, который находит бежавшего из концлагеря узника, но не сообщает о нем начальству, боится, но приносит ему еду...
Что же героического в поступках этих людей? Ничего. Простая порядочность, которая вроде бы и не требует сверхъестественной силы или исключительного мужества.
А вот и пример, восхитивший педагогов.
Немолодая женщина, известный биолог, узнает, что друг ее юности и несколько коллег арестованы в Греции, где власть захватила военная хунта «черных полковников». Она на свой лад выразила им сочувствие: поселилась в комнатке тех же размеров, что и камеры заключенных. Узнала, какую пайку получают заключенные, сколько шагов взад-вперед можно сделать по камере, как часто им разрешается получать письма, и создала себе точно такие же условия.
Таков сюжет романа «Живой пример» известного немецкого писателя-антифашиста Зигфрида Ленца. Книгу когда-то перевели и на русский, но она прошла незамеченной — непривычен, даже сомнителен для нас этот подход к проблеме выбора героя и идеала.
В нашем общественном сознании бытуют иные представления. Привычные нам герои — те, кто отдал жизнь выявлению врагов и их уничтожению без суда и следствия. Исполнитель приказа предпочтительнее человека, имеющего свое мнение, то есть инакомыслящего.
Легко ли быть диссидентом
Советские диссиденты не собирались свергать советскую власть! Они требовали исполнения законов и соблюдения прав человека. Среди диссидентов было много ученых, они понимали, что для успешного развития страны нужны свободомыслие, столкновение различных точек зрения, то есть демократия.
Диссидентски настроенные интеллигенты отдавали себя отчет в безнадежности своих усилий, когда сделать ничего нельзя, но и молчать невозможно! Для многих все кончилось трагически. Илья Габай покончил с собой, ожидая нового срока. Юрий Галансков скончался в тюремной больнице. Анатолий Марченко объявил в лагере голодовку и умер.
Сколько в стране было диссидентов, с которыми сражался огромный аппарат госбезопасности? В 70-е годы — 851 политический заключенный, из них 261 человек сидел за антисоветскую пропаганду. И еще 68 тысяч «профилактированных» — тех, кого вызывали в органы КГБ и предупреждали, что в следующий раз им предъявят обвинение, а за ним последует суд и лагерь.
Академик Андрей Сахаров вооружил нашу страну самым разрушительным в человеческой истории оружием. Советский Союз превратился в супердержаву, а в мире установилось равновесие страха, которое спасло нас от третьей мировой войны. Сахаров получил Сталинскую и Ленинскую премии, три звезды Героя Социалистического Труда. Дважды герою полагался памятник на родине, трижды герою еще и в Москве. Но его не интересовали почести и слава. Он понял, что не может стоять в стороне, когда власть так цинично и равнодушно относится к собственному народу, а те, кто осмеливается протестовать, оказываются в тюрьме или в психиатрической клинике.
Столь же знаменитым борцом против советской власти стал писатель Александр Солженицын, автор «Архипелага ГУЛАГ», который нынче изучается в школе. Сахаров получил Нобелевскую премию мира, Солженицын — Нобелевскую премию по литературе.
Говорили, что Солженицын и Сахаров многое могут себе позволить благодаря своей мировой славе. Но одного отправили в ссылку, другого арестовали и выслали из страны. Сахаров, возвращенный Горбачевым из ссылки, стал депутатом первого свободно избранного парламента. Солженицын вернулся из США много позже — в мае 1994 года, когда в постперестроечной России интерес к духовным исканиям сменился борьбой за обустройство в новой жизни.
Волнующее чтение — хельсинский заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, опубликованный летом 1975 года! Подпись Брежнева скрепила ошеломительные по тому времени обещания относительно «третьей корзины», которая гарантировала гражданам СССР права и свободы. Но наши дипломаты наловчились выстраивать три корзины договоренностей (первая — незыблемость границ, вторая — правила экономического сотрудничества) в такую геометрическую фигуру, что до третьей никак не дотянуться.
И только увлеченность советских вождей мировыми делами, своего рода культ внешней политики приносили пользу: после крупной международной встречи или важных переговоров от советского посла или руководителя делегации «наверх» шла шифровка: для успеха необходимо кого-то освободить из лагеря или дать разрешение на выезд.
Конечно, таким образом решались чьи-то судьбы. Но эти папские милости в особом и закрытом порядке сделали людей предметом торга, разменной монетой на переговорах. Если людей, попавших в очередной список, переданный Западом Востоку, не выпускали по закону, то почему его так легко нарушали по команде сверху? Судьба «диссидентов» и «отказников» зависела от политической конъюнктуры. Удачная торговая сделка тоже помогала кому-то уехать или освободиться. Такой подход развратил не только исполнителей этих сделок, но и соответственно настроил общественное мнение. Любая правозащитная мера воспринималась как временная и вынужденная. Продавать машины или оборудование не научились, торгуем помаленьку «диссидентами».
Само понятие «права человека» столько лет ставилось в кавычки, что приобрело отчетливо негативный характер и продолжает восприниматься как нечто сомнительное, чуждое и, разумеется, навязанное извне. Сфера прав человека — экспортная отрасль, а не работа на внутренний рынок. Рассуждения главы государства или министра иностранных дел на тему о правах человека воспринимаются как вынужденное условие выгодных сделок и переговоров.
И только в перестройку — на краткий момент — понадобились представители неофициальных правозащитных организаций, позиция которых прежде интересовала только сотрудников прокуратуры и ведомства госбезопасности. Выяснилось, что выдающиеся достижения правозащитной мысли сформировали целую инфраструктуру гуманитарной сферы нашей жизни.
Дрессировке не поддаются
Биофизик Сергей Ковалев, который после защиты диссертации трудился в МГУ, получил за свою правозащитную деятельность 7 лет лагерей и 3 года ссылки. В перестройку его избрали народным депутатом России, потом еще трижды — депутатом Государственной Думы.
Какое-то время он был на политическом олимпе персона грата. Но вскоре все вернулось на круги своя. Приручить Ковалева не удалось, потому что это невозможно в принципе. На высокой должности он остался таким, каким был всегда — и в годы диссидентской деятельности, и в годы, когда его лишили свободы. Ковалев кремлевские правила игры не усвоил и доверия не оправдал. Начальники, курившие ему фимиам, не понимали, что он из другого теста. Он человек, равнодушный к материальным благам, должностям, власти, почету.
Его возненавидели и мастера культуры, обуреваемые склонностью к позерству, военной форме и оружию. «В России легче встретить святого, чем безупречно порядочного человека», — шутил когда-то философ Константин Леонтьев. Столкновение с безупречно порядочным человеком обескураживает и даже злит. Поведение Ковалева по-иному ставило вопрос о том, что значит постоять за честь родины: послать на смерть молодых парней в далекие края и восторженно рассказывать, как они умирают с улыбкой на устах? Или задаться вопросом: а почему они должны там умирать?
Ковалев раздражал не только своих политических и идеологических противников, но и немалую часть интеллигенции: все-таки не надо занимать такую радикальную позицию, это неразумно, политик не должен так подставляться.
Конечно, политики так не поступают. Они осмотрительны, они озабочены отношениями с сильными мира сего. Но это никогда не интересовало Сергея Ковалева — даже в те времена, когда волей Бориса Ельцина его сделали Уполномоченным по правам человека, возили в казенной черной «Волге» и поставили ему на стол сразу несколько высоко ценимых среди чиновников телефонных аппаратов цвета слоновой кости с гербом на наборном диске: АТС-1, АТС-2, междугородней ВЧ-связи...
Ковалев не хотел и не мог заниматься политикой. Он отстаивал свое мнение с потрясающим безразличием к последствиям такой принципиальности. И вновь услышал о себе бог знает что — из уст, казалось бы, вполне приличных людей. Обстоятельства заставляют порой проявлять известное лицемерие, и эти люди могут лишь надеяться на то, что причины, толкнувшие их к вранью, окажутся впоследствии достаточно весомыми.
Горе обществу, которое отвергает и не ценит такого человека.
Последний поклон
Командированный в Париж в далекие перестроечные времена, я пошел в книжный магазин, где полки были полны книг, о которых я и не слышал! А сколько еще томов оказалось на складе парижского магазина, принадлежавшего издательской фирме «ИМКА-Пресс», которая была основана в Праге в 1921 году, через два года перебралась в Берлин, а затем обосновалась в Париже. Вся изданная в эмиграции литература!
Среди прочего купил номера журнала «Страна и мир», который издавал в Мюнхене Кронид Любарский. Выпускник мехмата МГУ, астрофизик, защитивший диссертацию в Институте ядерной физики, он занимался подготовкой космических аппаратов к полетам на Марс. Но обостренное чувство порядочности и темперамент сделали его правозащитником. Как следствие — пять лет лагерей за «антисоветскую агитацию». В Мордовии, где Кронид Любарский отбывал срок, он придумал единый День сопротивления политических заключенных. И каждый год 30 октября отмечался День политзаключенного. Лагерь его не испугал. Угрожая уже вдвое большим сроком, его заставили уехать из страны.
Тогда же я прочитал статьи Валерия Чалидзе, еще одного физика, изгнанного из страны. Чалидзе вместе с академиком Сахаровым создал в 1970 году Комитет по защите прав человека. Советская власть сочла это непростительным преступлением. Он уехал читать лекции в США, и его лишили гражданства.
«Демократия — это не власть большинства, это власть народа, — считал Валерий Чалидзе. — Меньшинство должно иметь защищенные обществом права влиять на ход событий, агитировать, добиваться пересмотра решений. Ибо меньшинство, вплоть до одного человека — это часть народа, а у народа — власть, значит, даже у одного человека часть этой власти».
Сегодня мы так же далеки от этого, как и в тот год, когда вышла его статья. Власть озабочена контролем над духовным состоянием общества и множит набор инструментов для влияния на умонастроения. Яд, который подмешивают к политической и духовной пище, разрушает нравственные устои общества. И возбуждает паскудную ненависть к тем, кто считает своим долгом сомневаться и задавать вопросы, анализировать и рассуждать.
Как приятно присоединиться к толпе и к господствующей точке зрения! И как неуютно чувствовать себя одиночкой, высказывая нечто, противоречащее общему мнению. Так что желающих немного. И мыслящая часть общества невелика. За последние сто лет ее столько раз соскребали... Не от того ли мы продолжаем безнадежно отставать, тщетно догонять, тайно завидовать, откровенно злиться и всерьез видеть во всем происки злобных врагов, кольцо которых все теснее сжимается вокруг России?
Кронид Любарский ушел из жизни очень рано. Арсений Рогинский, который в свое время отказался уезжать из СССР и получил четыре года, умер в прошлом году. Валерий Чалидзе — в нынешнем январе... Совсем немного осталось тех, кого именовали «диссидентами», кто, демонстрируя гражданское мужество и любовь к Родине, олицетворял бесценное для общества инакомыслие. И боюсь, их преследует ощущение несбывшихся надежд. Из всех печальных слов, которые только можно произнести, самые печальные таковы: «Все могло быть иначе»
Леонид Млечин
