У метро на лавочках часто происходит что-то невообразимое.
Позавчера я заметил, как на одной из плоских деревянных лавок спал помятого вида господин, явно мучающийся головной и душевной болями. Одна нога свисала, а шнурок на ботинке был порван; рядом на земле чернела лужа, оставленная поливочными машинами. Господин спал, отвернувшись к спинке лавки, как обиженный на жизнь Раскольников.
Вчера, выйдя уже в другом месте столицы, я заметил схожую картину, только вместо дремлющего гражданина на лавочке лежала большущая собака. Со ста метров трудно было распознать, гражданин это лежит или животное; тёмное, заросшее, отвернувшееся. Вместо ноги с лавки свисал покоцанный хвост. Но гражданин позавидовал бы реакции лучшего друга человека: когда приближались люди, пёс быстро поворачивал к ним морду и закидывал хвост на лавку. А потом, когда все отдалялись, хвост падал обратно...
Сегодня, находясь на противоположном конце города, я не выдержал и сел на лавочку у станции. С виду чистая и гладкая, она ясно говорила уголками и спинкой: «Я старая, на меня залезали многие - даже с ногами, мне ничего не страшно. Присаживайся, путник». Я думал, что присяду всего лишь на несколько минут, отдохну и уйду, однако целый ряд факторов помешал такому развитию событий. Сразу захотелось облокотиться, съехать вниз по спинке, развалиться на досках. Тут же пригревает майское солнце, обдувает ветер, ползут облака. Мгновенно панорама, открывающаяся перед глазами, просто тянет – но не к земле, а к лавке.
Хочется так же прилечь, так же свесить ногу или хвост, задуматься и отвернуться от всех: от входа в метро с дурацкими наклейками на дверях, от кричащих на ломаном русском в телефон людей, от своих дел и учебных обязанностей. Деревянная, пятнистая от пыли лавочка с железными ножками, на которой попеременно спят собаки, люди, пустые бутылки, забытые пачки сигарет – вот своеобразный подиум для неожиданного отдыха всех страждущих.
Вот рядом со мной на ведре сидит бабушка с цветами – торгует с задумчивым видом.
Слева от неё сидит женщина моложе, лет пятидесяти пяти, в синем фартуке – охраняет российскую прессу, застекленную и дорогую.
Справа от немолодой парочки вздыхающих торговок на бордюре сидит гражданин в порванной рубашке и с грязной шеей – думает, курит бычок.
Можно отворачиваться обратно.
Борис Поженин
