Не знаю, как обстоят дела сейчас в Москве-матушке, но мне привелось побыть санитаром столичных переулков в лихие 90-е. Тогда и бомбы во дворах взрывались (об этом была моя первая заметка в «Вечернюю Москву»), и баррикады возводились в Историческом проезде, на Никольской и на Тверской, и танки дивизии им. Дзержинского шли своим бронированным порядком с Крымского моста к Арбатской площади, мимо Библиотеки им. Ленина, по Воздвиженке, а потом кинематографично палили по «белому дому» с другого моста, а публика рукоплескала, как на парадных стрельбах… И время было интереснейшее, хотя и тревожное, что по-старинному зовётся «смута». Об этом другой сказ. А тут я вспомнил свое дворницкое прошлое, перемешанное со студенчеством и постижением государственных составляющих (ибо вокруг стояли сплошь иностранные посольства, у коих от взрывов во дворах вылетали окна и сыпались стёкла) и от московских реалий, увиденных так близко впервые да ещё и на переломе эпох.
Остоженское ретро
О представителях этой незаслуженно приниженной профессии мне есть что сказать, поскольку в ту студенческую пору я сполна вкусил дворницкой доли. Доля оказалась отнюдь не тяжкой: не шибко пыльная работа, достойная зарплата и проживание практически на халяву в центре Москвы. У нас была дворницко-студенческая коммуна в коммуналке, на обеих темах я оттачивал своё журналистское стило, за что чуть было не поплатился лишением столь доходного места.
Время было перестроечное, кипучее, участок в Померанцевом переулке мне достался ответственный, в окружении посольств Канады, Австралии и Конго, к тому же отдалённый от дома и мало оплачиваемый. Из-за него я нервно прогулял почти весь первый курс университета. Никогда не думал, что люди, обетовавшие самый культурно-исторический центр столицы, способны так малокультурно гадить, нередко — прямо на глазах дворника. По ночам на моём участке и правда звучали взрывы — это конкуренты боролись с обжившими кошачьи подвалы работниками СП (совместных предприятий). Наутро я транспортировал в корыте на банальной верёвочке груды битого стекла из повылетавших посольских окон. Нескучная была жизнь.
Потом меня «повысили» — ближе к дому и без посольств. Ответственности вдвое меньше, а безопасность и зарплата вдвое больше. Этот парадокс я до сих пор не могу постичь. Жить стало ещё интереснее: на моих глазах поднялся из бассейна Храм Христа Спасителя, режиссёр Эльдар Рязанов снял комедию «Привет, дуралеи!» (любимый клоун английской королевы Вячеслав Полунин падал с крыши, под которой в мастерской «Ремонт обуви» как раз чинились мои башмаки, а режиссёр Юрий Кара снял так и не вышедший на экраны фильм «Мастер и Маргарита» (вылет Маргариты из окна на метле — при помощи подъёмного крана и дублёрши актрисы Анастасии Вертинской — некоторые наши наблюдали с большим воодушевлением). Потом был путч с танками, а у нас на кухне дрожали стёкла. Картинку мы смотрели по телевизору, а звуковое сопровождение воспринимали вживую…
Дворником в общей сложности я проработал почти четыре года. Золотое было время, полное удивительных открытий и незабываемых впечатлений. Могу сказать одно: начальство так нас гоняло, что тротуары у нас чернели даже в обильные снегопады. Чего мы не могли сказать о работе окрестных РЭУ, где, между прочим, трудились штатные дворники, а не студенческая вольница. С той поры я не то что окурок или фантик не могу бросить куда попало, ища рефлекторно урну или контейнер, но и разлюбил небесные осадки и всякие нескучные стихийные бедствия. А любой оранжевый жилет издалека воспринимаю как родной аксессуар— солидарность до гроба.
Дворник — дело почётное
Так во всяком случае было при царях Романовых. На хлебное дворницкое поприще в Москву устремлялись в основном гордые ордынцы — потомки Батыя, Мамая и Челубея. Могу заверить: татарская нация, вопреки мнению об азиатах, чистоплотна до педантизма. Миф об обратном создала монгольская историческая приставка. В Монголии я проходил армейскую службу и так же могу заверить: миф небезоснователен. Так что татары скребли и мели Москву-матушку до блеска всех её 1 600 (сорока сороков) куполов, в принципе чуждых их собственному магометанскому вероисповеданию. Каждую столичную территорию держало какое-нибудь землячество — казанское, бугульминское, астраханское…
Старорежимный дворник — универсал, нынешние измельчали. Тот мог всё: белить деревья, сажать цветы, поливать клумбы, отмыкать и замыкать узорные решётчатые ворота… Дворник служил империи и состоял в штате тогдашних «спецслужб». Не тайно (то есть подло), а явно, по закону. На этот имперский столп «охранка» могла положиться без оглядки. И посему высокие жильцы почитали содержателя двора, а низкие — побаивались. Свою вахту дворник нёс круглые сутки, живя при участке со всем семейством. Всегда на виду: летом — с метлой, зимою — с деревянной лопатой. Забот у него был полон рот, а всё успевал. Снегопады раньше валили не то что нынче; куда, например, снег девать? Во дворах стояли огромные чаны на дровяной тяге, в них топили «небесные осадки», а талую воду в бочках на лошадях свозили к реке… Целый ритуал.
После революции всё пошло не так.
В дворники подавался приезжий люд, случайный и безответственный, статус был потерян. Нравы изменились. Жилец тоже остался под стать (я не беру в расчёт особые дома, которых всегда хватало). Переставшая быть престижной работа заманивала столичной пропиской. А через десять лет — квартирой. И каждые десять лет народ обновлялся. Временщики. Но лимитчики работали по-своему исправно — Москва сияла. Разумеется — как витрина, оставались и задворки, причём не обязательно на окраинах. Ту умытую поливальными машинами и прибранную к «октябрьским» и Первомаю столицу многие ностальгически и помнят.
Чем показательней участок — тем тяжелее жизнь
Набор обязанностей у дворника широк. Уборка территорий — основное, но не единственное. Летом выходить на участок полагается дважды в сутки, зимой — трижды. К 9 часам утра сотрудники РЭУ низшего звена должны стоять вдоль трасс навытяжку в полном составе, у аккуратных снеговых или лиственных куч, сформированных по линейке — особенно если вдоль трассы едет городское начальство не ниже главы управы. А начальство любит окинуть хозяйским взором свои владения, выявляя беспорядок на территории, чтоб бодро, с разноса, начать своё рабочее утро. Это незыблемая традиция и политика тут ни при чём.
В снегопады хоть ночуй на тротуаре, торя пешеходам тропы. Снежные пирамиды живут недолго, их развозят колёса автомобилей, но до прибытия снегоуборочной техники эти «курганы славы» надлежит формовать и формовать вновь, с упорством ребёнка, как песочные куличики на пляже наперекор набегающей волне. Никто не знает, когда нагрянет проверка (которая и нагрянет в самый неподходящий момент, и тогда весь беззаветный труд с пяти утра насмарку). Тут своя арифметика и геометрия: каждый холмик — на полметра от тротуара… Борьба с листвой — особая статья, часто её просто некуда девать. Надо закапывать, но это утопия: земля или отсутствует вовсе, или тверда как бетон. В контейнеры — нельзя, водитель мусоровоза всё вывалит обратно — это не бытовой мусор! Вот и распихивают гербарии кто во что горазд, лишь бы с глаз долой.
Чем показательней участок — тем тяжелее жизнь дворника. Как правило, это вблизи иностранных представительств, музеев, госучреждений, именитых жильцов, «миграционных» путей (центр, рынки, торговые ряды, места массового отдыха и т. д). Борьба за чистоту города ведётся допотопными средствами: метлой-растрёпой, обычным просяным веником, совком и ведёрком. Зимой — движки (жестяные лопаты), ломы, скребки (типа тяпки для рубки капусты), соль с песком… В последние годы появились химические реагенты, но у нас их не было. Механизация рассчитана на уборку больших территорий, где вручную не справиться. Дворник отслеживает места несанкционированного обитания бомжей и прочих подозрительных элементов, которые обычно скапливаются в подвалах и на чердаках. Он же чистит эти помещения от накопившегося хлама, ликвидирует стихийные помойки и свалки — любимое занятие его оппонентов (и, собственно, работодателей); от оперативности дворника зависит, кто первым заполнит бункер (его ставят под это неэстетичное дело): он или какие-нибудь строители на халяву. Вывоз бункера стоит немалых денег, и по вине дворника РЭУ не намерено нести убытки.
Утраты и приобретения
Есть три типа городских уборщиков: коммунального подчинения (РЭУ, ПРЭУ, ДЭЗ — аббревиатуры меняются, суть остаётся), наёмные или сезонные (их нанимают владельцы торговых палаток, коммерческих структур и офисных служб — это дешевле, чем платить штрафы за нарушение санитарных норм) и посольские — уборщики территорий особого назначения. Первых больше всего, вторыми чаще всего по совместительству бывают первые, третьи — почти иностранцы, там — культура труда, которая местным дворникам может только сниться. Есть ещё коммунально-хозяйственные бригады, убирающие нейтральные территории: парки, скверы, обочины, пустыри, мемориальные площадки и т. д. Есть дворники по званию и по призванию; если первые отбывают социальную повинность, то вторые поют песню профессии, порой доводя жильцов окрестных домов до белого каления скребущим сопровождением своего вокала. Но пройти по такому участку — праздник души. Беда тут одна: такой беззаветный труженик может внезапно взять и запить. Бытие определяет сознание…
Условия труда московского дворника — это нехватка всего: мётел и наметельников, черенков и вёдер, телогреек и рукавиц… Амуниция и скарб между тем горят как на огне! Специально оборудованных подсобок нет в принципе, сплошная импровизация. Ни погреться, ни умыться, ни, извиняюсь, всё остальное. Обувь дворника страдает в первую очередь. Своя по преимуществу. Выдаваемые кирзовые боты, напоминающие каторжные колодки, едва ли кто отважится обуть на работу. В общем при минимуме удобств от московского дворника требуют максимум старания. И это, согласимся, не очень честно.
Однако всё терпится ради зыбких благ. Их у работника помела и лома немного, но они ощутимы. Служебное жильё в престижном переулочке (ведь лазейки остались, хоть массовость разбазаривания столичных метров теперь не в правилах властей, которые даже общественные туалеты раздали под «комки»), в нём, помещении — бесплатный телефон, и зарплата у дворника даже без приработка — от двух до пяти тысяч (перестроечными). Хорошая, например, прибавка к стипендии. Правда, летние расценки вдвое ниже зимних, но и работает летом один за всех, все остальные – в отпуске.
Дворник — нужен. Платить ему надо по труду, а не по роже, жильё — давать, зря не изнурять… Он и так расстарается, он — персона исполнительная. Потому что есть в этом своя романтика, а кое-какой расчёт лишь на пользу делу. И где теряет дворник — там втрое теряет город. Ведь романтиков всё меньше и меньше, а банкиров всё больше и больше, всё больше и больше, всё больше и больше…
После нас хоть потом
Когда я ушёл из дворницкой артели, времена стали меняться кардинально. Как некогда татарская диаспора переместилась из дворницких подсобок в воказальные носильщики, так на наше место пришли выходцы из Средней Азии. Сначала эту тенденцию я воочию воспринял, когда писал о лучшем дворнике СВАО г. Москвы. Работал я тогда в районной газете этого округа под началом бывшего главного редактора газеты «Неделя» Юрия Сорокина. Префектом округа была единственная женщина на этой должности Ирина Рабер. Дворник, отстоявший честь профессии в огромной команде Ю.М. Лужкова, оказался азиатом. И лицо утренней Москвы, Москвы с мётлами, приобрело к тому времени уже характерные черты Ташкента, Бишкека, Ашхабада и Душанбе.
Как-то мы, однокашники и «коммунары», спустя годы, собрались и прошли по местам боевой юности. Заглягули на Остоженку, к тому времени всю перестроенную. Все подвалы стали ресторанами (в основном грузинскими), все магазины товаров повседневного спроса – салонами, бутиками и арт-галереями, а пустыри и скверы ушли под особняки и помпезные дворцы (как Центр оперного пения Г. Вишневской возле Дойч-Банка и Зачатьевского монастыря). Из тихой, уютной, почти деревенской улицы, удобной для жизни и без претензий на элитность (кроме культурного наследия) Остоженка превратилась в престижный остров капиталистических достижений и среду обитания новоявленных бонз и воротил.
В нашей коммуналке мало что изменилось. В моей комнате осталась вся мебель, мной добытая или собственноручно сколоченная, но там жила какая-то семья беженцев. Дворники оказались таджиками или узбеками. Появились вообще какие-то левые жильцы. От духа студенческой коммуны ничего не осталось. Коммуналка стала вокзалом – ночлежным местом для временщиков и завоевателей столицы, их перевалочным пунктом. Однако её обитатели нас приняли, напоили чаем и, по крайней мере, традиции гостеприимства Москва из новых лимитчиков не вышибла.
Но осадок печали по невозвратному лёг на душу и живёт во мне поныне.
Сергей Парамонов
