Государство определило очередные приоритеты на очередной год. Неизвестно, как отразится на театральной жизни посвящение наступающего года учителям, а вот 65-ю годовщину победы в Великой Отечественной большинство театров страны отметят, некоторые даже вопреки собственному желанию. Алтайский край, не дожидаясь наступления юбилейного года, заявил о себе военной постановкой, причем не какой попало, а нашедшей горячий отклик среди молодежи.
О готовящейся в Молодежном театре премьере знал едва ли не весь Барнаул: когда петербургский режиссер Дмитрий Егоров начал работу над спектаклем по роману Виктора Астафьева «Прокляты и убиты», театр объявил акцию «Единым фронтом», о которой неоднократно писали и говорили местные СМИ. Постановочная группа обратилась к жителям с просьбой приносить вещи, в первую очередь — одежду, военной поры для того, чтобы общими усилиями, «единым фронтом» воссоздать на сцене правду жизни, насколько это только возможно. Барнаульцы живо откликнулись, и потому выпуск спектакля ждали с нетерпением, предвкушая, как безжалостная правда астафьевской прозы укрепится бытовой правдой деталей, ощущая свою причастность к этому подкреплению.
И, наконец, премьера.
...На полутемной сцене силуэт трубача. Он, то и дело ошибаясь в нотах, словно бы наощупь подбирает «Прощание славянки» — музыка которого в сознании, наверное, любого жителя страны ассоциируется с горечью расставаний и потерь. Марш и дал название спектаклю. Дмитрий Егоров для своей постановки сделал инсценировку первой части романа Виктора Астафьева, выбрав для сценического воплощения только историю тыловой подготовки резервных частей во время Великой Отечественной. Совсем молодые парнишки прибывают в часть, так же неуверенно и робко, как играет трубач в прологе, втягиваются в военную жизнь, которая обрушивает на них тяготы еще задолго до отправки на фронт. Голод и холод: паек предельно скуден, форма чрезвычайно драная, оставшаяся после погибших: кому-то досталась гимнастерка с оторванными рукавами, кому-то шинель с распоротой сверху донизу спиной... Самым же страшным испытанием становится проверка родиной своих будущих защитников на верность. По мнению отцов-командиров, не все ее выдерживают. Кульминацией первого акта становится расправа над братьями Снегиревыми. Парнишки, измученные голодом, отправились за продуктами в самоволку в родное село, находящееся неподалеку от расположения части... Их в воспитательных целях расстреливают на глазах у сослуживцев.
Музыка, заявленная уже в названии, играет в спектакле особую роль. Погибающие в ходе действия герои в следующих сценах он выходят на сцену с музыкальными инструментами, словно бы незримо присутствуя в солдатском строю, и сопровождают унылыми, протяжными звуками происходящее. Песок, медленно высыпаемый ими из раструбов духовых инструментов, течет на сцену шуршащей струйкой, и почему-то именно эта тонкая струйка вдруг заставляет почувствовать необратимость, непоправимость того, что еще один герой уже не здесь, не с нами. Уходя один за другим из жизни, герои постепенно составляют духовой оркестр, который в финале заполняет собой всю сцену и исполняет марш, звучащий, по мысли постановщика, уже из-за роковой черты.
Атмосфера трагизма создается не только символическими образами — в спектакле есть очень достойные актерские работы, исполнители главных ролей заставляют зрителей искренне проникнуться эмоциями их героев. Суровый и даже грубый младший лейтенант Щусь (Анатолий Кошкарев) оказывается слаб и беспомощен, пытаясь понять, зачем же государство так последовательно и неотвратимо уничтожает своих защитников, он темно и обреченно тяжелеет на наших глазах не столько от водки, сколько от этого мучительного непонимания. Старшина Шпатор в исполнении Валерия Лагутина — хлопотливый, заботливый, стремящийся хоть как-то облегчить нестерпимый солдатский быт — неумело и коряво пробует креститься, вспоминая, как же творится крест, ибо ни в чем ином опоры найти не представляется возможным. Есть хорошие работы и у молодых актеров — в спектакле занят актерский курс Академии культуры, художественным руководителем которого является Валерий Золотухин. Трогателен в своем наивном максимализме солдат Васконян (Алексей Межов), просто и обыденно совершающий на наших глазах подвиг, отказавшись уехать с матерью, добившейся для него избавления от передовой. Даже небольшие, почти эпизодические роли сыграны так, что персонажи остаются в памяти: старший лейтенант Пшенный в исполнении Виктора Захарова предстает не просто бездушным зверем — за его образом встает трагическая судьба, объясняющая происхождение слепой, безудержной ярости.
Называя свой спектакль «Прощание славянки», режиссер акцентирует не только тему музыки, но и женскую тему. Все второе действие проходит в совхозе (туда часть послана на хлебозаготовки) и всерьез диссонирует с первым. Диссонирует, начиная с первой сцены, где солдаты моются в бане. Тут-то и появляются «славянки», решенные в совершенно опереточном духе: они то в пестрых ситцевых платьях и высоких уродливых валенках, то в ватниках в стиле пэчворк. Зачуяв такое количество молодой мужской плоти, прекрасные селянки теснятся у щелей, виснут на заборе, нетерпеливо суча ножками. Впрочем, и тут есть повод для благодарности режиссеру: неожиданность таких сюжетных ходов заставляет сразу же по возвращении домой после спектакля (а идет он четыре часа, и возвращение получается чрезвычайно поздним) заглянуть в текст романа, если его нет в домашней библиотеке — скачать из Интернета, чтобы проверить: а так ли у Астафьева. Выясняется, что подглядывающие девушки в романе есть, но несколько в иных обстоятельствах. Руководство совхоза, стремясь как можно больше радости доставить солдатам, прибывшим спасать урожай, затевает в клубе танцы, куда велено прийти всем местным девушкам. Однако спасителям пришлось их дожидаться очень долго. Решив, наконец, выяснить, в чем же дело, один из них выходит на улицу и обнаруживает, что девчата давно уже в нерешительности стоят под дверью клуба, стесняясь туда войти, и лишь робко заглядывая. Согласитесь, некоторая разница есть. Впрочем, тема стеснения и нерешительности находит-таки свое отражение, и как раз в сцене танцев: одна из девушек так робеет и тушуется от предстоящей встречи с противоположным полом, что, когда эта встреча в центре клуба все же происходит, смутившись и, видимо, стремясь избежать всего, чего только можно избежать, так заряжает потенциальному кавалеру между ног, что тот долго корчится посередине сцены, согнувшись пополам. Приходится признать, что понимание явления автором спектакля тоже несколько иное, нежели у автора романа.
Вообще, надо сказать, изъяны инсценировки, выполненной Дмитрием Егоровым, обращают на себя внимание довольно часто. Когда режиссер чувствовал свою беспомощность в качестве драматурга, он пытался выйти из положения теми средствами, которыми владеет в силу профессии, но режиссура не всегда выручает. И в ткани спектакля нередко возникают не очень для нее органичные пластические этюды, призванные лаконично передать тот или иной сюжетный ход. По воле инсценировщика речь героев иной раз диссонирует с их образом — начинает изобиловать длинными, сложными фразами: становится понятно, что им в уста вложен текст от автора. Но это, так сказать, технические недочеты. Гораздо большее неприятие вызывают концептуальные сдвиги.
По воле автора инсценировки все действие второго акта происходит в деревне Прошиха, откуда родом расстрелянные накануне Снегиревы. Герои романа Астафьева на самом деле попадают ненадолго в родную деревню братьев, испытывая невольный ужас в ожидании встречи с близкими людьми погибших товарищей. Ужас усиливается, когда становится известно, что следом за братьями прекратила свое существование вся семья Снегиревых — крепкая, благополучная прежде крестьянская семья. В спектакле же воспоминания об этом печальном событии никак не мешают взаимоотношениям однополчан парней с их односельчанами, и даже сами братья вместе с двумя другими погибшими к тому времени бойцами, словно бы незримо присутствуя на сцене и извлекая заунывные звуки из своих инструментов, совершенно не мешают веселью.
Во втором акте, как и в первом, немало интересных режиссерских находок, но все они того свойства, что правильнее их назвать гэгами. Очень странно видеть, как постановщик, скрупулезно выстраивавший психологический процесс в первом акте, во втором обращается в этакого кавээнщика, планомерно разрушая созданное накануне, и его герои совершенно в духе КВН или «Аншлага» пьют, балагурят, флиртуют. Зато в зале не смолкают хохот и аплодисменты, временами слышится свист. Молодежь принимает спектакль «на ура».
Видимо, режиссер планировал-таки организовать в финале контрапункт всему этому балагану и вновь окунуть зрителя в жестокую реальность войны. После отправки части на фронт все исполнительницы женских ролей медленно и печально бредут от авансцены к заднику, багровеющему лозунгом: «Женщины! Все для фронта!» Бредут так долго, что актеры-мужчины успевают переодеться из рванья в новый, с иголочки камуфляж и выстроиться на сцене уже в роли духового оркестра, исполняющего титульную мелодию спектакля. И вот тут выясняется, что освоить игру на трубах и флейтах, да еще и сыграться столь большим коллективом драматическим актерам трудно. В финале, который вроде бы как должен быть торжественным и величественным, исполнители с исключительным постоянством фальшивят. Невольно возвращаешься мыслью к началу и начинаешь сомневаться: а было ли там неумелое исполнение марша художественным приемом?
Видимо, предполагая, что бравурное звучание марша не создаст трагического эффекта, режиссер создает сцену, символизирующую гибель героев: актеры открывают на сцене дощатые крышки люков, а потом по очереди с громким стуком их захлопывают, сразу же покидая подмостки. Проходящий на заднем плане парадным маршем под бой курантов персонаж в военной форме — намек на неизвестного солдата — композиционно завершает тему трагической гибели. Однако вся эта кавалькада пластических этюдов оказывается не в состоянии испортить приподнятое настроение, созданное вторым актом, и зритель радостным свистом и аплодисментами провожает на смерть успевших ему полюбиться героев.
Как это ни парадоксально, но приходится сожалеть, что спектакль очень популярен у молодого поколения, что оно спектаклем восхищается. Многократно услышав и от педагогов, и от журналистов о том, что Виктор Астафьев вскрывает безжалостную правду войны, молодые барнаульцы, которым доведется познакомиться с творчеством писателя по этому спектаклю, уйдут с него в абсолютной уверенности, что безжалостная правда, в общем-то, очень даже задорна и недурна собой.
Наталья Юмашева
