Бывает же так: писать либо надо, либо хочется, но не выходит. Хоть голову ломай до треска!
Ни одной идеи, никакой зацепки. Сидишь над пустым листом и думаешь: я бездарь, мне нечего сказать этому миру. Ведь это так важно — высказаться.
Так почему не получается? Отсутствие вдохновения? Усталость?
Нет. Скорее — запутанность. Человеку нечего сказать только тогда, когда поводов выговориться слишком много одновременно. Мысли и чувства бегут в голове и сердце так быстро, что не удается ухватить их, рассмотреть, изучить. Переварить и выплеснуть на бумагу. Тогда стоит обратиться к самому себе с банальным вопросом: для чего? Для чего я это делаю? Что мной движет? Любовь? Злость? Надменность? Грусть и одиночество?
Все искусство — картины, скульптуры, фильмы, стихи — это лишь попытка созидателя разобраться в себе.
Рассказать о том, что он чувствует, о чем думает, чего боится и о чем мечтает. Искусство — это не что-то сверхъестественное. Возможно, излишне романтизированное. Где-то слишком сопливое, где-то — неотесанное. Однако все это — целый мир внутри человека.
И вообще, что можно назвать искусством? Картины Да Винчи? Бэнкси? Непонятный перфоманс, где голый человек с завязанными глазами ест апельсин?
На этот вопрос каждый человек имеет свое мнение. Можно быть самым заядлым критиком, однако нельзя не согласиться с тем, что в основе любого искусства стоит желание автора поделиться с другими своими переживаниями. Пусть эти «другие» выдуманные, пусть человек создает «в стол» и никому не показывает свои труды — он все же выговаривается. Как практика в психологии с пустым стулом, когда ты садишься напротив воображаемого собеседника и говоришь ему все то, что не смог сказать в жизни.
Чаще всего такие истории заканчивается слезами.
И упавшим с плеч грузом.
То же самое в искусстве. Чем бы ты ни занимался, что бы ни создавал — хоть непонятные закорючки на полях — это беседа с самим собой. Самый лучший, но сложный собеседник — это человек, живущий в твоем теле. Он знает о тебе столько всего, что ты теряешься: как себя вести с ним? Что говорить? А самое главное — что к нему чувствовать?
Наверное, творчество корнями уходит в чувство недосказанности и в желание от него избавиться. Порыв вытащить что-то внутреннее во внешний мир присущ абсолютно каждому человеку.
Даже те люди, которые отродясь не создавали что-то в «области искусства», на самом деле творили. Даже если не подозревали об этом. Любая его фантазия, любая мечта (не путать с целью!) — это созидание. Фотографии в галерее, сделанные в тот момент, когда ты шел и вдруг остановился для того, чтобы запечатлеть надпись на стене — искусство. Выращенный цветок на подоконнике — искусство. Размышления о своей жизни в ду́ше в конце тяжелого дня — искусство. Первое признание в любви. Рана на сердце, которую ты оплакиваешь.
Мудрейший Брэдбери в своей книге о писательстве сказал:
Каждый человек интересен и оригинален, даже самый тупой и недалекий. Если правильно к нему подступиться, разговорить его, не мешать ему излагать свои мысли, а потом спросить: «Чего ты хочешь?» (Или, если он очень старый: «Чего ты хотел?») – он расскажет вам о своей мечте. А когда человек говорит от сердца, в свой момент истины он говорит, как поэт.
Самое прекрасное, великое и недосягаемое, как Северная звезда — все рождено искренностью. Когда в тебе так МНОГО чего-то, что оно не помещается внутри. Как переполненный сосуд, где вода выпукло торчит у самого края горлышка. И та самая первая капля, стекающая по стенке, когда внутри стало слишком тесно — и есть вдохновение. Она — импульс, призыв: делай. Прямо сейчас. Немедленно, иначе я не выдержу!
Теория фракталов верна: все в жизни идентично и работает по одним и тем же механизмам.
Прилив вдохновения, когда ты творишь, очень похож на секс.
Томный, тягучий, набирающий амплитуду и под конец — сокрушающий. У него есть начало: зарождение искры. Та самая капля, сорвавшаяся вниз по стенке — это прелюдия, разогрев. Искра, совсем маленькая и слабая в начале, разгорается сильнее. Капля летит в воздухе — и эта искра становится язычком пламени. Ты погружаешься в процесс, окружающий мир отходит на второй план, тебя не интересует, что происходит снаружи. Ты чувствуешь сжимающую пружину, стремящуюся развернуться в исходное положение. Считай, что ты в середине пути. Языки пламени облизывают изнутри грудную клетку, и вот они уже становятся пожаром. Ты одержим идеей, ты чувствуешь, как почти достиг пика — еще немного! Процесс летит; ты забыл о том, что вокруг существует жизнь, люди. Ты в бесконечно огромном аквариуме, в отдельной вселенной. Как будто отдалился от всего бытового настолько, что все привычное маячит мелкой мушкой на горизонте. Все внутри сжимается и концентрируется в одной единственной точке, где-то в груди, иногда аж воздух спирает! Это напряжение нужно унять, пружина закручена на максимум. И вот, когда ты ускорился настолько, насколько это возможно — ты ставишь последнюю точку и отпускаешь пружину. Дзынь — и она с вибрацией распрямляется.
Финал достигнут. Сосуд опустошен. Оргазм получен.
Наверное, секс — это тоже искусство. Но об этом как-нибудь позже.
К чему я все это? К тому, что семьсот семьдесят два слова назад я абсолютно не знала, о чем писать. Было это, кстати, еще вчера. Я ехала в такси, и по дороге на работу сказала себе: надо. Надо начать. Чего бы ни стоило, что бы ни вышло из-под пера — пиши. Заставь руки шевелиться, заставь буквы выстраиваться в текст. Что-нибудь да получится. Сделай, черт возьми, и не думай о результате.
И знаете — получилось.
Пружина приняла исходное положение.
Восемьсот сорок слов ни о чем — и обо всем сразу. Я же с самого начала говорила: если кажется, что тебе нечего сказать — это затишье перед бурей. Начни говорить — и слова хлынут сметающим все на своем пути потоком. Беспорядочным и хаотичным, но целеустремленным заполнить собой все пространство. Отпусти, выпусти это из себя — и ты убьешь двух зайцев одним махом: станешь созидателем и вылечишь свою недосказанность. А такое крайне необходимо лечить.
Наталья Кирюхина
