В прокат вышел фильм Марджан Сатрапи «Опасный элемент» (Radioactive). Биография дважды нобелевского лауреата Марии Склодовской-Кюри, первой в истории женщины-профессора Сорбонны, поразила Михаила Трофименкова тем, как упорно режиссер душит в зародыше собственные робкие попытки выйти за пределы жанра.
Когда об актере говорят, что он растворился и даже умер в роли, это высшая похвала. «Опасный элемент» — уникальный пример «смерти» режиссера в главной героине. Речь не о запредельно интимном отношении Сатрапи к великой Склодовской-Кюри (1867–1934), открывшей на пару с мужем Пьером радиоактивность, полоний и радий. Можно разве что предположить, что Сатрапи, эмигрировавшая из хомейнистского Ирана, чувствует солидарность с иммигранткой-полькой, которая в ксенофобской Франции начала ХХ века наслушалась предложений убираться восвояси. Дело в другом. Что сама Мария (Розамунд Пайк), что режиссура Сатрапи бессмысленно и беспощадно раздражают зрителя, провоцируя на вопрос: «а стоила ли овчинка выделки?».
По фильму Мария — Жанна д’Арк от науки, медленно сжигавшая себя на радиоактивном костре: что парижская лаборатория супругов Кюри, что их рабочие записи до сих пор нещадно фонят. Даже Жанна д’Арк в квадрате. Ведь ей еще и приходилось утверждать право женщины заниматься наукой и право спать — после гибели мужа (Сэм Райли) — с женатыми коллегами. А мерзкие мужские шовинисты вкупе со злобными кумушками только и делали, что оскорбляли ее по гендерно-национальному признаку.
Положа руку на сердце, враги прогресса, толерантности и права женщин на оргазм только оборонялись от Марии, какой она выглядит в фильме. Злобная фурия, что бродит по экрану, хамит направо и налево не только тем, кто желает ей зла, но и безропотному Пьеру, и дочери, и будущему зятю Фредерику Жолио, и коллеге-любовнику. В свете этого гибель — на грани гран-гиньоля — Пьера под копытами лошадей в центре Парижа не воспринимается как очередной удар судьбы. Лошади-убийцы кажутся воплощением сорвавшегося с цепи подсознания Марии в духе барочных кошмаров Дарио Ардженто. Сам Пьер, навещающий Марию с того света, зла на нее не держит — в отличие от остального человечества.
Придавая фильму как бы философское измерение, Сатрапи заставляет Марию и Пьера прозревать предопределенное их открытиями будущее.
Появляется то безмятежная Хиросима за секунды до гибели, то Чернобыль, то аттракцион в невадской пустыне: в 1961-м всего за 50 центов можно было полюбоваться ядерным взрывом, испепеляющим декорации среднестатистического городка. Пьер притом не переставал твердить, что добра их открытия принесут неизмеримо больше, чем зла. Но, если уж вы такие провидцы, сожгите, пока не поздно, лабораторию со всеми сотрудниками. Уравновешивает ли ядерную угрозу то, что на Первой мировой передвижные рентгеновские установки спасли от ампутаций тысячи раненых, а «кюри-терапия», как ее называют во Франции, до сих пор практикуется в мире? Не факт.
Видения — дань первоисточнику: фильм основан на графическом романе Лорен Реднис. Рассказать о Кюри в жанре комикса, не стесненного мещанским правдоподобием и пространственно-временными координатами,— идея отменная: вперед и с музыкой. Поначалу Сатрапи таки включает «музыку» комикса: на блуждания Марии в поисках помещения для лаборатории накладывается декадентское шаманство звезды тех лет Лои Фуллер, наполнившей искусство танца символистским ядом.
Но Сатрапи удается нечто еще более немыслимое, чем вызвать у зрителей отвращение к героине,— затоптать любую оригинальность, утрамбовать яркие и страшные судьбы в рамки худших канонов серии ЖЗЛ годов этак 1950-х.
По сравнению с «Опасным элементом» любой биографический фильм последних сталинских лет, о котором принято говорить с высокомерной усмешкой (тот же байопик изобретателя радио Александра Попова), покажется страстным триллером. А диалоги Белинского с Гоголем — из самого неудачного фильма того цикла — фейерверком остроумия.
Вся семья Кюри изъясняется максимами, если не лозунгами. Действие механически скачет от одной вехи к другой. Нобелевскую получили? Получили. Следующая остановка — гибель Пьера. Погиб? Погиб. Погоревали, бежим дальше — ко второй Нобелевке и войне. Ликбез — дело хорошее, но не до такой же степени. То, что дело рук Сатрапи, в отличие от Марии, не ставит под угрозу весь род людской, режиссера, конечно, извиняет, но никак смысла фильму не прибавляет.
Михаил Трофименков
