Словно уверенные в собственном бессмертии, мы разбрасываемся временем — материалом, из которого состоит жизнь. Пишем черновик самих себя — не успеваем оглянуться, упссс! — а тетрадь-то уже закончилась.
Но я не знаю, благословение это или проклятие — чувствовать конечность бытия, заглянуть и дотянуться до дна пропасти, здесь и сейчас.
Эта история о смертельной болезни и любви, которая пережила ее. О клятвах, которые мы даем «навсегда», никогда не зная, когда это «навсегда» закончится. Может быть, завтра?
Когда Александр Бочаров венчался с Аней, они оба знали диагнозы друг друга — саркома, сложная и трудно поддающаяся лечению форма рака. Познакомились в онкоцентре, полюбили. Прекрасно осознавая, что один из них переживет другого. «Впервые услышав ее голос по телефону, я понял, что это и есть моя жена».
После смерти Ани в декабре 2013-го, накануне Нового года, у Александра началась стойкая ремиссия. Она продолжается до сих пор, позволяя ему помнить каждое мгновение, которое он провел вместе с Аней.
«Уже было понятно, что мы поженимся, но, с другой стороны, ничего не было понятно — как мы станем жить, создавать семью, если у меня нет ноги, удалено легкое — как? Когда любая простуда может закончиться воспалением и летальным исходом. Потом я понял, что для того, чтобы жениться, не нужно ждать лучших времен — ведь они могут никогда не настать. В нашей ситуации тяжело надеяться на выздоровление. Я хотел сделать предложение красиво, чтобы Аня надолго это запомнила, но в результате пришлось плюнуть на романтику — заболел и лежал на кровати, едва дышал, так было плохо. «Не знаю, доживу ли я до того момента, чтобы сделать все правильно, как ты того заслуживаешь... Ты выйдешь за меня?» Аня согласилась сразу...»
Никто не спрашивал — не поторопились ли они? не стоит ли получше узнать друг друга? — когда понимаешь ценность каждого прожитого дня, о таких глупостях просто не задумываешься.
Примирилась со смертью
Жизнь каждого человека протекает обычно, пока в ней нет любви или болезни. «Типичная история, ничего удивительного — была травма на тренировке по футболу, врачи говорят, что, возможно, она ускорила процесс, но точно не являлась причиной онкологии. Колено болело и болело, потом перестало, потом снова заболело, терапевт сперва ничего не нашел и посоветовал мазать спортивным кремом, мне было 17 лет».
4 человека на 100 000 населения. Именно таков порядок цифр при этой форме заболевания. Александр Бочаров стал одним из этих четырех. Неумолимая статистика. «Я был таким наивным, это все было так далеко от меня, что даже не мог понять, чем рак отличается от саркомы, представляешь? Теперь знаю. Рак — это патологические изменения эпителиальных клеток внутренних органов, — объясняет мой собеседник. — А саркома — онкопатология соединительной ткани, костей, мышц, хрящей. Саркома чрезвычайно агрессивна, метастазы распространяются уже на первых стадиях, особенно у молодых — когда обмен веществ высок. 80 процентов метастазов идет в легкие».
Мы сидим в кафе. За столиком, отделенным от всего остального мира кругом света — лампа над нами ярко пылает, будто сейчас взорвется, а граница между светом нашего стола и темнотой зала резка, словно их разделяет стена. Пряно пахнет розами. В вазе на нашем столе их три десятка. «Недавно был день рождения, — объясняет официант. — И вот цветы остались — нет, мы их не продаем, просто поставили для красоты и аромата».
Ненавижу срезанные розы за запах, в котором красота смешивается с тлением.
Их историю болезни, его и Ани, может рассказать любой онкобольной: операции, химии, присоединившиеся инфекции, боль, надежда, рецидивы, отчаяние.
«Где ты раньше был?» — хмурились врачи, рассматривая рентгеновские снимки Саши.
«Мы не знаем, как лечить вашу редкую форму заболевания», — честно признались Ане в ее родном Красноярске.
Медики научились понимать раковую клетку — как она поведет себя в тех или иных условиях, но причину ее появления и почему организм допустил развитие рака в одном случае и не допустил в другом, где проходит грань между светом и тьмой и почему одни выздоравливают, а другие — нет, мы до сих пор не знаем.
«Иногда говорят: вот, он или она умерли, потому что перестали бороться, позволили опухоли победить себя. Такая чушь! У меня было множество знакомых, которые безумно хотели жить, но отошли. Я могу сказать только то, что это почти всегда происходит в радости — то есть нет, не в радости, более точное слово — в мире, в успокоении с самим собой, не знаю, как еще объяснить», — разводит руками Александр.
Александр говорит, что в начале своего заболевания любил спорить, задавать вопросы. За что? Почему это случилось именно с ним? Но по мере течения болезни ответы либо находились сами по себе, либо были уже не важны. «Тратить силы на бесполезные страдания, как мне кажется, глупо. В последний наш разговор с Аней, за день до ее смерти, она сказала, что ни о чем не жалеет».
В горе и в радости
Они познакомились на Каширке. А где еще?
Оба честно знали, что их ждет.
Сейчас онкобольным по их желанию рассказывают о диагнозе. Практика советских времен — до последнего как бы сохранять надежду, не говорить о раке — осталась в прошлом. Но и теперь немногие готовы услышать и смириться с поставленным диагнозом.
Саркома считается детской болезнью. От 16 до 30. Нежный возраст, когда хочешь заполучить весь мир в личное пользование, а в реальность смерти, даже если она стоит рядом с косой, попросту не веришь.
Как ребенок, ты растешь со своей саркомой. И мудреешь вместе с ней.
— У нас есть сообщество больных саркомой. В соцсетях. Несколько сот человек со всей России. Не все готовы раскрыться и узнавать подробности о болезнях товарищей, так как при саркоме высокая смертность, и многие не хотят расстраиваться больше, чем это необходимо. С другой стороны, ты дружишь с людьми, которые тебя абсолютно понимают. Это важный опыт. Так, как они, коллеги по несчастью, утешить никто не может — специалистов по психологии онкологических больных у нас в клиниках нет...
Курсы химии цикличны. Обычно больные проводят на Каширке неделю или около того, и те, кто снова приезжает на лечение, нередко встречают там старых знакомых. Волосы выпадают, отрастают — событий мало, внешний мир со своими проблемами остается вне круга болезни. «Ждешь, когда опять на Каширку, чтобы поболтать с друзьями», — объясняет Саша.
Его отношения с Аней сразу стали много больше, чем просто дружба.
Если существует угроза жизни для одного из будущих супругов, то расписывают быстро. Работница красноярского загса, как вспоминает Александр, услышав их историю, расплакалась и уговорила ребят на торжественную регистрацию. Подвенечное платье, которое они вместе, презрев предрассудки, выбирали целых четыре дня!!! Продавщицы удивлялись, что всего четыре — некоторые не могут выбрать и по полгода. Полгода, которых у них могло и не быть. Банкет был в Красноярске, а венчались в Москве на Веру, Надежду, Любовь — 30 сентября 2012 года.
Свадебное путешествие было в Германию, в клинику, где предлагали новое, экспериментальное лечение.
«Мы прилетели туда в субботу, в понедельник была назначена консультация у врача, как вдруг в выходные у Ани начались сильные боли, совершенно неожиданно произошел рецидив — болезнь вернулась... И нам пришлось остаться. Это и был наш медовый месяц. Мы жили вдвоем в общежитии при больнице и были счастливы. Но Аня очень тяжело переносила лучевую и химию, все «побочки» собрала, мы даже смеялись, что раз она такая уникальная и у нее столько ультраредких осложнений, то, может быть, она войдет и в процент тех, кто поправился. Уже тогда мы оба понимали, что шансы невелики», — горько улыбается Александр.
Пожилая немецкая пара — 85-летний дедушка и его 74-летняя супруга (она лежала с Аней в одной палате, когда ее все-таки положили на терапию) — поддерживала ребят. «У стариков было шестеро детей, и они называли мою жену своей седьмой дочкой», — улыбается Саша. Немцы прожили вместе пять десятков лет, сыграли золотую свадьбу — испытали все то, что для Александра и Анны было скорее всего невозможно.
И тем острее казался каждый миг рядом.
Вернулись в Москву. У Ани случилась короткая ремиссия. Саша сдал ЕГЭ, который не успел сдать когда-то из-за начала болезни, и поступил в университет на экономику. «Точнее, я поступал сразу в три института, где пройду». Друзья подарили им на свадьбу машину, так что с перемещением по городу (с одним легким Саше тяжело долго находиться в метро) проблема была решена.
Летом съездили в Дивеево, исповедались и причастились. Саше закончили химиотерапию. Аня сделала ремонт в комнате.
На краю счастья
— А такие случаи, когда оба онкологические больные — и женятся, часто бывают? — спрашиваю я у Александра.
— Не знаю, — пожимает плечами он. — В кино, наверное, часто. А в реальной жизни... Это естественно, если молодые люди любят друг друга, пожениться. Болезнь здесь ни при чем.
— Вы смотрели недавний фильм «Виноваты звезды»? — говорю я ему снова. — Он о парне и девушке, больных раком, об их желании жить полной мерой, несмотря на близость смерти.
— Нет. Мы видели «На краю счастья» — он о том же. Аня обычно забивала в компьютер слово «счастье», и выпадали такие вот фильмы. Мы всегда досматривали их до конца в надежде на хеппи-энд.
Почему она, а не он? На этот вопрос Саша не может себе ответить. Он перечисляет все те качества, что делали его Аню особенной, исключительной, непохожей на остальных, боясь опустить хотя бы одно — словно именно эти ее черты предопределили ее уход раньше его.
«Для своих лет Аня сделала очень много. Была моделью, закончила художественную школу, рисовала картины, лепила, ходила в горы инструктором, знала в совершенстве языки — английский и немецкий, так как ее предки из Германии. В конце жизни именно она укрепляла меня в вере», — в 2008–2010 годах у Александра была только паллиативная терапия, то есть временно облегчающая состояние, но не вылечивающая, врачи и не надеялись на его исцеление.
«Мы разговаривали с Аней о детях, понимая, что своих у нас, вероятно, никогда не будет, — это все было далеко, по ту сторону. Иногда даже смеялись, кто уйдет первым, наперегонки — и каждый считал, что у другого больше шансов остаться».
«Момент смерти — сакральный, интимный. Никто не знает, что будет там и потом. Но однажды ты просто понимаешь конечность этого мира — бесконечна только любовь, сейчас я знаю это точно. Я не имею в виду любовь между мужчиной и женщиной. Вообще любовь...
Только в болезни, в горе раскрываются ворота любви, и ты сам чувствуешь их. Раньше тебе до этого не было дела: работа, учеба, убиваешь как-то время — а потом ты вдруг понимаешь, что времени больше нет, что, если ты не поймешь это здесь и сейчас, не научишься любить на этой земле, то путь, пройденный тобой, окажется бессмысленным. Этому научила меня Аня».
Она не хотела умирать в Германии. Но они снова уехали туда вдвоем, скорее для успокоения родителей, нежели поверив в очередное экспериментальное чудо. «Она все осознавала. А я смотрел на нее и не представлял себе, как можно быть такой стойкой и твердой. Она ведь понимала, что в Россию уже не вернется, но что это важно для ее мамы — согласиться на последний курс лечения. Вообще тема паллиатива, обезболивания у раковых больных сейчас в России очень актуальна, последние дни Аня говорила, что она очень устала, и просила только вводить ей обезболивающее, чтобы ничего не болело, а не лекарства, которые уже не давали эффекта. Врачи на полном серьезе предложили: «Если вы хотите, мы можем вам в этом помочь». Жена улыбнулась: «Спасибо, но я как-нибудь сама скоро справлюсь».
Иногда они говорили о смерти. «В какой-то момент духовник даже нас остановил, не нужно слишком бравировать смертью. Конечно, страх полностью не уходит, но, когда проговариваешь все это, появляются силы жить с ним. Однажды батюшка отслужил литургию в нашей больнице, приезжал даже ночью, своего храма у православных в этом немецком городке нет, служба идет один раз в месяц, но в католической часовне, — врач, сам атеист, разрешил нам всем вместе помолиться».
31 декабря 2013 года в 8.45 утра Ани не стало. Как она и молилась — во сне.
«Напоследок она сказала, что не представляет, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы не болезнь. Что тогда мы никогда бы не встретились — ведь мы жили в разных концах России, не поженились бы. Она благодарила Бога за все», — Александр замолкает.
Кто-то включает музыку в кафе. Хит прошлых времен. Песня поднимается к потолку и падает вниз, к нашему столику — в самую сердцевину увядающего букета. «Я уплываю, и время несет меня с края на край, — переживает певица. — С берега к берегу, с отмели к отмели, друг мой, прощай./ Знаю, когда-нибудь с дальнего берега давнего прошлого/ Ветер весенний ночной принесет тебе вздох от меня,/Ты погляди, ты погляди — не осталось ли что-нибудь после меня...»
Александр удивленно поднимает голову. «Откуда? Это любимая песня Ани. Друзья сделали клип в память о ней в Ютьюбе на эту мелодию, выложил его на страницу...»
Я не доверяю чудесам. Но это было так странно и так удивительно, что поневоле мурашки бегут по коже и веришь в сокровенное волшебство — неслучайную случайность, чтобы из миллионов песен, существующих в мире, вдруг зазвучала именно эта. «Смерть побеждающий вечный закон — это любовь моя...» Пела Аня — Александру.
Именно Аня была здесь этим самым ярким лучом света, и розами, и чашкой кофе на столе, и официантом, и ночью за окном... В горе и в радости.
А может, все гораздо проще?
И смерти и вправду нет...
