В те годы в журналистике была популярна рубрика «Репортер меняет профессию». По заданию редакции я работала поваром, официанткой, телефонисткой… Несколько дней на одном месте, несколько на другом. «Попробовала» восемь профессий, чтобы увидеть работу как бы изнутри. О своих впечатлениях рассказывала на страницах «Недели».
Вскоре позвонили из издательства «Молодая гвардия». Предложили написать книгу, для серии «Кем быть?». И попросили включить профессию машинистки, очень тогда дефицитную. Это давало мне возможность рассказать о маме.
Но мама взбунтовалась:
- Обо мне – ни в коем случае!
Все-таки я написала, немного, всего несколько страничек.
- Нет! Нескромно!
Требовался арбитр. Мама бросилась к Людмиле Ивановне Скорино, заместителю главного редактора «Знамени».
- Но я же уезжаю. В Прибалтику в Дубулты, в Дом творчества. Завтра. Могу взять рукопись с собой.
…Телеграмма из Дубулты пришла в самом конце сентября 1972 года. С каким нетерпением мы ее ждали! Не знаю, кто волновался больше, мама или я. Каков же приговор?
«Печатать надо тчк очень хорошо тчк выслала рукопись мелкими поправками тчк письмом подробности Скорино».
- Что ж, – вздохнула мама. – Если Людмила Ивановна так считает…
А потом из Дубулты пришло обещанное письмо:
«Дорогая Нина Леопольдовна… Итак, о деле. Я внима тельно прочла присланную Вами рукопись, и мое твердое впе чатление, что ее печатать обязательно надо. Все, что там рассказано о Н.Л., справедливо и вполне скромно, так что не подымайте паники. Я еще прошла рукой мастера по тексту и убрала все маломальски сомнительное.
Хорошо было бы вписать какойлибо философский абзац о том, что любое самое великое и творческое дело требует не только усилий самого творца, но и помощи ему разных рабочих людей. Чтобы осуществить роман, нужны
усилия машинистки, наборщика, корректора, продавца книж ного магазина и т.д. И все эти люди складываются в единый коллектив – вокруг важного, нужного и такого ответствен ного дела.
Словом, что каждый должен уважать свой труд, самый скромный – ведь он часть великого движения жизни, развития культуры, науки, искусства и т.д. Без этого абзаца рукопись тоже просуществует, и не плохо. Просто я добав ляю украшение – то, что могло бы еще усилить основную мысль книги.
Почему рассказ о Н.Л. надо оставить? Потому что это конкретно и доказательно. Это убедительно, а потому важно, дает человеку перспективу жизни.
О Нюрнбергском процессе и роли машинистки я бы добавила хоть на 1 страничку, чтобы усилить этот потряса ющий кусок.
Может быть, так же и от автора книги написать размышление об исторической ответственности всех этих скромных тружениц, сказать чтото, что в буднях повседневности тонет, здесь они почувствовали полностью – делают великое дело. Словом, благословляю! Целую. Ваша Л. Скорино.
Р. S. Одновременно посылаю рукопись отдельным кон вертом».
Исправлений-замечаний оказалось немного. Начала тщательно выполнять их. Во-первых, они по существу. Во-вторых, понимала: мама будет следить, чтобы ни одно указание Людмилы Ивановны не осталось без внимания.
Прежде всего добавить про Нюрнбергский процесс. Перерыла горы книг и статей: о военных преступниках, об общественном обвинителе… О машинистках ничего! А ведь они там были, и машинистки, и стенографистки. Где же искать?!
- У себя в «Известиях», – смеется мама. – Тамара Носова, заведующая машбюро. Передай привет. Мы с ней в «Жургазе» работали.
Конечно, Тамара Владимировна прекрасно помнила, как в ее багаже, отправленном в Нюрнберг, везли старенький «Ундервуд», долгие годы служивший верой и правдой. Работяга сверхпенсионного возраста.
- Для журналистов, – рассказывала она мне, – была оборудована специальная комната, так называемый пресс-рум, во Дворце Правосудия. Комната прессы. Каждый мог поставить на столик машинку, и отстукать свое сообщение. А мы помогали тем, кто печатать не умел. Правда, таких было немного. Некоторые вообще передавали материал «из головы», не перепечатывая, просто по записям в блокнотах.
Но главная наша задача более важная и сложная – стенограмма заседаний. Все стенографистки и машинистки были парламентскими. Это значит, что расшифровка проходила тотчас же, с колес. Стенографистки работали в наушниках, потому что записывали не выступления, а перевод на русский язык. Синхронный. Обычно в наушниках что-то трещало, мешал шум в зале. Запишут, и сразу к нам. Мы были готовы: бумага, копирка вставлены в каретку машинки. Пальцы на клавиатуре, чтобы не терять ни мгновения.
Комната машинисток – недалеко от зала заседаний. Окна выходили на тюрьму… И эта тюрьма, и жуткий текст, который нам диктовали, о фашистских застенках, о пытках, и сам вид преступников – у нас был пропуск, и мы, когда свободны, могли присутствовать на заседаниях, – все это производило гнетущее впечатление. Ну а переводчики, которым приходилось озвучивать слова-речи, находились просто в шоковом состоянии.
Переводчики в Нюрнберге, естественно, были высшей квалификации. И все же осечки случались. Когда показания давал Геринг, прозвучали слова: «Политика Троянского коня». И молоденькая переводчица «забуксовала»: Троянский конь… Порода, что ли, такая? Замешательство было недолгим: на помощь пришел опытный коллега, который хорошо знал древнюю историю.
Больше года Тамара Владимировна находилась в Нюрнберге. Работа требовала колоссального напряжения, собранности. Сложная терминология – военная, юридическая… Имена, фамилии свидетелей, обвинителей, защитников. И бешеная скорость: пятьдесят-семьдесят страниц за смену.
Наутро репортажи с заседаний будут во всех центральных газетах. Но это завтра… А они, машинистки, откомандированные в Нюрнберг, все знают уже сегодня. Свидетели, более того, участники происходящих событий! Им, машинисткам, выпала великая миссия – сохранить для истории материалы суда над военными преступниками.
Я не помню, когда Тамара Владимировна ушла на пенсию. Но хорошо помню, что печатала она на стареньком «Ундервуде». В машбюро «Известий» давно обновили орудия производства, все уже работали на электрических машинках. И только она осталась верна своему «Ундервуду».
Что ж, прекрасно, про Нюрнбергский процесс добавила. Но мама не успокаивается:
- Ты не забыла, что Людмила Ивановна просила еще написать о «буднях повседневности», о том, как важна работа этих скромных тружениц – машинисток?
И я отправилась в машинописное бюро на Трубной улице.
- Вы к машинистке? – несколько человек тотчас же преградили мне дорогу. – Встаньте в очередь.
С трудом удалось доказать, что в моей сумке нет главы из диссертации, которую необходимо срочно перепечатать, что в семье у меня никто не родился и поэтому не надо делать копию свидетельства о рождении, что с соседями живу дружно и не собираюсь писать на них заявление в суд...
Очередь смилостивилась. Правда, поставила условие:
- Только никаких разговоров. Не отвлекайте.
Я сижу тихо, молча. Смотрю. Слушаю. Кто только ни идет сюда! Поэты – они начинают декламировать стихи еще перед дверью. Научные работники: взгляд отсутствующий, в руках, как правило, огромный портфель: «Я вас убедительно буду просить отнестись к этой статье особенно внимательно». Студенты – у них требования иные: «Напечатайте как-нибудь, но побыстрее».
Всем некогда. По правилам, установленным здесь, каждый человек может диктовать не больше часа. Регламент соблюдается ревностно:
- Ваше время истекло... Очередь волнуется:
- Нельзя ли побыстрее? – И, обращаясь ко мне: – Хоть бы вы помогли.
Я немного умею печатать, но для себя, двумя пальцами...
- Попробуйте, – разрешает мне машинистка. Рискну!
Не буду рассказывать, какой это был ужас. Домой я пришла полуживая. Конечно, это было опрометчиво – сесть печатать, не имея соответствующих знаний, умения, опыта. На машинисток надо учиться!
...Книга «Восемь моих профессий» вышла тиражом 200 тысяч экземпляров. Прошло какое-то время и вдруг, к моему удивлению, посыпались звонки от знакомых, с которыми давно не общалась. О книге они и не знали.
- Поздравляем!
Оказывается, прочитали… учебник. Знаменитый учебник Бархударова по русскому языку для восьмого класса. Авторы включили в него отрывочек о профориентации: «Расставьте знаки препинания». И сноска: «Из Е. Мушкиной».
Звонки продолжались долго: дети знакомых кончали школу, но вырастали внуки, переходили в восьмой класс… И начинали расставлять знаки препинания! Смеялись:
- На одной страничке учебника – отрывок из Л. Толстого, на другой – из М. Лермонтова, на третьей – из Е. Мушкиной. Ты стала классиком.
