Государственный музей истории Санкт-Петербурга совместно с Национальным историческим музеем Республики Беларусь сочинили выставку, приуроченную к 100-летию Февральской и Октябрьской революций. Ее оптимистическое название «Мы наш, мы новый мир построим…», содержание (плакат, немного открыток и агитационного фарфора) и достаточно камерный размер вроде бы не обещают громких открытий. Однако Кира Долинина увидела в реакции зрителей Петропавловской крепости на эту экспозицию новые социокультурные сигналы.
Представленные в Комендантском доме Петропавловской крепости вещи — в основе своей прекрасно известные. Ранние советские плакаты, на плохой бумаге, многословные, с красноармейцами, рабочими и крестьянами, в два-три цвета с преобладанием красного, еще пока больше лубочные, чем авангардные, но уже кое-где с такими ракурсами, что глаз свернешь и голова закружится. Куда радикальнее в изобразительном плане супрематический и иной, с «измами» фарфор (Чехонин, Адамович, Альтман). И куда консервативнее открытки первой половины 1917-го, посвященные выборам во Всероссийское учредительное собрание и «Займу свободы» — крупнейшему мероприятию Временного правительства в сфере государственного кредита (по рисункам Зеленского). Имена авторов под плакатами хрестоматийнейшие — Спасский, Дени, Моор, Скиф, Симаков, Радаков. Все как по писаному, чинно, толково и без каких-либо открытий, как будто бы проходная и к календарю намертво пришпиленная выставка. А поскольку с официальной оценкой революций 1917-го у нас сегодня как-то все мутно, то и тут кураторы вяло отбились простым выкладыванием подходящих артефактов.
Но именно это и сыграло выставке на руку. И виноваты в этом не кураторы, а сами зрители. Зрители явно изменились. То, что было заметно еще на выставке раннего советского агитационного искусства в Русском музее, оказалось еще сильнее в этой маленькой и не слишком громогласной экспозиции. Там, в ГРМ, первые роли играют подлинные шедевры и общий уровень работ столь высок, что рад и стар и млад. Тут, несмотря на правильный набор имен, вещи больше фоновые, ориентированные на массовое производство, на дешевизну и максимальную легкость воспроизводства, в том числе и изобразительного цитирования. Своей «обычностью» они практически исключают себя из круга интересов взрослых посетителей исторического музея, каковым по определению является Музей истории Санкт-Петербурга.
И ровно этим же они приковывают к себе внимание детей. Детей, выросших без красного цвета во всех мыслимых и немыслимых оттенках на всех углах, без бессмысленных лозунгов, звучащих даже из утюга, без отскакивающих от губ расшифровок самых идиотских аббревиатур. Искореженное сознание нормальных взрослых при виде очередного плаката по типу «Два года власти рабочих и крестьян доказывают незыблемость революции» (Петроград, 1919) заставляет их тянуть родное дитя за руку, подальше от этого морока. Но сами дети зависают в этих залах, они оказываются невероятно благодарными зрителями всей этой агитационной феерии детства советской власти.
Лубок читается как комикс, много солдатиков и усатых их предводителей, лысый человечек с вытянутой рукой — ясно, что Ленин, но тут еще очень мультяшный какой-то, усатый грузин только потом станет сверхчеловеком, а тут если и появляется, то почти никому и не интересный. То ли дело Буденный или Троцкий, лица больших физиогномических достоинств. А слова… Читать не перечитать. Свидетельствую: наши нечитающие дети карабкаются по этим стихотворным и прозаическим текстам с таким вниманием, как будто уроки медленного филологического чтения у них в школьной программе. Что тут работает в первую очередь — изобразительный или нарративный ряд,— не знаю. Но та обобщенная революция, 100 лет которой сейчас отмечают, в такой подаче читается как страшно интересная история. Как ее расскажут этим реабилитировавшим для себя красный цвет детям, зависит от взрослых. Эта выставка на себя такой труд не взяла. Но родителям шанс собраться с мыслями и провести для своих чад важный урок истории дала
