Цыганка кружилась возле автовокзала со свёртком на руках — видимо, это был ребёнок, или идея ребёнка. У неё были сумасшедшие глаза. Казалось, что её обыкновенную природную витальность кто-то оглушил, и она двигалась импульсивно, но бесстрастно.
August von Pettenkofen: Gypsy Children (1885)
Ко мне она подошла трижды. Прочитав в моей внешности необходимые указания, она натянула платок на лоб, нахохлилась, будто нарастила на себе одежду, и, подошед, мимикрировала и пыталась пробудить во мне религиозное сострадание, выворачивая из памяти у кого-то отобранные фразы.
Она не помнила или гениально притворялась, что не помнит, как уже подходила ко мне. Может быть, она надеялась, что я сдамся под её натиском и дам денег, «чтоб отвалила». Но я выбрал притворяться в ответ и повторял каждый раз одно и то же, будто сам вижу её впервые. Когда она подошла в четвёртый раз, я решил всё-таки попробовать грубо отрезать:
— Вы уже несколько раз подходили. Нет, не помогу.
Вся болезненная импульсивность в миг покинула её — она застыла и тупо смотрела на меня, перестав качать свёрток. Я две секунды смотрел в ответ, но очень быстро от её взгляда мне стало страшно и дискомфортно. Я отвёл взгляд на извивающиеся бессмысленные автобусы и пытался понять, чего я такого сказал. Может, интонация вышла совсем оскорбительной, и она сейчас меня проклянёт. Но я же не какой-то идиот, а человек во всех отношениях крепко стоящий на ногах, — с этим внутренним вызовом я решил восстановить зрительный контакт.
Уже секунд двадцать она стояла неподвижно. Вернувшись к её лицу, я увидел, что в нём уже собирается что-то страшное. Я рефлекторно сделал шаг назад и хотел ретироваться, — и тут её лицо исказила ломаная, чудовищная, совершенно невозможная гримаса, через мгновение выросшая в запредельный крик, который не воспроизведёт ни одна драматическая актриса. Вслед за безумным воплем она шагнула вперёд и также оглушительно провозгласила:
— Да это же вообще не я!!!
Автобус задерживался. Я не предупредил сменщицу, что опоздаю.
Талгат Иркагалиев
