Некоторое время я специально занимался творчеством Льва Толстого и даже думал писать по нему диссертацию. С тех пор появилось естественное желание посетить Ясную Поляну, родовую усадьбу писателя, посмотреть, где и как он жил. Добраться туда удалось в эти выходные.
А.Савин, Википедия
Часто натыкался на отзывы с общим посылом: когда приезжаешь в Ясную Поляну, сразу видишь — даже через музейный бальзам — что всё здесь было подчинено культу одного бородатого патриарха; дескать, всё в усадьбе дышит авторитарным духом писателя. Обычно условный спикер говорит об этом, сравнивая поместье Толстого со скромным и демократическим убранством жизненного пространства Фёдора Достоевского.
Я всегда относился с недоверием к любым спекуляциям на тему культа Толстого и яснополянского патриархата, но, оказавшись здесь вживе и экскурсировав, я убедился в том, что всё это совершенная ерунда.
В Ясной Поляне всё — спокойствие и чистота. Пространство вычищено мыслью. Музейные формы могли привести её к выхолащиванию и опошлению, но нет: экскурсии и фестивали, постоянное поминание и сохранение живого присутствия Толстого — в действительности позволили его мысли продолжать царить здесь, бушевать, неистовствовать, воскресать в лицах — бесчисленном множестве умных лиц, влетающих на эту цветущую территорию ежедневно.
Нам повезло с погодой в день визита: было прохладно, но настолько зелено, насколько возможно. Всё совершенно по-весеннему, по-майски, цвело, пело, жило: все виды растительности, птицы, собаки, кошки, лошади большие и маленькие. Дети на радости трогали бесценные экспонаты и повисали на музейных верёвках-буйках. Грустная тётя-экскурсовод почему-то глухо говорила: «Это нехорошо». И все ждали, когда у ребёнка пробудится совесть и он вернётся к благопристойному прослушиванию рассказа о военных походах Николая Сергеевича Волконского. Так почему нехорошо-то? Никто не объяснил.
Персонал музея был весь усталый и скомканный в перерыве между двумя крупными наплывами майских экскурсантов, которым писатель интересен примерно так же, как тульский пряник — но это нормально, это не противоречит моим словам про умные лица. Рассмотрение Толстого как материальной ценности — это, пожалуй, даже органично мировоззрению самого писателя. В Ясной Поляне не ощущаешь хитрой метафизической драмы, здесь не парит липкая духовность, но дышит живой, ветхозаветный дух. Как будто и впрямь не было никаких особых чудес. Что может быть чудесней этой простой бабочки, парящей возле бревенчатого моста через усадебный пруд?
Дом, в котором жил писатель с женой Софьей и детьми, обустроен скромно: маленькие помещения, низкие потолки, красивая, но простая мебель. Отсутствует какой-либо помещичий лоск. Основной кабинет Льва Толстого — это проходная комната на втором этаже, где стоит небольшой кожаный диван, на котором родился сам писатель и его дети, и красивый письменный стол, за которым он работал. Все стулья в доме довольно низкие, а особенно — тот, на котором сидел Толстой при работе. Этот стул детский, приземлённый, вжатый — объяснимый близорукостью писателя. Работал он согбенно. Такие же простые и комнаты остальных членов семьи. Софья Андреевна очевидна добавляла сюда вкуса, но ни грамма излишеств или пошлости. Она держала дом и его убранство по большей части в своих руках.
Библиотека Толстого обширна. Книги — преимущественно на иностранных языках. Из того, что мне запомнилось: Библия и Коран на полке над письменным столом, томов сорок различных словарей, что-то из Мережковского почему-то на немецком, Диккенс.
В этом пространстве нет ни тоталитарности, ни тотальности. Все глупые семейные оппозиции, которые хотят навесить на толстовский уклад наши современники, не работают в этом поле — здесь иная логика: не патерналистская, не угнетательская, а, вполне возможно, христианская. Но эти рассуждения безосновательны — лишь мои личные случайные интуиции.
Могила Толстого расположена в глубине усадьбы, вдалеке от домов, среди леса. Могила — часть природы. На ней нет опознавательных знаков — только ограждение из прутьев орехового дерева и возвышение, выпуклая форма гроба, укрытая еловыми ветками, очевидно, над телом писателя, если мать-земля ещё не впитала его до косточки. Конечно, тишина окружающей среды уравновешивается постоянным паломничеством, но ничто не нарушит спокойствия графа Льва Николаевича Толстого. Над его запечатанной смертью всякая рациональность сыплется прахом, проступают великие психические рефлексы, природа вдыхает и выдыхает, вдыхает и выдыхает, вдыхает и выдыхает.
Талгат Иркагалиев
