Российским богачам нужны рога: путоранские бараны стали героями "фильма ужасов"

Рассмотрев обращение горных охотников, вице-премьер Александр Хлопонин поручил Минприроды «поддержать и подготовить пилотный проект по взаимодействию».

По всей видимости, у горных охотников были выходы на Хлопонина. Люди с улицы могут пытаться растрогать высоких чиновников самыми светлыми идеями, но крайне маловероятно, что им удастся получить столь благостную резолюцию.

Выходы, впрочем, особо не помогли. История попала в СМИ, поднялся шум, и «взаимодействия» не получилось. Росприроднадзор отказал в разрешении на добычу пяти баранов, рекомендовав «изыскание возможностей проведения научных исследований без умерщвления животных».

Горные охотники немножко расстроились, но сдаваться не стали.

В результате за прошедшие с тех пор полтора года родился официальный документ — программа научно-исследовательских работ, которая разрешает-таки убить заветных баранов.

Официальное ее название — «Организация мониторинга и разработка мер охраны путоранского подвида снежного барана (Ovis nivicola borealis) на территории ГПЗ «Путоранский» и сопредельных с ним участках».

В программе написано, что ее разработал ФГБУ ВНИИ охраны окружающей среды — его еще называют ВНИИ «Экология».

Претворять ее в жизнь будут сам это ВНИИ, ФГБУ «Заповедник Таймыра» и Клуб горных охотников. Главный пункт там: добыча путоранских баранов. Правда, уже шести вместо прежних пяти. Но и цена выросла: Клуб горных охотников заплатит не 15 млн, а 30 млн руб.

Программа рассчитана на три года. Охотники будут отстреливать по два барана в год, выбирая самцов старше десяти лет, то есть непродуктивного возраста. «Отстрел будет производиться «с подхода» с дистанции прицельного выстрела не менее 250–300 м», — говорится в программе.

Член клуба Александр Гомонов объяснил «МК», что чем старше баран, тем длиннее его рога. На них, как на стволах деревьев, нарастают годовые кольца. «В подзорную трубу мы будем видеть рога, считать кольца и узнавать, сколько лет барану — подходит он под требования программы или нет».

В программе объясняется, что изъятие из популяции («изъятием» деликатно называется отстрел баранов) даст материал для проведения генетических и морфологических исследований, а также организации «биомониторинга популяции на основе состояния здоровья отдельных особей».

Кроме отстрела шести животных еще восемь (четырех самок и четырех самцов) предполагается пометить, надев на них радиоошейники или снабдив подкожными передатчиками, и следить по их данным за передвижением баранов.

 

* * *

Нужна ли такая научная программа краснокнижным баранам? Насколько она обоснованна с точки зрения ученых, занимающихся исследованиями популяций диких животных?

«МК» обратился с этим вопросом к кандидату биологических наук Евгении Брагиной, эксперту в вопросах сохранения крупных животных. Она преподает методы их изучения, в том числе анализ популяционных трендов.

«Если бы это была заявка на грант, я бы не дала на такую программу положительный отзыв, — объяснила Евгения Брагина. — Здесь только наметки, но нет проработанности, продуманности.

Планируется изучить динамику популяции. Но программа рассчитана на три года, а динамику популяции изучают годами. За три года ее изучить невозможно.

Планируется вести работы в отдельном ареале. Но в каком? Ареал не указывается.

Планируется провести исследования отношений в системе снежный баран — крупные хищники. Хищник — жертва — всегда интересно. Но каким образом такие отношения будут изучаться? Об этом ни слова.

Планируется пометить четырех самок и четырех самцов. Почему именно четырех, не объясняется. А почему не шесть? Не десять? Ведь изучение популяции проводится на гораздо большем количестве животных, чем четыре самки и четыре самца.

Главное, что мне из этой программы совершенно непонятно: зачем проводить отстрел животных, кроме как для привлечения финансирования клуба.

В мире есть примеры, когда принималось решение одно редкое животное изъять из природы. Разрешить охотникам его добыть, чтобы на выплаченные ими деньги заработать на содержание заповедника и научные работы.

Но такая цель всегда обозначается. Она вызывает громкий общественный резонанс, горячие обсуждения. Но это совсем другая история.

А здесь — нет. Здесь обозначается научная цель. Отстрелить шесть особей, чтобы собрать генетический материал.

Но чтобы собрать генетический материал, не надо убивать. Его собирают в экскрементах или в шерсти. Используют колючую проволоку, за которую животное зацепится и оставит клок шерсти. Или — если уж так хочется — можно усыпить животное, а потом взять кровь.

Ради генетического материала животных не убивают. Это знают все ученые независимо от того, в какой области они специализируются. Поэтому для ученых все это выглядит просто как способ отстрела самцов, которые имеют высокую трофейную ценность.

Но тогда надо честно сказать: у нас вот такая цель. И потом ее обсуждать. А не смешивать разумные факты с сомнительными».

 

* * *

Интерес горных охотников к сбору генетического материала находит отражение на интернет-сайте клуба. Там даже вывешена «Инструкция по отбору тканей для исследования генофонда копытных», напоминающая местами сцены фильма ужасов.

«1. Лезвие ножа промыть чистой водой и протереть спиртом или водкой.

2. До лезвия ножа не дотрагиваться руками и не касаться других предметов.

3. Взять тушу животного за шею, голову или язык.

4. Сделать надрез наружных слоев мышц и вырезать изнутри кусочек мышечной ткани размером с горошину (1–3 грамма).

5. Ножом, не касаясь пробы руками, положить в пробирку со спиртом.

6. Пробирку закрыть и прикрепить бумагу со следующими данными: вид животного, дата отстрела, муниципальный район и субъект Федерации для России. Максимально подробное описание для других стран. Указать половозрастной состав. ФИО взявшего пробы. Сделать фотографии трофея с разных сторон».

Строжайшие меры стерилизации, описанные в инструкции, должны внушать уважительное отношение к охотникам, собирающим генетический материал: какие молодцы, все у них по-взрослому.

Но когда знаешь, что ученые собирают генетический материал из экскрементов и шерсти диких животных, незнакомых даже с мылом, а уж со спиртом тем более, эти санитарные меры вызывают скорее удивление. Они излишние. Ненужные. Дилетантские.

Ну а сам генетический материал — вот эти кусочки мяса величиной с горошину, которые охотники свозят в Москву со всего света, при этом наверняка нарушая таможенные правила, — они кому-то нужны?

Александр Гомонов, ответственный за генетический материал в Клубе горных охотников, объяснил «МК», что нужны, но уже не биологам, которые изучают парнокопытных, а, как ни странно, животноводам.

Мясные «горошины» клуб передает ВНИИ животноводства. Там они каким-то образом используются для улучшения породных качеств домашних баранов. Чтоб, например, шерсти у них было поменьше, а мяса побольше. По словам Гомонова, сейчас именно такие бараны востребованы, а дикие животные, на которых ведется охота, отвечают требованиям. Анализируя генетический материал горных баранов, животноводы то ли прикидывают, чем кормить домашних баранов, чтоб у них быстренько изменились гены, то ли думают, не скрестить ли дикого барана с домашним в лабораторных условиях для более быстрого результата.

Александру Гомонову точно не известно, в каком направлении ведется работа. Но он знает, что во ВНИИ животноводства уже написали статью про генетический материал «мясных горошин», отправили в Англию и «ждут, чтобы научный мир ее проанализировал».

* * *

Ученые занимаются научными исследованиями, потому что это их профессия, любимое занятие, и они получают от него удовольствие.

А у охотников любимое занятие — охота. Они получают удовольствие от нее, поэтому охотятся.

Разница в том, что научные исследования имеют еще и общественный «выхлоп» — они приносят пользу не одним ученым, а в итоге всем людям планеты. А охота не имеет общественного «выхлопа». Польза от нее — только лично самому охотнику. Азарт, острые ощущения, трофеи.

Декларируя причастность к научным исследованиям, Клуб горных охотников старается себе тоже придать общественную значимость. Мол, не ради собственного кайфа мы добываем диких животных, а трудимся на общее благо — поставляем ученым редкий генетический материал.

 

Это как Шариков в булгаковском «Собачьем сердце». Он тоже душил кошек не ради собственного кайфа, а потому что очищал от них сараи — на благо общества.

Притязания охотников на научность смешны, потому что противоестественны. Охотники — это охотники. Ученые — это ученые.

Охотники не лучше ученых. Ученые не лучше охотников. И те и другие — данность. Они есть. Потому что так устроен мир.

Когда охотники пытаются присвоить себе функции исследователей и защитников живой природы, «неохотники» хотят их разоблачить. Это закономерно, поскольку любые схемы тут шиты белыми нитками. Всем же понятно, что, прикрывшись чужими функциями, они стремятся решить чисто личные задачи — добыть животных, на которых охота запрещена.

Отстрел таких животных — это плохо. Еще хуже — обман, при помощи которого такой отстрел пытаются легализовать.

Честнее и правильнее назвать вещи своими именами. Сказать открыто и прямо: вот весы. На одной чаше отстрел шести краснокнижных животных в том возрасте, когда они уже не дадут потомства. На другой — 30 миллионов рублей, которые будут потрачены на защиту их соплеменников от браконьеров, строительство кордонов, устройства спутниковой навигации, высокую зарплату сотрудникам заповедника, наем вертолетов для мониторинга количества этих животных, борьбу с паразитами в зоне их обитания и на все, что еще может понадобиться, чтобы сохранить их популяцию.

Другого способа обеспечить все это у государства нет. Никто же не хочет платить еще один налог на содержание заповедников. А госбюджет не резиновый. Поэтому вот весы и давайте решать.

Конечно, в СМИ сейчас же начнется горячее обсуждение про безнравственность — нравственность такого обмена, обоснованность — необоснованность. Но это и хорошо. Животные заповедников являются природными ресурсами, которые находятся в государственной собственности. В соответствии с Конституцией РФ они принадлежат государству, то есть гражданам. Граждане имеют право знать, что происходит с их собственностью, и решать ее судьбу. По крайней мере, участвовать в ее решении.

Цена вопроса тоже имеет значение. Судя по рекламным прайсам, добыча одного снежного барана на Камчатке, где охота на них разрешена, в августе 2018 года обойдется в 500–600 тыс. руб. За одного краснокнижного путоранского барана Клуб горных охотников предлагает 5 млн руб. В десять раз больше. Справедливо? Или пусть платят в 20 раз больше? Тоже давайте обсуждать.

Горные охотники предлагают сделку. Общество должно взвесить все за и против и решить, принимать ли их условия. Рынок и демократия — это оно и есть.

Ни Минприроды, ни Росприроднадзор, ни вице-премьер Хлопонин, ни «Гринпис», ни спецпредставитель президента по экологии не могут в данном случае принять правовое решение. Для этого нужен законодательно оформленный механизм, который бы позволял учесть позиции природоохранных структур, зоозащитников, ученых-биологов и просто неравнодушных граждан.

Такого механизма у нас в стране нет. Его нужно разработать и принять. Горным охотникам как раз и стоило бы заняться его лоббированием. Вместо того чтобы потешать народ «научными» программами, заспиртованными мясными «горошинами» и прочим псевдоученым блудом.

* * *

Чтобы защитить путоранских баранов, «Гринпис» обратился к заместителю министра природных ресурсов Артему Сидорову с просьбой отказать в выдаче разрешения на их добычу и рассмотреть соответствие занимаемым должностям руководителей Таймырского заповедника и ВНИИ «Экология», утвердивших программу.

«На нас в последнее время прямо набрасываются зоозащитники и журналисты, — посетовал Александр Гомонов. — Ругают, разоблачают. А все из-за того, что мы хотим добыть двух старых баранов».

«Как двух? — удивилась я. — Вы же хотите шесть».

«Всего шесть, — согласился Гомонов. — Двух — это в этом году». Вздохнул и добавил: «Наверное, уже не добудем».

Наверное, нет.

Эх. Печаль.