В рамках перекрестного года Японии и России при содействии посольства Японии и Чеховского фестиваля на сцене Театра имени Моссовета проходят гастроли театра «Сетику Гранд Кабуки»: труппа «Тикамацу-дза» показывает 300-летнюю пьесу «Кэйсэй Хангонко» и старинное танцевальное «путешествие» (митиюки) из пьесы «Ёсинояма». Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Театр кабуки приезжает в нашу страну в шестой раз. Первые гастроли случились в 1928 году, последние провел в 2003-м наш главный популяризатор театрального искусства Дальнего Востока Чеховский фестиваль. Однако кажется, что более или менее продвинутые россияне знают об этом 400-летнем японском театре все: и про особых сказителей (дзерури), речитативом рассказывающих о том, что происходит на сцене под дребезжащий аккомпанемент струн сямисэна, и про искусство оннагата — мужчин, испокон веков исполняющих женские роли. И про столетиями сохраняемые пьесы; и про специфическую актерскую технику — навеки утвержденные жесты, интонации, телодвижения; и про артистов, играющих одну роль до глубокой старости, оттачивая свое мастерство до непостигаемого совершенства. И все же каждый раз это неизменное искусство вызывает новый всплеск удивления.
Труппа «Тикамацу-дза», основанная в 1981 году для популяризации пьес «японского Шекспира» — Тикамацу Мондзаэмона, приезжала к нам в 2003 году. Представленная в этот раз пьеса Мондзаэмона «Кэйсэй Хангонко» жанрово и стилистически сильно отличается от «Самоубийства влюбленных в Сонэдзаки» 15-летней давности: хотя семейная пара и здесь собирается совершить двойное самоубийство, все кончается благополучно. К тому же речь идет не о любви, а исключительно об искусстве — дело происходит в среде живописцев. Заика-герой — бедный художник Укиё Матахэй — жаждет признания мастера: дарования ему наследственного имени Тоса. Получив отказ, он собирается сделать харакири вместе с женой, однако перед смертью высекает автопортрет на каменной чаше. Изображение проходит сквозь толщу камня, и, признав талант ученика, учитель Тоса наконец-то нарекает страдальца своим именем.
Различия пьес не помешали спектаклям выглядеть как близнецы: тот же реалистичный павильон, на сей раз изображающий жилище мастера Тосы, те же буйные заросли кустов и деревьев, справа — певцы и музыканты, ведущие спектакль, сверху — титры, объясняющие происходящее, что вовсе не лишне. Ведь когда, например, из кустов выглядывает чучело плюшевого тигра, только перевод восклицаний потрясенного мастера Тосы («Какие мощные мазки на голове! Какая проницательность во взгляде!») позволяет уяснить, что на самом деле это не тигр и не чучело, а творение неизвестного художника.
Но никакой перевод не объяснит актерские тайны японского театра. Когда 15 лет назад руководитель и главный актер труппы — 71-летний Накамура Гандзиро III — играл юную гейшу, поразив истинным величием и непостижимым мастерством преображения, ни возраст, ни природные данные не казались принципиально важными. Сегодня в труппе играют два его сына — 58-летний Накамура Сэндзяку III, специализирующийся на амплуа оннагата, и 59-летний Накамура Гандзиро IV, получивший не только наследственное имя, но и главные мужские роли в спектаклях. Младший брат, со скорбным породистым лицом и достоинством матроны играющий болтливую жену героя, по европейским меркам скорее трагик. А старший, маленький толстячок с неважной физподготовкой и уморительными гримасами, выглядит прирожденным комиком. Когда он, перекосив рот, давясь звуками, неловко ползая на коленях и пошлепывая ладошками по шее («он готов разодрать себе горло», комментирует дзерури), изображает непризнанного художника, застенчивое хихиканье порхает в зале.
Возможно, эта жанровая пьеса, созданная в 1708 году для кукольного театра и лишенная романтической приподнятости, допускает подобную реакцию. Но когда в митиюки (развернутой пластической интермедии, изображающей путешествие) из пьесы «Ёсинояма» Гандзиро IV, изображая воина «ловкого и проворного на вид», неповоротливо размахивает мечом и соломенным щитом, пошатывается на полупируэте и, комично поднимая колени, крадучись ходит на полупальчиках — хочется представить на его месте каких-нибудь стройных самураев из фильмов Такэси Китано. Или же, закрыв глаза на актеров, постигать чистую символику старинного танцевального искусства, изображающего летящего фазана легким поднятием бровей, а бушующее море — мерным покачиванием веера
