Не удержался, купил как-то в букинистическом забавную книжку. «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», 7-е издание, автор — Берия Лаврентий Павлович (на самом деле — написал расстрелянный им зав отделом ЦК Компартии Грузии Э. Бедия). Предыдущий хозяин аккуратно выцарапал или закрасил все упоминания неприличной фамилии — на обложке, в аннотации, в выходных данных… Но саму книгу хранил лет сорок с лишним. Зачем? Тайком перечитывал? От чего хотел застраховаться? Или предполагал, что все еще вернется? Но тогда спросят за испорченные страницы…
А знаменитый 5-й том БСЭ, вышедший в 1953 году — с большой статьей о Берии, верном соратнике, выдающемся деятеле, маршале, Герое Соцтруда, кавалере пяти орденов Ленина, двух орденов Красного Знамени, ордена Суворова I степени — за великий полководческий подвиг (депортацию чеченцев)… Но с ним аккурат тогда (к выходу тома) случилась известная неприятность, так что после расстрела «верного ученика», в мгновение ока ставшего «изменником», подписчики БСЭ получили рекомендацию Государственного научного издательства вырезать страницы со статьей о Берии и его портретом и вклеить другие, в которых никакого упоминания о нем уже не было. Вклеили новые — с несообразно огромной статьей о крохотном острове Беринга, кто не знает подоплеки, очень удивляются: о Гренландии статья значительно меньше, о Мадагаскаре, о Сахалине…
…Арестован был первый заместитель Председателя Совмина СССР, министр внутренних дел Л. Берия 26 июня 1953 года непосредственно на заседании Президиума Совмина. Подготовили арест (по разным данным) Н. Хрущев и Г. Маленков. Непосредственно осуществили военные во главе с маршалом Г. Жуковым.
«К лету 1953 г. ведомство Берии накопило материалы, которые могли дискредитировать Маленкова, Хрущева и других членов Президиума ЦК. Он поставил вопрос об аресте бывшего секретаря ЦК и министра госбезопасности С. Игнатьева — ставленника Маленкова, был арестован бывший начальник следственной части МГБ по особо важным делам М. Рюмин, который мог дать показания на Маленкова и Хрущева…» — так пишут историки, которым я верю.
Берия также выступил с рядом инициатив, как по внутренней, так и по международной политике. Историки, по сути, единодушны: один из главных сталинских палачей, он после смерти Хозяина стал главным движителем перемен, без которых задыхалась страна. Чего здесь было больше: цинизма и беспринципности, или искреннего понимания того, что дальше так жить невозможно? Не знаю. Но за три месяца он успел поразительно много.
Прошла реабилитация евреев-врачей, реабилитация арестованных по так называемому «менгрельскому национальному центру» в Грузии, амнистия около полутора миллионов заключенных (не политических), принято решение о ликвидации паспортного режима, об исправлении линии партии, допущенной в национальной политике и в карательных мероприятиях в Литовской ССР, Западной Украине и Западной Белоруссии…
Из аппарата первого заместителя председателя правительства непрерывным потоком шли записки, повергавшие читавших в ужас. Как будто написаны они были в конце 80-х…
Из Кремля Берия был доставлен на гауптвахту Московского военного округа. Откуда стал писать письма товарищам.
«Товарищу Маленкову
Дорогой Георгий! В течение этих четырех тяжелых суток для меня, я основательно продумал все, что имело место с моей стороны за последние месяцы после пленума ЦК КПСС, как на работе, так и в отношении лично тебя и — некоторых товарищей президиума ЦК и подверг свои действия самой суровой критике, крепко осуждая себя. Особенно тяжело и непростительно мое поведение в отношении тебя, где я виноват на все сто процентов.
В числе других товарищей, я тоже крепко и энергично взялся за работу с единственной мыслью сделать все, что возможно, и не провалиться всем нам без товарища Сталина и поддержать делами новое руководство ЦК и Правительства. <…> Совершенно справедлива твоя критика, критика т-ща Хрущева Н.С. и критика других товарищей на Президиуме ЦК <…>»
И так страниц двадцать!
«…Хочу сказать несколько слов в отношении товарищей.
Вячеслав Михайлович (Молотов. — П. Г.)! У меня всегда было прекрасное ровное отношение к Вам, работая в Закавказье, мы все считали Вас верным учеником Ленина и верным Соратником Сталина, вторым лицом после товарища Сталина. Если спросить мою семью, Вам могут рассказать очень много хорошего о Вас с моих слов…
…Никита Сергеевич (Хрущев. — П. Г.)! Если не считать последнего случая на Президиуме ЦК, где ты меня крепко и гневно ругал, с чем я целиком согласен, мы всегда были большими друзьями, я всегда гордился, тем, что ты прекрасный большевик и прекрасный товарищ, и я не раз тебе об этом говорил, когда удавалось об этом говорить, говорил и т-щу Сталину. Твоим отношением я всегда дорожил…
…Николай Александрович (Булганин. — П. Г.)! Никогда и нигде я тебе плохого не делал. Помогал честно и как мог. Т. Маленков Г.М. и я не раз о тебе говорили т-щу Сталину, как о прекрасном товарище и большевике.
…Лазарь Моисеевич и Анастас Иванович (Каганович и Микоян. — П. Г.). Вы оба знаете меня давно. Анастас меня направил еще в 1920 году из Баку для нелегальной работы в Грузию, тогда еще меньшевистскую, от имени Кавбюро РКП и Ревоенсовета, XI армии, Лазарь знает с 1927 г. и не забуду никогда помощи, оказанной мне по партийной работе в Закавказье, когда вы были секретарем ЦК. За время работы в Москве можно было многое сказать. Но одно скажу: всегда видел с Вашей стороны принципиальные отношения, помощь в работе и дружбу, я со своей стороны делал все, что мог…
…Дорогой Георгий (Маленков. — П. Г.), прошу тебя понять меня, что ты лучше других знаешь меня. Я только жил, как лучше сделать, конечно, в пределах своих возможностей вместе с Вами Страну Могущественной и Славной, думать иначе обо мне просто недопустимо моей голове. Конечно, после того все, что произошло, меня надо призвать крепко к порядку, указать свое место и крепко одернуть, чтобы было помнить до конца своей жизни, но поймите, дорогие товарищи, я верный сын нашей Родины, верный сын партии Ленина и Сталина и верный Ваш друг и товарищ. Куда хотите, на какую угодно работу, самую маленькую, пошлите, присмотритесь, я еще могу верных десять лет работать и буду работать всей душой и со всей энергией. <…>
Лаврентий Берия
Т-щи, прошу извинения, что пишу не совсем связно и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенснэ (очков)».
На следующий день снова пишет:
«В Президиум ЦК КПСС. Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову. Дорогие товарищи, со мной могут расправиться без суда и следствия, после 5-дневного заключения, без единого допроса, умоляю вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить. Почему делать так, как сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи; разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его. Еще раз умоляю вас всех… Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и притом подозрительная. Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать. Разве будет плохо, если т-ща реабилитируют. Еще и еще раз умоляю вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить. Ваш Лаврентий Берия».
Хрущев вспоминал: «Когда изолировали Берию, он попросил карандаши и бумагу. Мы посоветовались между собой, у некоторых были сомнения, а потом решили дать, может быть, у него появились какие-то побуждения рассказать искренне, что он знает о том, в чем мы его обвиняли. Он начал писать записки…» Генерал Москаленко, отвечавший за содержание Берии под арестом, в своих воспоминаниях утверждает: «Все эти письма мы докладывали членам Президиума Маленкову, Хрущеву и Булганину. А потом получили указание больше ему не давать ни бумаги, ни карандаша, ни ручки, то есть запретить писать, что и было исполнено».
Понятно, что никакого значения письма Берии не имели. С ними даже не ознакомили всех членов Президиума ЦК.
Берия был жесток, при нем «товарищей» беззаконно стреляли по тюрьмам. В одном из последних своих трагических писем он в ужасе перед неминуемой — понимал! — смертью маловразумительно писал своим товарищам по Президиуму ЦК:
«Но скоро после перевода в Москву, когда немного навели порядок в МВД после Ежова, т. Сталин выделил МГБ из МВД, особый отдел передал Наркомату Обороны, и только в начале войны, когда надо было остановить бегущие — отступающие наши войска, был вновь объединен МВД — возвращен Особый отдел из Наркомата Обороны и после проделанной работы по остановке бегущих войск, когда было расстреляно несколько десятков тысяч дезертиров…»
И никто из получателей письма не подчеркнул этих строк, не оставил вопрос на полях (может, ошибся — «несколько десятков тысяч»?).
Письма с «гауптвахты» поражают не только этим. Но и запредельностью тона — заискивающего, тошнотворно-льстивого, самоуничижительного, лишенного тени чувства собственного достоинства. Понимаешь отчетливо поведение Бухарина, Зиновьева, Тухачевского… Позже так же вели себя Маленков, Молотов… Хрущев… Попал в банду — живи, как в банде принято: кайся последними словами, посыпай голову пеплом… «А век поджидает на мостовой,/Сосредоточен, как часовой./Иди — и не бойся с ним рядом встать./Твое одиночество веку под стать./Оглянешься — а вокруг враги;/Руки протянешь — и нет друзей;/Но если он скажет: «Солги», — солги./Но если он скажет: «Убей», — убей…»
Лгали и убивали, защищенные «новой моралью». А тех, кто придерживался «старой», не дрогнув, и убивали.
За все «советские» десятилетия кого можно назвать невиновным, подлежащим безусловной реабилитации? Я имею в виду представителей власти. Кого? Я таких не знаю.
Берия, безусловно, заслужил свою пулю, пожалуй, больше других. Но и те, перед кем он так униженно молил, чего заслужили? Главный следователь по делу Берии, Генеральный прокурор Роман Руденко, будучи прокурором Сталинской области, только в рамках «приказа 00447» подписал в качестве члена областной «тройки» 9801 бессудный (незаконный) смертный приговор. И выжил сам. А сейчас прокуратура России за достижения в защите справедливости установила ведомственную награду — медаль имени Руденко.
Июльский Пленум 1953 года был сказочный. Фонд А.Н. Яковлева опубликовал в свое время и подлинный вариант, и правленую стенограмму. Переписывали страницами.
Хрущев. В четверг мы с ним — Маленков, я и Берия — ехали в одной машине, а распрощались мы с ним, знаете, как. Он же интриган, он меня интригует против Маленкова и против других, но он считал главным Маленкова, что надо против него. Прощается, он мне руку жмет… я ему тоже отвечаю «горячим» пожатием: ну, думаю, подлец, последнее пожатие, завтра в 2 часа мы тебя подожмем. (Смех.) Мы тебе не руку пожмем, а хвост подожмем.
Товарищи, с вероломным человеком надо было так поступить. Если бы мы сказали, когда уже увидели, что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами. Вы не думайте, он умеет. Я уже некоторым товарищам говорил, и мне говорили, что я преувеличиваю: смотри, не будь чудаком, похоронит тебя, речь произнесет и табличку повесит — здесь покоится деятель партии и правительства, а потом скажет — «дурак». И покойся там. Он способен на это. Он способен подлить отраву, он способен на все гнусности. Дело мы имели не с членом партии, с которым надо партийными методами бороться, а мы имели дело с заговорщиком, с провокатором, а поэтому не надо было разоблачать себя. Агентура, как они говорят…
Каганович. А основное — это то, что, когда факты показали нам, что мы имеем дело с контрреволюционным, фашистским заговорщиком, Президиум Центрального Комитета партии действовал решительно, быстро, а главное, умно. Рука не дрогнула. Враг был исключен из партии и арестован. Тем самым Президиум ЦК оправдал доверие своего Центрального Комитета. (Аплодисменты. Голоса: «Правильно».) Товарищ Булганин здесь правильно отмечал особо выдающуюся роль инициаторов в этом деле товарищей Маленкова, Хрущева, Молотова, и как товарищ Хрущев добавил, и товарища Булганина, и других членов Президиума ЦК.
Шаталин (секретарь ЦК. — П. Г.). И вот эта грязная моська осмелилась соперничать с нашей партией, с нашим ЦК. Этот самый грязный человек пытался внести раздор в ряды нашего Президиума, в ряды Центрального Комитета нашей партии, внести недоверие, то есть нарушить то самое, чем сильна наша партия, — единство. Но этому человеку не удалось и никому не удастся этого сделать. <…> Никому не удастся помешать строить или выполнять те предначертания, которые нам завещали товарищ Ленин и товарищ Сталин. Я, товарищи, считаю, и все мы вместе, видимо, считаем, что с помощью членов Центрального Комитета наш Центральный Комитет и Президиум Центрального Комитета, очистившись от скверны, выгнав из своих рядов этого провокатора и авантюриста, я бы сказал, раскрепостившись от него, не имея теперь помех, пойдут все вместе вперед еще более едиными, еще более уверенными и выполнят те заветы, которые даны нам товарищем Лениным и товарищем Сталиным (Аплодисменты)…
Десятилетия сидели рядом с «моськой», «негодяем», «фашистским заговорщиком» — и ничего! А в результате единогласно проголосовали за все обвинения: предательство партии, измену делу Сталина, шпионаж, безнравственное поведение (список из 220 фамилий сожительниц, составленный сводником-адъютантом, вызывает огромные сомнения)… В том числе голосовали и те, кто очень скоро и сам будет осужден и расстрелян как пособник.
А уж «простые советские люди»!..
Учительница из Ленинграда З. Емельянова. 21 июля 1953 г.:
«Нет слов, чтобы выразить возмущение по поводу наймита-авантюриста, забравшегося в сердце нашей партии, стремившегося постепенно привести к реставрации капитализма. Всем сердцем живя с родной партией, нельзя не выразить слов одобрения и радости, что враг народа, враг нашей Родины вскрыт вовремя, своевременно и решительно приняты меры Центральным комитетом партии по ликвидации преступной авантюры врага народа Берия».
« … Когда государственный обвинитель Руденко приступил к чтению объемистого, страниц на сто, документа, Берия заткнул уши. Прокурор потребовал объяснений. «Меня арестовали какие-то случайные люди… Я хочу, чтобы меня выслушали члены правительства», — заявил Лаврентий Павлович. «Вас арестовали согласно решению правительства, и вы это знаете. Мы заставим вас выслушать обвинительное заключение», — ответил на это Руденко.
Берию отвели в камеру и перестали кормить. Лишь день выдержал без пищи несгибаемый сталинский нарком, потом запросил обед и смиренно выслушал обвинительное заключение.
Казнили Берию в бункере штаба Московского военного округа. С него сняли гимнастерку, оставив белую нательную рубаху, скрутили веревкой сзади руки и привязали к крюку, вбитому в деревянный щит. Этот щит предохранял присутствующих от рикошета. Прокурор Руденко зачитал приговор.
«Разрешите мне сказать…» — вдруг начал канючить бывший маршал.
«Ты уже все сказал, — отрезал Руденко и, повернувшись к военным, распорядился: — Заткните ему рот полотенцем». Когда приказ был выполнен, прозвучал выстрел. Приговор привел в исполнение генерал Павел Батицкий. Пуля угодила Берии в середину лба. Тело повисло на веревках…»
Все ложь! Нет у нас Судебного дела, не знаем мы, где оно, кто что сказал, кто о чем «канючил», кто чем затыкал рот.
Я спросил у историка Рудольфа Пихои, первого главы Росархива, автора выдающихся книг «по потаенным документам», и он мне ответил:
— Судебного дела (Берии) я никогда не видел.
Я спросил:
— Но его точно расстреляли?
— Да. Я сам читал письмо Батицкого, в котором тот просил дать ему Героя за свой подвиг. Отказали: ты уже орден получил за это.
Павел Гутионтов
