Сибирь не подвела: Томск встретил по-настоящему фирменным утренним морозом. Мне он, грешным делом, показался просто лютым.
Жаль только, что мороз был одиноким «встречающим» — из обкома комсомола, с которым редакция, как положено, договорилась о помощи мне, никто в аэропорту не появился.
Я тогда работал в журнале ЦК ВЛКСМ «Молодой коммунист». Местные ребята, может, и не особенно рвались привечать командированных из столицы, но куда деваться — начальство общее, в случае чего спуску не даст.
Тем более что благожелательная публикация в центральном издании никогда не была лишней, работала на авторитет области. Ну а, не дай и не приведи, нелицеприятную приходилось стоически сносить: ничего личного, у всех своя работа…
Во всяком случае, чтоб не встретили по прилёте, — такое со мной произошло всего один раз за всё время работы.
У добрых людей разузнал, как добраться на городском транспорте в обком комсомола.
Там рабочий день ещё не наступил. Только уборщицы хлопотали, готовя кабинеты к трудовым будням.
Притулился где-то в уголочке и стал размышлять над происходящим.
Задание моё было ответственным, но особенно уж трудным не казалось.
В «Молодом коммунисте» было заведено открывать номер статьёй заметной, сейчас бы сказали, знаковой личности — крупного комсомольского функционера, партийного или хозяйственного руководителя, известного деятеля культуры.
На это раз заказали, статью члену ЦК КПСС, первому секретарю Томского обкома КПСС Егору Кузьмичу Лигачёву.
Получив текст, поняли — к публикации у нас не пригоден.
Обкомовские сотрудники привычно нарезали из обрывков казённых докладов дежурный отчёт об успехах области. (В шутку этот метод именовался французским — «рекле». В «переводе» — резать-клеить. По-нынешнему — копипаст.)
А мы всё-таки старались держать марку.
Издание пусть и не было суперизвестным, но тираж ниже 700 000 экземпляров не опускал, печатал довольно качественную публицистику, в журналистских кругах славился «золотыми» перьями.
Среди штатных работников — будущие главный редактор «Огонька» Владимир Чернов, известная оппозиционная журналистка Алла Боссарт, политобозреватель «Известий» Александр Проценко, писатель Леонид Лейбзон (мог интересно рассказать буквально о чём угодно, хоть работу школы ДОСААФ описать).
С журналом сотрудничали Юрий Щекочихин, Александр Ципко, Еремей Парнов, Борис Левин, Вия Артмане, десятки других заметных авторов.
Ближе к перестройке дерзости заметно прибавилось. Самая известная «хулиганская» выходка — это обложка журнала, которую легко было принять за портрет молодого коммуниста:
Обложка журнала «Молодой коммунист» № 10 1989 года
— Так что, срочно в Томск, выручай! — сказал главный редактор Апресян.
Как выручать, сказать позабыл.
Понятно, что текст требуется, по крайней мере, «очеловечить», поискать какие-то изюминки.
Договорились с обкомом комсомола, чтобы организовали мне встречу с именитым автором.
Пока вот сижу в пустой ещё конторе. В коридоре бубнит радио. Пошли местные новости и что слышу: «Первый секретарь Томского обкома партии товарищ Лигачёв прибыл сегодня в Стрежевой».
Хорошенькое дело! А как же наша встреча?!
Появившийся, наконец, завотделом пропаганды развёл руками:
— Давайте подождём возвращения Юрия Кузьмича, постараемся аккуратно посодействовать.
Смотрел на меня при этом сочувственно. (Теперь, переболев тут недавно ковидом, знаю: именно так смотрят на носителей инфекции.)
Дал добрый совет: ни в коем случае, если доведётся, — ни намеренно, ни нечаянно проговорившись — не назвать Лигачёва Егором. Только Юрием Кузьмичом!
Так его звали в Томске повсеместно — в местных СМИ, на официальных совещаниях, торжественных собраниях и при личном общении. Мне довелось увидеть служебный телефонный справочник обкома КПСС, и там на первой странице чёрным по белому — Юрий Кузьмич Лигачёв.
Завотделом начал выбивать машину, чтобы отвезти меня в гостиницу, долго прямо при мне с кем-то препирался.
День для него оказался удачным: машина нашлась, меня благополучно доставили. Хорошо — номер не забыли забронировать: просто так с улицы в то время в гостиницу поселиться было нереально — и я на время освободил всех от хлопот обо мне.
Стал готовиться к беседе. Ещё в Москве прочёл, что успел, о Томске. Здесь накупил местных газет, их перешерстил. Набрасывал какие-то планы…
Томск — постоянно действующий музей деревянной архитектуры под открытым небом
При этом всё отчётливее созревала уверенность, что предложение переделать посланный в журнал материал будет с негодованием отвергнуто.
Обкомовские ребята рассказывали, как трепетно относится Юрий Кузьмич к своим литературным способностям, как высоко их ценит, находя повседневное подкрепление этой уверенности в оценках коллег и других подчинённых.
В Томске у меня жили знакомые, вечером пошёл к ним в гости. Там окончательно понял — положение катастрофическое.
Друзья закидали историями об упорном, властном, несговорчивом характере руководителя области.
Причём действия его (не поспоришь!) нацелены были на доброе, но то и дело оборачивались всякого рода неудобствами для людей.
Скажем, стремление к здоровому образу жизни. Только приветствовать надо.
Это умозрительно, теоретически.
Да здравствует здоровый образ жизни!
На практике всё сложнее.
Юрий Кузьмич — известный в области поборник ЗОЖ. Он не только пропагандирует его, в частности, лыжный спорт, но и показывает личный пример. Каждый выходной — на лыжном склоне получает и удовольствие, и заряд бодрости, здоровья.
Члены бюро обкома партии, другие руководители, директора крупных предприятий подъезжают поздороваться. Вежливые люди! Явку, естественно, никто не фиксирует, списков не ведёт.
Директора возвращаются к своим сотрудникам, усыпавшим склон, и без всяких регистраций видно, где идея полезной для здоровья физкультуры массово воспринята, а где её из рук вон плохо пропагандируют.
В результате друг хозяина дома сидит и клянёт на чём свет стоит и ЗОЖ и его главного адепта:
— В субботу не смог на склон пойти, теперь премии лишат!
Лигачёв знать не знает моего нового приятеля. Он хотел ему только хорошего. Не получилось.
…Через день-другой мне сообщают: завтра во столько-то вас ожидает Юрий Кузьмич.
Иду.
Достоевский красочно и точно описал переживания человека, которого везут на казнь. Их интенсивность у меня была несопоставимо ниже, но характер, уверяю, совершенно совпадал.
Здороваюсь, сажусь и понятия не имею, как объясню, чего припёрся. Ни какого даже завалящего объяснения так и не придумал.
Дальше произошло то, что осталось для меня загадкой до сих пор. (Психоаналитики, видимо, знают. Впрочем, может, и нет.)
Открываю рот и, — а сам даже начерно ничего не решил и, тем более, ничего не сформулировал, — вдруг спонтанно произношу (прямо как под чью-то диктовку) примерно такое:
— Юрий Кузьмич, в редакции высоко оценили присланный вами материал. Его можно было бы немедленно отправлять в набор. Но 17 страниц машинописного текста всё-таки маловато. Мы изыскали возможность отвести под статью полный печатный лист — 24 страницы. Естественно, просить вас переделывать её было бы просто бессовестно. Собственных задач полно, так ещё и задачи далёкой редакции решать? Поэтому мне поручили, если вы согласитесь, задать вам несколько вопросов. На основе ответов расширить текст и представить его вам на рассмотрение и возможную правку.
Вы бы видели, как расцвёл собеседник: вместо неприятного разговора вполне достойное решение проблемы.
Распорядился в приёмной, чтобы ни с кем не соединяли.
И началось — интервью ли, беседа ли, час воспоминаний, разговор по душам старшего товарища с молодым, чем-то заинтересовавшим. Около трёх часов продолжалось. Я буквально сам себе завидовал и жалел, что эта роскошь мне одному досталась.
Всё пересказать не выйдет.
Попробую припомнить то, что отвечает теме этой публикации: как добросовестный и талантливый руководитель пытался в советское время народ силой «в рай загнать».
Не забудьте, истории эти я не от кого-то постороннего услышал — могли быть и сплетни или выдумки, — а от самого их героя.
Начну с самого на тот момент главного для руководителя области.
В Стрежевой он летал для того, чтобы принять окончательное решение — досрочно начать разработку газовых месторождений томского Севера.
Добыча природных ресурсов на Севере
Это означало — прощай, спокойная размеренная жизнь. Но зато какие перспективы открывались! Помните крылатое «Чертовски хочется поработать!»? Кто только над ним не иронизировал. А ведь сказано было от души, искренне.
Именно с этим настроением искались резервы и ресурсы, новаторские технические и организационные решения.
А издержки от поспешности? Увы, их было не избежать.
Лигачёв говорил мне о них откровенно.
Но так уж он устроен: объём издержек признан допустимым, значит — вперёд!
И его не волнует, что связанные с этим тяготы не он один будет переносить. Напрячься не меньше, а то и больше придётся многим. Вовсе не каждый готов к чрезмерным усилиям.
Лигачёв будет уговаривать. Заставлять. Преодолевать сопротивление. Находить компромиссы.
Добьётся результата.
Не подумайте, будто руководитель в погоне за показателями напрочь забывал о людях. Наоборот.
Природные условия Севера не позволяют создавать там постоянные трудовые коллективы. Прочно закрепился вахтовый метод организации работы.
Сплошь и рядом, приехавшие на вахту рабочие селились в чём-то наподобие свинарника, спали на нарах, ели абы что. Ни удобств, ни развлечений. Возвращались со смены домой — отсыпались, отъедались, отмывались, любили гульнуть на заработанное.
Другое дело — вахтовые посёлки на месторождениях у Стрежевого. Комфортабельные уютные дома, все удобства, библиотеки и биллиардные, хорошие столовые.
У себя на базе люди жили куда в худших условиях.
При малейшей возможности многие стремились взять с собой на вахту и семью. Ну не эгоисты же, в самом деле, держать родных в бараках, а самим благами цивилизации пользоваться.
— Лично из-под кроватей и других укромных местечек вытаскивал жён-нарушительниц порядка с детьми, чтобы вернуть, несмотря на уговоры, на базу, — признавался мой собеседник. — Стоило дать слабину, позволить укорениться семейному поселению и крышка самой идее вахтового метода — экономичного и эффективного способа решить проблему рабочих рук в добывающих отраслях. Он потому такой, что не требует создания инфраструктуры. Если же в посёлке появятся семьи, сразу надо будет строить школы, детсады, больницы, магазины, общепит и так далее. Тоже дело неплохое, но, как говорится, из другой оперы.
Разговор перешёл на экологические темы, и неожиданно для меня Лигачёв заговорил об особенно ему дорогой ценности — сибирском кедре.
Чудо природы — Сибирский кедр
Картина его сохранности рисовалась удручающая. Число проблем зашкаливало, у меня блокнот от них готов был лопнуть.
Столько глупости, безалаберности, малограмотности. И уникальный продукт, созданный природой, — под угрозой исчезновения.
Мне, правда, оставалось неясным, кто собственно должен остановить катастрофу. Но решил, автор статьи и не должен на манер этакого всезнайки давать рецепты на все случаи жизни.
Вполне уместно будет просто напомнить, что за чудо сибирский кедр и выразить неподдельную тревогу за его будущее.
Кстати, посмотрел сегодня свежие публикации о проблемах кедра. Практически те же самые. Разве только ещё «капиталистический хищник» добавился. Поистине «что имеем — не храним, потерявши плачем».
Один телефонный звонок в беседу всё-таки вклинился. Приёмная, наверное, по поручению соединила с автором разгромной статьи в местной партийной газете о гастролях модного тогда Валерия Леонтьева.
Мне пришлось подслушать.
Лигачёв долго и горячо благодарил за принципиальную позицию, хороший вкус, умение убеждать. Удивлялся, почему такое безобразие вообще допускается. Сказал, что будет звонить Мелентьеву (Мелентьев Ю.С. – министр культуры РСФСР с 1974 по 1990 год).
Интересно, что неприятие творчества Леонтьева было весьма продолжительным. В 1985 году его удостоили премии Ленинского комсомола. Узнав об этом, Лигачёв вызвал к себе первого секретаря ЦК ВЛКСМ Виктора Мишина. Вернувшийся назад через некоторое время мрачный Мишин сообщил: в Центральном Комитете партии считают, что мы приняли ошибочное решение относительно Леонтьева.
Развития эта история не получила.
Мы продолжили.
Я спросил об отношении к сухому закону. Думал, сейчас что-то хлёсткое заполучу.
Вы знаете, вопреки ожиданиям, не услышал ничего резкого, гневного. Он раздумчиво сказал:
— Тут всё не так просто. Это и финансы, и народные настроения, и плохо понятые, но бытующие традиции. Нужна объёмная, кропотливая работа.
Если права народная молва, приписывающая Лигачёву главную роль в развёртывании антиалкогольной кампании с её дурью — вырубленными виноградниками, талонами на водку, безалкогольными свадьбами, ограничениями продажи спиртного и прочее, то выходит — не утерпел, не смог усидеть в поле разумного, опять захотелось всех разом и побыстрее осчастливить.
Я склонен считать, что молва права. У меня есть косвенное свидетельство.
Одно время накал атианкогольнобесия начал было несколько спадать.
В ЦК КПСС устроили по этому поводу совещание с главными редакторами и секретарями партбюро редакций ведущих СМИ.
Царил Лигачёв, костерил на чём свет стоит всех, кто без огонька ведёт кампанию. Ругал МПС (так называлась орган, в ведении которого были железные дороги) за то, что вернулось спиртное в вагоны-рестораны. Хвалил безалкогольное вино:
— Что там ваша «Хванчкара»!
— А вы пробовали? — ехидненько спросили из зала.
В ответ лукаво и довольно добродушно улыбнулся.
Поговаривают, пробовал. Но в далёком прошлом.
Когда я был в Томске, пора дегустаций безвозвратно миновала.
Его помощник, приданный мне для оперативной помощи на время написания статьи, рассказывал о сложившимся порядке проведения праздничных банкетов в обкоме партии.
Смущать своим присутствием участников, по сути, портить им вечер он не хотел.
Поэтому вместо первого тоста первый секретарь обкома, открывая вечер, произносил приличествующую случаю поздравительную речь и покидал мероприятие. А дальше уже партийные активисты без помех оттягивались каждый в свою меру.
То есть — хочу быть точно понятым — Лигачёв не был идеалистом, не витал в облаках, обычно правильно рассчитывал последствия своих действий. Это всегда вело к успеху.
Не строил иллюзий по поводу якобы совершенства плановых механизмов управления хозяйством.
Если понимал, что без авторитарного вмешательства, не удастся обеспечить людей необходимым, например, построить в области крупные молочные комплексы, обустроить вузы и так далее, решительно вмешивался в ситуацию.
Где получалось — надавливал, а то и угрозой партийного взыскания добивался своего.
В разговоре со мной вспоминал, как был первым избранным в Советском районе Новосибирска, где начинал строиться Академгородок, первым секретарём райкома партии. И как много было сделано, чтобы устранять всевозможные препятствия, то тут, то там возникавшие на пути создателей этого важнейшего научного комплекса.
Нашёл подтверждение в книге главного основателя Академгородка Михаила Алексеевича Лаврентьева.
Он пишет:
Весной 1958 года Академгородок, который еще «не вышел из чертежей», приобрел права гражданства: здесь был образован Советский район Новосибирска. Первым секретарем райкома партии стал Е.К. Лигачев … Районные организации прилагали много усилий к ускорению темпов строительства, к обеспечению растущего населения Академгородка всем необходимым – транспортом, предприятиями торговли и общественного питания, культуры и быта, детскими учреждениями, медицинским обслуживанием.
Вот так. Экономика, хоть трижды плановая, — она вроде пресловутого лежачего камня: вода сама под него не потечёт.
И важнее важного — корректировкой хозяйственных процессов, если есть такая нужда, должны заниматься толковые люди. Здорово, когда они находятся в нужном месте и в нужное время.
Однако если неуёмная натура порой требовала всё и сразу, то получалась в лучшем случае Демьянова уха.
Глубже смотря, подобный подход — это ахиллесова пята большинства социалистических учений. Но оставим, наша тема гораздо менее глобальна.
Да и рассказал я уже всё, что собирался. Не хотел рисовать портрет. Хочешь, не хочешь, а портрет всегда оценивает своего героя. Тем самым непременно упрощает.
Люди же природой созданы сложными.
Недавно встретил описание характера Пирпонта Моргана, признанного жреца американского капитализма.
Наблюдатели отмечают — он был деспотичен и уступчив; жаждал внимания к своей персоне и одновременно скромен; бесхитростно простодушен и невероятно практичен; осмотрительно-нетороплив, но порывист; расточителен и бережлив; бывал сугубо прагматичен и глубоко сентиментален.
Не думаю, что Лигачёв был устроен проще. Но и те, кого он насильно хотел сделать лучше, тоже не из прямой палки выструганы.
…За несколько дней изготовил текст. Автор его подписал.
В редакции были попытки ещё поулучшать, но Апресян сказал: «Вот подпись члена ЦК КПСС. Хватит в игры играть. Будет опубликовано дословно».
В аэропорту обкомовцы меня провожали — в отличие от встречи — «как положено».
Подъехал и помощник Лигачёва.
Протянул красиво упакованный пакет: «Юрий Кузьмич просил передать вам кедровых орехов и пожелать счастливого пути!».
Владимир Поволяев
