Кто кого?.. К изнурительной, а точнее, к изнуряющей тупости вопросов еще как-то удалось привыкнуть, но как прибрать свою энергетику жалоб и так называемых «дополнительных показаний», ― из отца хлещет едва скрываемое негодование на своих доносителей и клеветников, но нигде не видно в их адрес каких-либо оскорблений и брани.
Поэтому поведение на допросах при всех их однообразиях и кажущейся волоките есть высший пик напряжения ― духовного и физического для людей, попавших в клетку и пытающихся во что бы то ни стало из нее выкарабкаться. Как в шахматной игре Вы обязаны молниеносно просчитывать варианты, дающие Вам выигрыш или проигрыш, и делать комбинации, ведущие к победе, с железной последовательностью гнуть свою линию, несмотря ни на что. Отец выстроил свою самооборону сам, без чьей-либо помощи. Все арестованные были в одинаковом положении ― на границе с гибелью. Но выстояли не все. Обычно говорят: нельзя никого осуждать. «Они столько пережили». Мы, мол, не можем упрекать жертву, поскольку она ― жертва. Это правильно. Этика для всех одна и горе равновелико. И все же следует отметить особо ― несдавшихся. Ваш подвиг в одном – в непризнании вины, которая обрушилась на вашу голову.даже в полуобморочном состоянии, в «бессознанке» и в предсмертном бреду – вы говорили одно и то же, одно и то же, одно и то же:
- Нет… Не признаю… Не виновен…
Я. Тебя били там?
ОТЕЦ. Бывало.
Я. Ты терпел?.. Больно было?
ОТЕЦ. Случалось.
Я. Ты немногословен. Расскажи поподробней.
ОТЕЦ. А чего рассказывать?.. это неинтересно.
Я. Мне все интересно. Подробности.
ОТЕЦ. Подробности?.. вот они, подробности… (показывает вставные зубы).
Я. Еще?
ОТЕЦ. Что еще?
Я. Куда били. Чем били. Ногами?.. Предметами?
ОТЕЦ. И ногами, и предметами.
Я. По почкам? По печени?
ОТЕЦ. И по селезенке. Селезенку мне отбили хорошо.
Я. Кто?.. Кто именно? Кто бил конкретно.
ОТЕЦ. Да все.
Я. Кто все?
ОТЕЦ. Да все, кто допрашивал.
Я. И Дуболазов?
ОТЕЦ. Дуболазов первым делом. Он же меня захомутал, он же потом меня и вел.
Я. Вел – значит, бил?
ОТЕЦ. Всех били. А что я – лучше всех?
Я. Так-то так. И все же… Дуболазов. Эй! Дуболазов!
Тотчас из белой стены к нам выступил еще один потерянный во времени человек – следователь с выразительной фамилией Дуболазов. Ну-ка, представим себе, на кого он похож… Почему-то он видится один к одному с героями фильмов Леши Германа – скуластые мордатые мужики, от одного взгляда которых можно было похолодеть.
ОТЕЦ. Не, не. Дуболазов был хороший человек.
Я. Как хороший? Чем хороший?
ОТЕЦ. Ну, во-первых, он не дал мне из окна выброситься. На подоконнике нокаутом меня перехватил. Во время допроса я вспрыгнул, хотел с четвертого этажа сигануть. Пан или пропал. Они окно открытым держали.
Я. По неразумению?
ОТЕЦ. Почему?.. По разумению как раз. Они провоцировали открытым окном прыжки. Некоторые пользовались якобы потерей бдительности и… туда, вниз головой. А им что?.. Их пожурят, зато работы меньше. А Дуболазов меня спас. Хотя и бил. Хорошо бил. Хотя и спас. Он вообще честный был. Застрелился потом.
Я. Когда потом?
ОТЕЦ. Когда Берия на место Ежова пришел. В тот момент некоторые честные из них застрелились. А других застрелили. Не повезло которым.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Обвиняемого ШЛИНДМАНА
Семена Михайловича
От 20 октября 1939 года
г. Петропавловск.
Допрос начат в 19 ч. 35 м.
ВОПРОС: Вы Андреева Александра Николаевича знаете?
ОТВЕТ: Да, Андреева Александра Николаевича я знаю, примерно с ноября месяца 1935 года, как секретаря парткома строительства, до мая месяца 1936 года.
ВОПРОС: что Вы можете показать о преступной деятельности Андреева?
ОТВЕТ: Преступная деятельность Андреева мне неизвестна.
ВОПРОС: Вам Андреев известен как член право-троцкистской организации?
ОТВЕТ: Нет, не известен, так же, как не известна и вся право-троцкистская организация.
ВОПРОС: В своих показаниях обвиняемый Андреев утверждает о том, что Вы являетесь участником право-троцкистской организации, в интересах которой проводили вредительскую работу в области планирования строительства. Виновным себя в этом признаете?
ОТВЕТ: Нет, не признаю. Показания Андреева являются ложными.
ВОПРОС: Вам приводится выписка из показаний обвиняемого Андреева от 4 сентября 1937 года, который говорит: «Шлиндман, как участник право-троцкистской организации проводил подрывную вредительскую работу в планировании строительства, путем систематической задержки производственных планов участков строительства, создавая этим невозможность строить графики работ на участках, невозможность правильно использовать рабочую силу, следить за выполнением плановых норм, ростом производительности труда, невозможность развития стахановского движения». Достаточно Вам приведенных фактов для того, чтобы Вы признали в этом свою преступную деятельность?
ОТВЕТ: Своей преступной деятельности я признать не могу и никогда не признаю, потому что я таковой деятельностью не занимался. Вновь категорически повторю, что я в право-троцкистской организации никогда не состоял и о ее существовании абсолютно ничего не знал.
Относительно моей работы по планированию в тот период времени, когда Андреев работал на стройке обстояло так: производственный план на первый квартал был составлен мною и работником планового отдела Склянским и спущен участкам в январе 1936 года, раньше нельзя было его составить, так как не было еще титульного списка на 1936 год. 11 февраля 1936 года была получена телеграмма от Наркома А.И.Микояна об увеличении программы работ на 1936 год вдвое и нарком требовал немедленно составить годовые графики работ по объектам и выслать их в Москву на утверждение. Эти графики были составлены и отосланы в Москву. Был получен новый развернутый титульный список, утвержденный Наркомом и в связи с этим пришлось пересоставлять план первого квартала и эту работу можно было закончить лишь в марте месяце. Этот план первого квартала значительно был производственниками недовыполнен и на второй квартал перешли работы, предусмотренные планом первого квартала, который на участках имелся. А в это время уже составлялся план второго квартала, который был спущен на участки, как мне помнится в течение апреля или в начале мая месяца 1936 года. Таким образом не было такого положения, чтобы они не знали, что строить.
Допрос окончен в 20 ч. 30 м.
Записано в протоколе допроса с моих слов все верно и мной прочитан. Подпись.
Вставлен. слову «план» - верить. Подпись.
МАМА. Господи, когда ж это кончится?!
Я. А ведь еще ничего не началось.
Борения отца к концу 39-го года сделались до отвращения однообразными. Следователи талдычили одно и то же. Приходилось отвечать теми же словами. Следствие явно уткнулось в стену. Подследственный без устали пытался ее пробить с другой стороны. Три года заточения, в котором каждодневно непрерывно бьется дух человечий с чертовщиной, с музыкой на одной ноте…
Если белое называть черным, то на пятый раз возникнут сомнения, на пятнадцатый покажется, что так оно и есть, а на сороковой придет убеждение, что черное было черным всегда.
Как не поддаться… Ведь на тебя катится девятый вал…
Как не согласиться с тем, что тебе навязывают со всех сторон, как не устать от препирательств с нечистой силой, которая жмет и дожимает всех вокруг. Приходилось бороться не только с режимом, но и с самим собой.
Тебе НЕ НАДОЕЛО?.. Тебе не стало СКУЧНО себя защищать?..
Посоветоваться не с кем. Поделиться не с кем. Поплакаться некому ― переписка с женой и близкими запрещена.
Один.
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПОКАЗАНИЯ
обв. ШЛИНДМАН Семена Михайловича
От 26-го октября 1939 г.
Ознакомившись с материалами дела в порядке ст. 206 УПК РСФСР, в дополнение к ранее данным мною показаниям показываю следующее:
Обвиняемый Андреев А.Н., в своих показаниях от 4/IX. 1937 г., на вопрос следствия, откуда ему известно о членах контр-революционной организации, отвечает: «Кроткевич, Макаров, Крутиков, Митенев, Шлиндман известны мне как близкие, давно вместе с Рябовым работающие люди, соответствующим образом им обработанные и расставленные по решающим участкам строительства, на которых они полностью проводили к.-р. вредительские задания Рябова».
Эти показания Андреева являются в отношении меня ложными, так как Рябова, как и всех других перечисленных лиц, я впервые увидел только по проезде на Камчатку, т.е. в средине ноября м-ца 1935 года. Андреев работал при мне на строительстве только до апреля или мая м-ца 1936 г., т.е. четыре-пять месяцев. На работу принимал меня не Рябов, а Финогенов Н.И., работавший тогда в качестве зам. Главного инженера стр-ва СРЗ по представительству в Москве, и Емельянов А.Г. ― нач. план.-финанс. отдела строительства.
Это могут подтвердить: Финогенов Н.И. ― главный инженер треста «Камчатстрой», Склянский П.Г. ―зам.нач.планового отдела «Камчатстроя» и Бужко Виктор, техник-нормировщик «Камчатстроя», с которым я вместе приехал на стройку. Кроме того, прошу приложить справку отдела кадров «Камчатстроя» о дате приступа моего к работе на стр-ве и справку Парткома «Камчатстроя» о том, до какого времени Андреев работал на стройке, а также письмо Емельянова А.Г. от 4, 5 или 7-го октября 1935 г., которое должно храниться в делах Управления или Спецчасти «Камчатстроя».
В протоколе допроса Кроткевича Г.Л. от 1/II. 1937 г. (л.д. 57а) на вопрос следствия: «Назовите известных Вам членов контр-революционной право-троцкистской вредительской организации», записан ответ: «Шлиндман Исер Иосифович ― бывший начальник отдела технического снабжения строительства СРЗ».
О ком здесь идет речь наясно, все перепутано, фамилия указана моя, а имя и отчество и должность Чайковского.
На вопрос: «Откуда Вам это известно?» записан ответ: «О Рябове мне известно потому, что он сам вовлек меня в к.-р. право-троцкистскую вредительскую организацию. О других названных мною лицах мне известно по подрывной к.-р. вредительской работе на стр-ве Судоремонтного завода, проводимой под руководством Рябова и моим, о котором я дам развернутое показание, а сейчас допрос прошу прервать до следующего дня». ― Следующий протокол допроса Кроткевича имеется в деле от 7-го июня 1938 г. (л.д. 57), но в нем не говорится ничего о том, где, когда и кем я был, якобы, вовлечен в к.-р. организацию.
Выдержка из показаний Кроткевича, приведенная мне в протоколе допроса от 27/VII. 1938 года о том, что меня в контр-революционную организацию, якобы, завербовал Рябов, не подтверждается предыдущими протоколами показаний Кроткевича от 1/II. 1938 г., имеющимися в деле.
В протоколе очной ставки с Кроткевичем от 10/Х. 1938 г. указано, что ему стало известно о моем участии в к.-р. организации в начале 1936 года со слов Рябова и Крутикова. получается, что я, приехав на стройку в конце 1935 года, уже в начале 1936 г., т.е. через один-два месяца был завербован, совершенно неизвестными мне до этого людьми, в контр-революционную вредительскую организацию, хотя до этого в Москве, на работе в Главстрое НКПП СССР, я всегда считался честным и преданным Советской власти и партии работником, общественностью Наркомата оценивался как ударник и активист. О моей работе в Наркомпищепроме СССР может подтвердить Финогенов Н.И., которого прошу вызвать свидетелем на судебное заседание.
В подлиннике протокола очной ставки ль 10/Х. 38 г., который в деле отсутствует, записаны показания Кроткевича о том, что якобы, во время пребывания моего и Кроткевича в командировке в Москве, в конце 1936 года в московскую контору АКО зашли какие-то неизвестные два члена партии и заявили, что «Шлиндман был в 1922 году исключен из КП(б)У и комсомола за участие в «рабочей оппозиции». Кроткевич, якобы, узнав об этом, не считал возможным держать на работе в тресте бывшего оппозиционера, скрывшего это, и хотел меня уволить.
Эти показания почему-то не приведены в копии протокола очной ставки от 10/Х. 1938 г., вложенной в дело (л.д. 73), но они показывают явное противоречие и лживость показаний Кроткевича: с одной стороны, он еще в начале 1936 г. узнал, якобы, о моем участии в к.-р. право-троцкистской организации и даже имел со мною «организационную связь» по совместной вредительской деятельности, а с другой стороны, он в конце 1936 г. узнает, что я был, якобы, троцкистом и, естественно, хочет меня уволить.
Подлинник протокола очной ставки от 10/Х. 38 г. прошу приложить к делу.
Отсутствие в материалах дела каких-либо указаний о том, где, когда, при каких обстоятельствах происходила, якобы, вербовка меня в к.-р. организацию, лишает меня возможности опровергнуть с чисто-формальной стороны такой «факт», установить, так сказать, свое «алиби», но и отсутствие таких указаний, само по себе, говорит о выдуманности и ложности показаний о вовлечении меня в к.-р. организацию.
Кроткевич ссылается на слова Рябова, но показаний последнего в деле не имеется. Откуда же известно Крутикову, Кириллову, Коноваленко, Чайковскому и Митеневу о моем участии в контр-революционной организации, они в своих показаниях не отвечают. В показаниях Крутикова и Кириллова, в подтверждение моего участия в к.-р. организации, приводятся ложные и клеветнические данные о проводившейся, якобы, мною вредительской подрывной работе, но эти их показания полностью опровергаются документами, имеющимися в деле и теми, что я прошу в протоколе об окончании следствия приобщить к делу. В показаниях же Коноваленко, Чайковского и Митенева даже таких ложных «данных», которые бы «подтверждали» участие мое в к.-р. организации, нет, а есть только голословное ложное заявление о том, что «Шлиндман состоял членом к.-р. правотроцкистской организации».
Я вновь подтверждаю следствию, что никогда и нигде я не состоял в контр-революционных организациях, никто меня туда не вербовал, о существовании такой организации и о ее участниках на строительстве Судоремзавода я ничего не знал.
До выезда на Камчатку я работал в течение 16-ти лет, с 1920 года, т.е. с 14-тилетнего возраста на советской работе, вырос при Советской власти и воспитан Советской властью, как преданный и честный гражданин, об этом говорят все документы о моей предыдущей работе, уничтоженные, к сожалению, следователями Ноздрачевым и Степановым (л.д. 12). Но эти документы можно восстановить и есть люди, знающие меня по моей жизни и работе (я не виноват ведь в том, что эти люди не находятся на Камчатке), это ― Вебер Л.Г. ― член ВКП(б) с 1919 г., работал в конце 1937 года в Москве зам. Наркома здравоохранения РСФСР, Голенкина В.А. ― в конце 1937 года назначенная ЦК ВКП(б) на должность ответ.редактора «Учительской газеты» в Москве, Аншельс С.М. ― член ВКП(б) ― бывш. Зам. Начальника (неразб.)ГУКСа Наркомпищепрома СССР, Ясиновский ― б.зам.зав.бюро жалоб МГКК-РКИ, Краковский А.Б. ― старший инженер Главстроя НКПП СССР и многие другие. Неужели же я, приехав на Камчатку, стал контрреволюционером, врагом Советской власти и Родины? Это гнусная ложь и клевета, никогда этого не было и не будет!
С первых же дней моей работы на строительстве Судоремзавода я столкнулся с большой запутанностью, неорганизованностью и плохой, не отвечающей директивам партии и правительства, работой руководящих лиц на строительстве, в частности: Рябова, Кроткевича, Митенева, Коноваленко и других. Благодаря отсутствию в 1935г., до меня, какой-либо плановой работы на стр-ве, непониманию (или нежеланию понять) значение плановой работы и ее существа со стороны этих лиц, отсутствию на производстве какой бы то ни было плановой дисциплины, мне было чрезвычайно трудно организовать плановый отдел и наладить четкую работу. Был один только работник техник Склянский П.Г. и лишь с июля м-ца 1936 г. мне начали добавлять работников, оказавшихся, однако, малоквалифицированными и не подготовленными к самостоятельной работе по производственному планированию строительства (кроме Коваленко и Шильдяева, которые помогали Склянскому). Не было смет ― основных документов для планирования и производства работ, а руководство стройкой не принимало никаких мер к упорядочению этого дела. Для того, чтобы не сорвать совсем планирование, нам пришлось заняться несвойственной плановикам работой по составлению производственно-технических калькуляций. В августе м-це 1936 г. работники планового отдела проделали большую работу по анализу состояния сметного хозяйства стройки и подготовке материалов, расчетов, необходимых для составления новых смет к техническому проекту. Эта работа вовсе не относилась ко мне, но я принял ее на себя и сотрудников отдела только потому, что никто на стр-ве не хотел и не умел ее провести, а упорядочение сметного хозяйства решало вопрос организации четкого и правильного планирования.
Для получения инструкций и материалов по плановой работе и организации работы по составлению смет я в октябре 1936 г. выехал вместе с работником планового отдела Склянским в Москву. Я в конце февраля 1937 г. вернулся, на стройку, а Склянский остался в Москве до июня м-ца 1937 г. для увязки вопросов по составлению смет в проектирующих организациях, так как никто из работников стр-ва, кроме техника-плановика Склянского, не мог этой работы сделать. Это доказывает, что я принимал все меры к упорядочению плановой работы, что может быть подтверждено документами, которые я прошу приобщить к делу, и свидетелями Склянским и Финогеновым.
На почве изложенного, а также в связи с непорядками в организации производства, нормирования, зарплате, бухгалтерском учете, отстававшем на 6-8 месяцев и не дававшем, вследствие этого, возможности оперативно пользоваться планами и сравнивать результаты хозяйственной деятельности с плановыми данными, если бы они даже и своевременно составлялись, ― у меня возникли с руководящими лицами на стр-ве трения и совершенно ненормальные отношения. Мои резкие выступления на собраниях, в печати, в служебных документах по поводу безобразной работы этих людей, возбудили в них по отношению ко мне враждебную злобу и желание какими угодно путями дискредитировать меня и изжить со стройки. Об этом говорит и факт, имевший место 13/VI.36г., изложенный мною в протоколе от 11/VIII.39 г., и понижение меня в должности с 1/III. 1937 г., и вопиюще неправильное снятие меня с работы 20/IV. 37г. с ложной клеветнической формулировкой, и, от начала до конца ложная, извращающая факты «характеристика», данная на меня в Военкомат Кроткевичем от 5/VI. 1937г.
После опубликования в газете «Камчатская правда» от 9/IV. 1937 г. моей статьи «С самокритикой на Судоремонтном неблагополучно», бывш. Пред. Постройкома Кириллов А.А. устроил в столярной мастерской строительства собрание, на котором заведомо клеветнически заявлял рабочим, что я, якобы, бывший троцкист и хочу подорвать доверие к Рябову. Этот факт могут подтвердить старые рабочие ― столяры, в частности, б.мастер столярной мастерской, которого я прошу вызвать свидетелем на судебное заседание.
А когда эти люди были арестованы органами НКВД, то дали на меня ложные и клеветнические показания, будто я вместе с ними участвовал в контр-революционной организации и занимался вредительством.
Экспертная комиссия, в акте от 17/IX-15/IX. 1939 г., ссылается на выступления отдельных лиц на хозактиве в мае м-це 1937 г. но это же не есть мнение всей общественности, а только личное мнение этих ораторов, созданное у них той обстановкой лжи, клеветы и травли, в которой я тогда находился. В решениях хозактива, где дается оценка работы рядя лиц, обо мне ничего не говорится. Организованная общественность мне доверяла. Об этом говорит факт избрания моего в июле 1937 г. председателем общепостоечного производственно-товарищеского суда, а в августе м-це 1937 г. председателем Ревизионной комиссии Осоавиахим. Кроме того, партком стройки доверил мне с июня 1937 г. читку газет с рабочими столярной мастерской, а в октябре и ноябре м-цах 1937 г. руководство кружком по изучению сталинской конституции и Избирательного закона с рабочими, проживавшими в бараке № 3.
В показаниях обвиняемых, а также в заключении экспертной комиссии, я обвиняюсь во вредительском планировании, очковтирательстве в отчетности о ходе выполнения программ.
Но нигде не указывается никаких конкретных фактов, а Экспертная комиссия вовсе не осветила вопрос о качестве планов и отчетности, составлявшейся в Плановом отделе в 1936 г.
Экспертная комиссия подошла некомпетентно и тенденциозно, не разобравшись в документах, совершенно исказив факты и документы, обошла молчанием ряд документов, имеющихся в тресте и реабилитирующих меня. На все то, что написано в акте экспертной комиссии, просто невозможно ответить (для этого тоже нужно написать 35 страниц), но все ее выводы полностью могут быть опровергнуты теми документами, которые я прошу приложить к делу и свидетелями, которых я прошу вызвать на судебное заседание.
Подпись.
Можно подивиться моментальной реакции чудовища, которое то на длительный период пребывает в спячке (по причине «других дел невпроворот»), то вдруг просыпается и шлепает лапой, демонстрируя, что жертва вовсе не ушла из поля зрения, что, мол, «никуда ты от меня не денешься».
Буквально на следующий день отец был вызван на новый допрос. К чему такие спешки?
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Обвиняемого ШЛИНДМАНА
Семена Михайловича
От 27 октября 1939 года
г. Петропавловск н/К.
Допрос начат 11 ч. 25 м.
ВОПРОС: В своем собственноручном показании от 26 октября 1939 года, Вы следствию заявили, «что в подлиннике протокола очной ставки от 10 октября 1938 года между Кроткевичем и Вами записаны показания Кроткевича о том, «что во время пребывания Вас и Кроткевича в командировке в Москве, в конце 1936 года, в московскую контору АКО зашли какие-то неизвестные два члена партии и заявили, Шлиндман был в 1922 году исключен из КП(б)У и комсомола за участие в «Рабочей оппозиции». Скажите, Шлиндман, Вы твердо будите утверждать, что в протоколе очной ставки от 10/Х.38 г. такия показания Кроткевича были записаны?
ОТВЕТ: я твердо настаиваю на том, что обвиняемый Кроткевич на очной ставке от 10 октября 1938 года говорил, что во время пребывания его и Шлиндмана в командировке в Москве, в начале 1936 года, в московскую контору АКО зашли какие-то два неизвестные два члена партии, которые заявили, что Шлиндман был в 1922 году исключен из КП(б)У и комсомола за участие в «Рабочей оппозиции». Я хорошо помню, что эти показания Кроткевича были в подлиннике протокола очной ставки записаны.
ВОПРОС: В еще раз будите настаивать на том, что такие показания Кроткевича были записаны в протоколе очной ставки от 10/Х 38г.?
ОТВЕТ: Я помню, что такие показания были записаны в протоколе очной ставки от 10/Х. 38 г.
ВОПРОС: Вам предъявляются подлинники протокола очной ставки от 10/Х. 38 года между Кроткевичем и вами, где нет записи (неразб.) показаний Кроткевича о том, что во время пребывания его и Шлиндмана в командировке в Москве, в начале 1936 года, в московскую контору АКО зашли какие-то два неизвестные два члена партии и заявили, что Шлиндман был в 1922 году исключен из КП(б)У и комсомола за участие в «Рабочей оппозиции». Что Вы скажите теперь на это?
ОТВЕТ: На том, что Кроткевич об этом на очной ставке говорил, я еще раз настаиваю. Именно в связи с этим записан якобы состоявшийся разговор между Кроткевичем и Адамовичем о разоблачении Шлиндмана, как троцкиста, я полагал, что эта история с якобы зашедшими в контору АКО двумя неизвестными членами партии, также записана была в протоколе очной ставки от 10/Х. 38 г. Однако я ошибся. Оказывается, что разговор, якобы состоявшийся между Кроткевичем и Адамовичем, был записан в протокол очной ставки, а перед этим рассказанное Кроткевичем о двух членах партии не записано.
ВОПРОС: Вы читали подлинник протокола очной ставки от 10/Х. 38 г. перед тем, как подписывали его?
ОТВЕТ: Да, протокол очной ставки от 10/Х. 38 перед тем, как подписать его я читал полностью.
ВОПРОС: Вложенная в Ваше дело копия с подлинника протокола очной ставки от 10/Х. 38, между Кроткевичем и Вами является правильной?
ОТВЕТ: После ознакомления с подлинником подтверждаю, что вложенная в мое дело копия протокола очной ставки между Кроткевичем и мной является абсолютно правильной.
ВОПРОС: Какую Вы преследовали цель своими клеветническими заявлениями о том, что копия протокола очной ставки от 10/Х. 38 года следствием скопирована неверно?
ОТВЕТ: Мое заявление о том, что копия с протокола очной ставки была снята не верно, вовсе не исходило из каких-либо клеветнических побуждений и никакой (неразб.) цели я в том не преследовал. Уверенное заявление о том, что в подлиннике протокола очной ставки были слова Кроткевича о двух членах партии и т.д. исходило из того, что такие слова Кроткевичем действительно были сказаны, а то, что в подлиннике это оказалось незаписанным я просто запамятовал.
Допрос окончен в 13.00. Подпись.
Записано в протоколе с моих слов верно и мною прочитано.
Подпись.
Допросил оперупол. (неразб.)
Сержант госбез.
Подпись.
Ему мерещился Харьков и комсомолячья молодость от которой сегодня тошнило.
Но он не признавался себе в этом, гнал воспоминания в сторону, при этом на допросах извивался как уж, - впервые ему стало противно бороться за себя, да и сам себе он стал противен.
Его посетило сомнение. До этого мига он верил, что несправедливость можно победить.
- Я же им все объяснил. Кажется, логично. Кажется, точно. Они же должны были вникнуть…в конце-то концов!..
Не вникли. Не захотели вникать.
- Выпустите меня отсюда!.. Я вольный. Я честный. Я трудолюбивый.
Не слышат. Не слушают.
- Я еще много могу сделать хорошего в этой жизни. Я верю и вы мне поверьте.
Не верят.
Что делать в этой ситуации?
Придумал. Нужно потребовать, чтоб была экспертная комиссия.
Экспертную комиссию создали.
И что?
Экспертная комиссия сплясала под дудку НКВД.
Семен получил в дополнение к доносам и обвинительным показаниям коллег сильнейшие подтверждения вины.
- Ты этого хотел, Жорж Данден! – с горечью процитировал я ходячую фразу из Мольера. Новые допросы показали, что обвинение не будет пересмотрено. Отец понял, что ничего не доказал.
- Два года псу под хвост. Я им все честно, как об стенку горох. Как в вату. Может мне покончить с собой?
Мама ответила стихами Пастернака:
Страницы века громче
Отдельных правд и кривд.
Мы этой книги кормчей
Живой курсивный шрифт.
Затем-то мы и тянем,
Что до скончанья дней
Идем вторым изданьем,
Душой и телом в ней.
Но тут нас не оставят
Лет через пятьдесят,
Как ветка пустит наветвь,
Найдут и воскресят.
Побег не обезлиствел,
Зарубка зарастет
Так вот – в самоубийстве ль
Спасенье и исход?
Мама, видимо, убедила отца. Вдруг он почувствовал новый прилив яростного, остервенелого желания отбиться. Мысль заработала, память восстановилась.
Нет, оставались силы для последнего рывка.
