Данила - героиновый наркоман, и я знала об этом изначально. Петька - его лучший друг и мой недавний знакомый, все уши прожужжал про этот его порок, из которого вытекала прескверная привычка забывать о долгах. К тому же Данила игрок – деньги утекали не только на героин, но и в кассу казино. Слушала тогда об этом из вежливости - мир наркоманов был от меня дальше, чем другая галактика.
Но зарекаться никогда не стоит. Спустя несколько дней в начале сентября, я уже обитала в комнате у Данилы на свободном диване в его комнате скромной коммунальной квартиры в спальном районе столицы. Так жизнь сложилась, что единственным моим спасителем, давшим кров, стал настоящий наркоман.
На вид он оказался обычным парнем, а не бледным тощим укурком с подавленным и тусклым взором, коих нам регулярно и смачно рисуют СМИ и кинотворцы. Невысокий и крепко сбитый по-мужски, с довольно правильными чертами лица и можно даже сказать что не лишённый обаяния.
Однако, приехала я к Даниле почти ночью, рассматривать его расширенные зрачки было некогда и, схоронив ноутбук, как единственную вещь, достойную кражи, под подушку, мгновенно вырубилась в сон. Человек я прямой и открытый, потому наутро почти сразу спросила в лоб:
- Данила, ты наркоман?
- Нет, всё это в прошлом. С чего ты взяла?
- Петя о тебе рассказал.
- Он сам ещё не в курсе.
Я обычно говорю правду и потому в ответ всегда склонна верить каждому встречному, видя в этом каждом просто человека. Пороки и достоинства людей, их национальность, вера, пол, возраст, внешность, одежда, духовность, материальное состояние, социальный статус, привычки и менталитет остаются для меня, как правило, лишь прилагательными к образу. И Данила не стал исключением, я ему поверила.
Он оказался очень аккуратным и чистоплотным. Буквально пылинки сдувал со всех своих вещей и по сто раз на дню протирал в комнате все гладкие поверхности, ухаживал за цветами. Озорным кузнечиком носился с тряпками, суетился и делал всё, чтобы я не чувствовала себя ни в чём обделённой. При этом вещизмом не страдал, регулярно, наводя шмон в шкафу на предмет выбрасывания отслужившей свой век одежды и не держал ничего лишнего. Я поражалась, насколько у него продумана каждая бытовая мелочь, всё буквально по полочкам. Рядом с ним я, довольно опрятная девушка, чувствовала себя последней неряхой.
Готовили мы в общей кухне по очереди с соседями, но ели всегда в комнате. Данька устанавливал маленький столик, застилал вместо скатерти тканное вышитое полотенце и собственноручно разливал мне чай, угощал печеньем и булочками, ухаживая таким образом за мной как за гостьей. Сам же частенько помимо чая пил красное вино. Пил дома один.
- Для поднятия тонуса, - объяснял он мне.
С самого начала он относился ко мне очень бережно - так как и должен относиться мужчина к женщине. Когда я была дома, курить всегда на лестничную клетку выходил. Часто спрашивал, не нужно ли мне чего-нибудь, всем ли я довольна в его доме.
Работал Данила юристом в конторе, начальником которой была его мама. На второй день я познакомилась с ней. Акулина Антоновна жила в съёмной комнате на другом конце Москвы и регулярно проведывала сына, принося ему коробочки с витаминами и специализированный чай от каких-то его особых болячек. Вместе они ходили в магазин за продуктами, где закупались на её деньги. Она сразу же меня предупредила:
- Денег ему не давайте ни на что. Еду и проезд я ему обеспечиваю. А если будет сильно просить, звоните мне.
Я промолчала, что уже дала в долг несколько тысяч. Этим займом успокаивала личную совесть, ведь было неудобно, что посторонний человек приютил меня просто так и даже об оплате не заикнулся. Просто потому, что его об этом друг попросил.
Однако, мы быстро подружились с Данилой, и стали друг другу почти как брат и сестра. Часто забалтывались с разговорами о жизни до самого утра. Он многое о себе рассказал. О том, как стал наркоманом после армии, переживая смерть сестры от насильника. О том, как его матери, вполне успешному юристу, в своё время пришлось спешно продать в маленьком провинциальном городке две квартиры и дом, утащив его в Москву лишь затем, чтобы отвадить от наркоманской гоп-компании. Часть вырученных денег тогда пошла на оплату двухгодичной реабилитации в подмосковном центре, а часть на покупку этой самой комнаты. Он часто рассказывал об этом центре для, где лечат наркоманов. Многое из этого было жутко слышать с обывательской точки зрения. В большую часть из этого не хотелось верить просто потому, что не укладывалась во мне мысль о том, что настоящий человек может достигнуть такого дна.
При этом всё это было безумно интересно. Я выспрашивала подробности, и Данька охотно всё излагал без утайки. Похоже, я была первым, если не единственным человеком вне реабилитационного центра, кто слушал его без обвинений и упрёков. Для меня же это был просто новый человек со своей историей, которую я хотела знать.
Однажды я спросила:
- Дань, расскажи, а что такое приход? Что ты видишь, чувствуешь? Чем он от простой радости отличается? Зачем вообще принимать героин? Вот я, например, ем мороженое на улице, смотря на солнце, и мне так хорошо, что никакой героин и рядом не валяется.
- Нет, Линка, это другая радость… Скажешь тоже, мороженое - он задумывается, подбирая слова, - Это примерно, как всю жизнь сначала жить в чёрно-белом, даже скорее в сером плоском мире без вкусов, цветов и запахов, а потом бах – и в один мин включился яркий свет, осветив все краски. Мир становится объёмным. Он похож на самый прекрасный сон и при этом абсолютно реальный. Появляется прилив сил, настроения. Я знаю, что умею делать всё, готов свернуть горы. Чувствую даже, что умею летать. – Он молчит и потом добавляет. - Правда, однажды я чуть не полетал с пятого этажа. Спасибо пацанам, что вовремя подхватили.
- И долго это длится?
- По разному. Вначале почти трое суток под дозой ходил и улыбался. А потом в один миг та лампочка погасла, и захотелось повторить. Потом дозы стали чаще и больше, а радость от них меньше и реже. В итоге стал колоться не для радости, а чтобы ломку снять. Нет дозы – есть боль. Есть доза – нет боли.
Через пару недель он полностью вернул долг. Заехал за мной вечером на такси в другой район столицы и прямо в машине стал рассчитываться. Мне было очень неудобно при таксисте.
- Данька, не надо. Дома отдашь.
- Я хочу сейчас. Имею право?
- Может завтра утром? Я же тебе говорила, что доберусь на метро, это всё очень не экономно.
- Для тебя мне ничего не жалко. Имею я право быть щедрым мужчиной и подвезти тебя на машине?
Пришлось смириться. Он высадил меня у подъезда, вручил ключи и сообщил, чтоб его не ждала и ложилась спать. Дома Даня не ночевал и появился только утром, принял душ, переоделся и помчался на работу. О том, где он был, и что случилось, не рассказывал, а я и не спрашивала. Мы в личную жизнь друг друга не вмешивались.
Следующие пять дней прошли без прежнего, ставшего уже привычным, общения. Он перестал кушать дома, почти забыл об ежедневном многократном ритуале наведения чистоты в комнате и приходил после двух ночи, когда я уже спала. Однако на шестой день всё вдруг стало, почти, как и раньше. Я только чувствовала, что он что-то недоговаривает. Лишь спустя неделю признался.
- Дурак я был, надо было всё сразу тебе рассказать. Я в тот вечер в казино выиграл за раз почти пол-лимона на рулетке.
У меня округлились глаза.
- Ты долги по кредитам хоть отдал?
- Нет. У меня этих денег уже нет. Сразу же сотку на чаевые охране в казино дал. Потом ещё сотку в ту же ночь проиграл.
- Так ещё триста тысяч должно остаться.
- Я сотовый купил.
- Это тот, который ты в реке на третий день утопил? Так он всего пять тысяч стоил, - у меня от непонимания голова начала дымиться, - Данька, ну не мог же ты всё так быстро потратить? Это невозможно!
- Лин, пол-лимона только кажутся большими деньгами. Попади они тебе в руки, быстро нашла бы им применение.
- Конечно. Я в первую очередь пошла бы в банк и отдала весь долг.
Данька ещё долго сокрушался и казнил себя, но дело было сделано. Как пришли шальные деньги из ниоткуда, так и ушли в никуда – на рестораны с «друзьями», подарки для них, ночные такси, героин и прочие сиюминутные страстные удовольствия. А дома в это время был пустой холодильник, и я ломала голову каждое утро, что приготовить на завтрак. Но Дане всё это было неинтересно.
И другая правда выплыла наружу. С тех пор он перестал от меня прятаться и кололся уже в открытую. Тогда только я поняла, что вся его бытовая суета была одним из проявлений ломки. Он занимал себя первым попавшимся делом, чтобы только не думать о героине, вот и надраивал комнату. И то, что он регулярно чесался в отсутствие комаров было всего лишь одним из проявлений ломки.
Теперь он, совершенно не стесняясь, по утрам привычно нагревал в ложке серый от примесей порошок, перетягивал плечо жгутом и… я уходила на кухню, чтоб только этого не видеть. Данила усмехался, но делал всё быстро, искусно пряча все следы. Компрометирующий его сор, кидал не в общее ведро, а заворачивал в газету и выкидывал на улице в мусорный контейнер по дороге на работу. После укола плавно ходил по комнате как сытый удав, и вслух рассуждал о жизни. Я предпочитала отмалчиваться. Так в наших отношениях появилась первая червоточинка, а спустя неделю я попросила:
- Данька, я тоже хочу попробовать. Уколи меня. Всего один раз.
Он даже не задумывался над ответом.
- Нет, Линка, это исключено. Я в это вляпался, а тебе не дам.
У меня отлегло от сердца. Значит не всё ещё с ним потеряно, раз выдержал мою маленькую проверку на вшивость. Позже я увидела тех, кто с радостью сделал бы это за него, стоило только заикнуться. Он стал их приводить домой – Сеню и Пашу. Прятал от соседей и они вместе… не знаю чем занимались, потому что мне было настолько омерзительно, что уходила из дому. Бродила по улицам и ждала, когда они уйдут. Оба они выглядели полностью невменяемыми, спали на ходу, не открывая глаз, и только что в деревья и стены не врезались. Но при этом работали водителями-экспедиторами в одной и той же фирме. Жаль, что трубочки на героин для дорожной службы ещё не изобрели. Даня на их фоне выглядел героем-молодцом.
Но однажды я увидела, что может делать с человеком героиновый передоз. Данька за час вколол пять доз. Шестая не полезла, она разделся до гола и стал бегать по квартире. Смеялся, прыгал по столам и стенам, царапал занавески и вообще вел себя как обычный игривый котёнок. Если бы его нарядить тогда в шерсть, прицепить хвост и выпустить на театральные подмостки в качестве кота-балагура в детском спектакле, все зрители были бы его. Но сейчас это был не театр, а настоящая жизнь со всеми её правдами и неправдами, и он никакой не актёр, а просто человек, у которого в крови текло большое количество яда. Зрителей было двое - я и Данькин знакомый, зашедший в гости на огонёк. Коммунальные соседи отсутствовали, и потому иллюзия нормальности Даньки для них всё ещё сохранялась.
На его работе, однако, было не всё так безоблачно и на следующий день его уволили по статье, повесив долг в десятки тысяч за пропавшие подотчётные деньги. Я его не обвиняла, он оправдывался сам:
- Лина, пойми, у меня не было другого выхода. Мне позарез нужны были эти деньги.
- На героин?
- Да. Понимаешь, мне хорошо от него. Я так стресс снимаю. Меня мать достаёт, и на работе напряжёнка.
- Данила, это называется зависимость.
- Нет, - кипятился Данька, - зависимость у Пашки с Сенькой, а я просто иногда балуюсь.
Я понимала, что убеждать его в чём-то уже бесполезно. Можно беседовать с человеком, но не с наркотиком, что поселился в его теле. Разочарование всегда подкрадывается незаметно, как комар, жаждущий крови.
Вскоре пришла Антонина Антоновна и сообщила мне, что в этой ситуации виновата я, а также она сама, потому что зря понадеялась. Она думала, что я буду учить её сына уму-разуму и следить, чтобы он ничего плохого с собой не сделал. Оказалось, что она разрешила моё пребывание с ним только потому, что надеялась на моё хорошее влияние, думала, что я Данилу перевоспитывать буду и не разрешу ему колоться. Я не оправдала её надежд, и она этого не скрывала.
- Я специально сняла отдельную комнату в другом районе, чтобы только ему не досаждать, чтобы у него свобода и самостоятельность была, как он всегда хотел. Вас к нему пустили, а вы…
- А почему вы мне сразу не сказали, что он колется? Я долго ни о чём не подозревала.
- Да по нему разве не видно?
- Нет. Нормальный человек, ну разве что со странностями. А у кого их нет?
- Если бы вы знали, каким он был раньше, когда действительно был нормальным…
- Так в том то и дело, что другим я его не знаю. Мне не с чем сравнить. Я впервые наркомана в глаза вижу.
- Мой сын не наркоман! – закричала она, и в это время вернулся Данила, выходивший покурить.
Антонина Антоновна сразу притихла и засобиралась домой. Он её пошёл проводить и вернулся через час, очень хмурый и раздражённый.
- Лина, не надо с ней больше общаться. Она тебе про меня, наверное, всякого уже наговорила.
- Чтобы она ни сказала, у меня и свои глаза есть.
- И что ты видишь?
- То, что ты наркоман и не хочешь этого признать.
Следующим утром я не стала убегать, когда Данила достал порошок. Принесла последний кусок чёрного хлеба, поставила рядом полукилограммовую майонезную банку и принялась завтракать. Даня зажигалкой в ложке. подогревал героин. Только я понесла кусок ко рту, как он ехидно заметил:
- А ты знаешь, насколько этот майонез вреден, и из какой химии его делают? И где твоя деланная забота о здоровье?
Хотела возразить, но промолчала и поняла, что он прав. Учу его жизни, а сама не лучше. Что-то в моём мозгу щёлкнуло, и я, плотно закрыв только початую банку, подошла к окну и выкинула майонез на улицу. Четвёртый этаж. Если не разобьётся, то бомжам достанется. Обернулась к ошарашенному Даниле и сказала:
- Всё. Теперь я веган.
Он не поверил, но тогда первого ноября шесть лет назад, когда в очередной раз праздновался ежегодный день вегана, тот день оказался для меня знаковым и переломным в плане питания и даже образа жизни.
Ещё через пару недель Даня продал свой компьютер и стол за гроши познакомившему нас Пете. Потом собрался продавать холодильник, но тут Петькина врождённая жадность дала сбой, а другого достойного покупателя не нашлось.
- Лин, ты не бойся, я могу хоть всю комнату вынести - мне это ничего не стоит. Обещаю, что ноут только твой никогда не трону.
Чем я заслужила такое уважение, не знаю. Может тем, что выслушала его когда-то, не перебивая? Тем, что увидела в нём человека, может только чуть более запутавшегося в жизни, чем все остальные. Мы ведь тоже все не без греха. У каждого есть свои зависимости – не такие явные и порочные, как у него, но есть.
В ноябре Данила лёг на лечение в клинику, а по сути, как он сам выразился – почистить кровь. Я уехала в Питер к младшему брату, и забыла о нём. Почти через год мы встретились в Москве на его прежней квартире. Данила выглядел по старому – так же степенно разливал чай и заботливо суетился, чтобы мне досталось побольше яблок и печенья. Болтал без умолку, строил грандиозные планы, слегка при этом оправдываясь и извиняясь непонятно за что:
- У меня всё отлично! Работу новую нашёл, с девчонкой хорошей дружу. С тех пор не колюсь. Спортом занялся. Качаюсь.
Я улыбалась, кивала, но уже не верила ему до конца. Человек он и, правда, очень хороший, а вот как наркоман – не очень.
Спустя год, заканчивая дела в столице перед возвращением на родину, я позвонила ему попрощаться и предложила встретиться.
- Лин, давай в другой раз. Мне сейчас некогда. Работа, дел по горло. Аврал. Просто горю.
- Я уезжаю очень далеко, и возвращаться в ближайшую пятилетку не намерена.
- Лина, я очень тебе рад, но понимаешь, у меня сейчас полный напряг с деньгами. Стыдно сказать, но мне не на что даже с тобой в ресторане посидеть.
- Данька, мне нужен не ресторан, а ты. Я хочу с тобой пообщаться. Можем прогуляться просто так.
- Извини, я так не могу. Не мужиком себя буду чувствовать.
- Как знаешь. Кстати, я уже не веган, а…
Он не дал мне договорить и, закричав, перебил:
- Не верю! Чтобы ты начала есть трупы животных!? Не верю! Молчи! Не говори больше ничего, иначе я окончательно в людях разочаруюсь…
Даня бросил трубку, и я не успела сказать, что пошла дальше и из вегана стала сыроедом, перестав есть даже трупы растений.
Недавно, спустя ещё три года, я вспомнила об обещании, данном Даньке ещё в ту пору, когда наши отношения не запятнала героиновая ложь. Вспомнила, что обещала написать книгу о его жизни со всеми правдивыми подробностями. Выспросила у Петьки свежий электронный адрес и написала ему письмо. Он ответил молчанием.
Что ж, это к лучшему. В моём представлении искусство должно людей подымать, нежно и ласково пинать вверх – к светлому, доброму и истинному, но не тянуть вниз, не показывать пугающе обнажённую черноту людских страстей и пороков. А если бы надо было писать всю правду о жизни наркомана, то без этого бы не обошлось. Однако занозу невыполненного обещания я всё-таки вытащила, написав о Даньке этот рассказ.
Разумеется, зовут его вовсе не Данькой. Все имена, кроме своего, я изменила. Вы догадываетесь почему.
Ангелина Павловна Веретенникова
