Раннее утро. Солнечные лучи еще не коснулись верхушек гор Тебердинского заповедника. В дымке утреннего марева проступают фигуры, сгрудившиеся вокруг костра. Тишину нарушают лишь потрескивание в огне сучьев да тихий разговор. Неподалеку, в тени деревьев, на дерновой подстилке под сенью пихт приютились три палатки.
Сегодня ожидается еще один нелегкий день, Нам предстоит пройти перевал Софийское седло, расположенный на хребте Чагет-Чат. Позади остались перевалы, взятые за прошедшую неделю в этом походе — Муху, Ходюк, Южный Чигордали; но Софийское седло весной, в мае, да еще после снежной зимы особенно коварно, и не покоряется легко — слишком лавиноопасно, да и погода не балует. Зато, нас радует, что там, по другую сторону хребта — Архыз, а значит и наши друзья из турклуба «Ратибор», и майский фестиваль бардовской песни,
Еще не успела растаять пелена предрассветного тумана, как мы, упаковав пожитки по рюкзакам, выходим на маршрут. Первым идет Ваня, руководитель похода, он протаптывает нитку нашего движения. Поначалу шагаем неспешно, чтобы войти в ритм, и я успеваю прочитать Ренату, одному из новичков в горном туризме, лекцию о том, почему вредно пить воду при подъеме. И тут замечаю на сосне блеснувшую капельку янтарной смолы; не останавливаясь, срываю ее и пробую на вкус. Рот обдает жгучая горечь. «Ренат, мне нужна вода. Срочно!» — скривившись, говорю я. «А ты мне только что рассказывала о ее вреде», — иронически замечает он. «Ну, мне же не пить, а всего лишь рот прополоскать». «И подавно, лучше зря не расходовать НЗ», — смеется Ренат. Тут я не выдерживаю и выхватываю у него фляжку.
Ваня, завидев, что мы задержались, останавливается и делает небольшой перерыв. Малость отдышавшись, продолжаем путь. С каждым шагом, поднимаясь все выше и выше, проваливаемся в увеличивающиеся фирновые участки мерзлого снега. Постепенно небосвод затягивают тучи, и нас обволакивает морозным туманом. Замечаю сбоку от тропы свежие следы, явственно выделяющиеся на сыром грунте. На очередном привале спрашиваю о них у Вани. Как оказалось, он тоже их видел, и посоветовал никому не рассказывать, чтобы не посеять панику в наших рядах — это были следы медведя. Теперь тревожно прислушиваюсь к лесным шорохам, но кроме сопения товарищей, ничего подозрительного не слышно.
Вскоре мы выходим на гребень. Начинает идти снег. Кое-где откос разрезают слоистые пласты горной породы, на которой не задерживается мокрый снег, и мы взбираемся, рассчитывая каждый шаг, чтобы не поскользнуться. Оборачиваюсь, дабы полюбоваться долиной, и, оскальзываясь, срываюсь вниз. К счастью, срабатывает рефлекс и, покувыркавшись несколько метров, зарубаюсь ледорубом в грунт. Анюта, шедшая неподалеку, интересуется: «У тебя все в порядке?» И хоть сердце бешено стучит, отвечаю: «Все о’кей». Аня вдет дальше, а я, вися на ледорубе, восстанавливаю дыхание, Незаметно подкрадывается щемящий душу страх, оплетает паутиной сознание и сковывает движения.
Тем временем команда скрывается в густом молочном тумане, и я остаюсь наедине со своей боязнью высоты и скользкими скалами. Провисев так некоторое время, заставляю себя по чуть-чуть передвигаться. Выходит неуклюже, и когда в очередной раз в бессилии замираю, слышу Ванин голос, зовущий меня. Даже в отсутствии видимости это придает уверенности, а через некоторое время подходит Иван, налегке, с одним ледорубом и, несмотря на мои протесты, забирает рюкзак. Воодушевившись., несмотря на дрожь во всех четырех конечностях, рьяно карабкаюсь вверх, цепляясь при каждом шаге ледорубом, Через несколько метров, на гребне, замечаю неясные тени. Это наши. Под их подбадривающие крики не без усилий преодолеваю расстояние, разъединяющее нас и, наконец, вздохнув с облегчением, приближаюсь к ребятам. Первое, на чем останавливаю взгляд — раскрытые мужские ладони с лежащими на них сушеными финиками. В момент уничтожив лакомство, поднимаю взор и вижу улыбающиеся глаза Сережи — командира саратовцев, с которыми мы прошли вместе последние два перевала, Они жмут мне руки и обнимают, поздравляя с этой небольшой победой над собой. Но расслабляться еще рано и, немного переведя дух, двигаемся дальше. Идти становится легче — остался позади сложный скальный участок и убавилась крутизна склона, Но, при всем при том, ребята стараются не оставлять меня, и мы дружно, цепочкой продвигаемся вверх. Дойдя до макушки гребня, делаем вынужденный привал. Ваня с Сережей идут на разведку, ведь нужно определиться с дальнейшим маршрутом — или спускаться на перевал вниз по хребту и найти тур, или не рисковать и начать спуск сразу же, По их возвращении было принято решение идти на перевал, и мы, подхватив рюкзаки, след в след начинаем движение. Через сотню метров путь преграждают нависшие справа снежные карнизы. Еще одна остановка. Идти дальше опасно и Ваня, Сережа и Геннадьевич начинают разматывать веревку, один конец которой фиксируют с помощью ледоруба в снегу, а другой Ваня закрепляет на себе. Сережа с Геннадьевичем становятся на страховку, а наш командир, осторожно ступая, направляется к перевалу, и мы с замиранием следим за его движениями. Когда веревка натягивается, слышится Ванин голос, извещающий нас о том, что у него все в порядке, и мы с облегчением переводим дух. Сережа двигается к нему, а нам остается только ждать.
Прошло полчаса, мы, чтобы не замерзнуть, вытоптали снежную площадку. Пока ребята травят анекдоты, Люда читает наизусть стихи Иосифа Бродского и рассказывает о своей работе — она преподает историю в Саратовском университете. Время от времени замолкаем и слушаем: вдруг наши командиры подадут какой-то знак, но нет — безмолвие нарушает лишь отдаленный гул лавин.
...Они вернулись лишь спустя час и доложили обстановку: из-за снегопада участились сходы лавин и нет возможности спуститься с седла. Мы возвращаемся назад и начинаем спуск: рыхлый снег не держит и, изможденные, при каждом шаге проваливаемся в него по колено. Внезапно по долине разносится жуткий грохот, эхом прокатывающийся по ущелью — это идет лавина, и мы в ужасе замираем. Сложно разобрать, откуда она катится, посему, ускоряясь, продолжаем спуск и выходим к снежному кулуару. Теперь лавины грохочут каждые несколько минут, но, к счастью, далеко от нас.
До Мостовой поляны оставалось около десяти километров, когда мы насквозь промокшие, продрогшие, выбившиеся из сил и с заледенелыми ногами набрели на кош, укрытый снегом по самую крышу. И вот все, у кого еще недавно подкашивались ноги, кричали от восторга и прыгали вокруг находки. Но это прекрасное место для ночевки еще нужно было откопать...
Прошло три часа, Булькает суп в котелке, а мы глотаем слюнки, вдыхая его аромат. Поужинав, за тихим разговором сладко засыпаем внутри сухого теплого коша с мыслями о предстоящей встрече с друзьями.
Это и есть настоящая романтика" за которой мы все приходим сюда каждый год.
Ангелина Павловна Веретенникова
