Виды злодейств и наказаний за них в России описывали не только ученые, но и писатели. И прочтение, к примеру, «Идиота» Достоевского или «Острова Сахалин» Чехова для следователя, судьи и тюремщика не менее важно, чем изучение учебников уголовного права. Именно художественная литература может дать глубину осознания психологии преступника и его вероятного исправления. А это важно не только процессуалистам и сотрудникам ФСИН, но и каждому из нас.
В этом убежден главный научный сотрудник Университета прокуратуры РФ, доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Анатолий НАУМОВ.
Мы продолжаем цикл бесед с ним, и на этот раз темой будет не преступление, но наказание. Напомним, что Наумов – автор уникального исследования о преступном сюжете в русской литературе.
– Анатолий Валентинович, после прочтения литературы может показаться, что на Руси были более жестокие наказания по сравнению с европейскими странами. А как на самом деле?
– Нет, это не так. В первом крупном кодифицированном правовом акте, оказавшем серьезное влияние на дальнейшее развитие российского уголовного права – Соборном Уложении 1649 года - действительно предусматривалось широкое применение смертной казни, в том числе и в ее мучительных формах. Речь о закапывании живым в землю, сожжении, заливании горла расплавленным свинцом, четвертовании и колесовании. Однако на сто лет раньше в наиболее крупном германском уголовно-судебном уложении 1532 г. – «Каролина» (действовавшем примерно до середины XIX века) – по сути дела, предусматривались все те же жесточайшие наказания. Например, там было прописано сожжение на костре за колдовство, отсечение руки и клеймение за фальшивомонетничество, обезглавливание мечом за изнасилование и разврат между близкими родственниками. Были там также смертная казнь за измену (в равной мере измене стране или одному из супругов) путем четвертования (если преступник мужчина) и путем утопления (если женщина) или «терзание» виновного клещами предсмертно, смертная казнь за отравление ядом путем колесования, а до того также «терзание тела раскаленными клещами. Вот каковы факты, подтвержденные историей уголовного права.
– Но разве некоторые виды жестоких наказаний придумали не у нас – такие как сажание на кол, дыба?
– И это досужая выдумка. У каждого вида казни был свой автор, но искать его точно нужно не на Руси.
– Вы изучали в литературе описание жутких подробностей таких казней?
– Нет, их в принципе почти нет в русской литературе (и слава Богу!). Пытка там упоминается, но в контексте способа ведения следствия по уголовным делам, получения признаний, а не как исполнение наказания.
Приведу лишь один пример описания пыток в незаконченном произведении Пушкина «История Петра». Цитирую: «Его показания, данные им собственноручно, были сначала – твердою рукою писанное, а после кнута – дрожащею». Этим пыткам был подвергнут по приказу Петра I царевич Алексей, что зафиксировано в материалах его допроса.
– Писатели часто описывали людей, которые приходили поглазеть на казни. Почему народ так притягивало самое ужасное?
– «Зрительские взгляды» определяются, как известно, уровнем культуры человека. Для одних – любопытство, для других – торжество победы над злом, для третьих – проявление собственных садистских наклонностей (на грани психопатических проявлений, примером чему вполне может служить описанные вами в «МК» случаи коллективной пытки, осуществленной сотрудниками исправительной колонии в Ярославле).
Мир и человек в этом плане мало чем изменились. Введи сейчас публичную смертную казнь – увы, найдутся и зрители.
– Не только криминологи, но и литераторы спорили: жестокость наказания способствовала в разные периоды России снижению уровня преступности или нет? А что вы думаете?
– Есть мнение, что, например, Столыпин своими военно-полевыми судами и беспримерным для России количеством вынесенных смертных приговоров (за восемь месяцев в 1907 году было казнено свыше тысячи человек, то есть более чем за целое столетие), якобы сумел приостановить террор революции 1905 года и тем самым покончить с разбушевавшейся преступностью. Однако кровавый беспредел военно-полевых судов, по мнению многих высших представителей власти, не достиг поставленной цели. Так, Сергей Витте (бывший до этого главой правительства), военный министр Редигер и другие государственные деятели выступили с предложением об отмене таковых судов. Они обосновывали это тем, что смертная казнь назначалась «и за политическое убийство, и за ограбление винной лавки на 5 рублей, женщинам и мужчинам, взрослым и несовершеннолетним». К смертной казни стали привыкать, и она фактически потеряла свое превентивное значение (с этим согласился и Лев Толстой), а военно-полевые суды были упразднены. Прошло всего лишь несколько лет, и последующие события показали, что правительственное злоупотребление смертной казнью лишь «загнало» социальные проблемы, вызвавшие революционный терроризм, вглубь народной жизни и вскоре до отказа сжало пружину народного гнева. С начала Первой мировой войны пружина эта начала обратное сокрушительное действие, что вылилось в конечном счете в Февральскую, а потом и в Октябрьскую революцию 1917 года, Гражданскую войну, красный и белый террор, масштабы которого нечего даже и сравнивать с террором революции 1905 года.
– Какие главные эпохи гуманизации наказания на Руси можно выделить и с чем они были связаны?
– Я бы скорее вел речь о попытках законодательной отмены смертной казни верховными правителями России. Назову лишь наиболее значительные. В 1743 и 1744 гг. дочь Петра I, императрица Елизавета издала законы о том, чтобы смертные приговоры не приводились в исполнение, а представлялись в сенат на ее усмотрение. В 1753 и 1754 гг. Елизавета своим же указом подтвердила не приведение смертной казни в исполнение. В 1761 г. Елизавета предписала созданным ею законодательным комиссиям, чтобы «в новосочиненном уложении за назначение вины смертной казни не писать», однако претворить это в жизнь она не смогла.
Ну и, наконец, уже и не попытка приостановления назначения смертной казни как наказания за предусмотренные уголовным законом преступления, а введение настоящего судебного моратория на применение этого наказания Конституционным судом Российской Федерации в его постановлениях 1999 и 2009 годов, благодаря которому смертная казнь в Российской Федерации не применяется.
– Вы как-то советовали современным судьям изучить «Остров Сахалин» Чехова. Почему?
– Эта книга является на редкость профессиональной в уголовно-правовом, пенитенциарном и криминологическом плане. Напомню, что она – о сахалинской каторге и ссылке, об исполнении наказания в России. К своему путешествию Чехов тщательно готовился. Он изучал уголовное право, историю тюремного заключения и ссылки в России и Западной Европы (в частности, им была проштудирована книга профессора И.Я.Фойницкого «Учение о наказании в связи с тюрьмоведением», и на эту работу им сделана ссылка в его «Острове»). Сразу оговорюсь: мне не известен ни один случай, чтобы современные писатели, использующие преступный сюжет, обращались бы к доктринальной литературе и открыто указывали на это в своих криминальных по сюжету произведениях. Чехов изучил также официальные отчеты Главного тюремного управления.
Еще в ходе подготовки к поездке писатель определил для себя главное: жестокость и бесполезность применяемых в России мер уголовного наказания. В письме к А.С.Суворину от 9 марта 1890 г. он писал: «Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали преступников, все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей… Прославленные шестидесятые годы не сделали ничего для больных и заключенных, нарушив таким образом самую главную заповедь христианской цивилизации…». В течение своего трехмесячного пребывания на Сахалине он тщательно ознакомился с условиями жизни заключенных в каторжных тюрьмах и ссыльных. В этих целях он сам произвел перепись сахалинского (каторжного и ссыльного) населения (в архивах хранятся десять тысяч статистических карточек, заполненных рукою Чехова). В письме Суворину от 11 сентября 1890 г. он сообщал: «Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что многое мною еще не сделано… Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым…».
– Выходит, в этом случае литературное произведение стало главным историческим документом?
– Да. «Остров Сахалин» – настоящий обвинительный акт абсурдности и бесчеловечности поистине варварской системы наказаний и их исполнения в современной ему России. Вот как он описывает условия содержания каторжников в посещенной им тюрьме: «В Воеводской тюрьме содержатся прикованные к тачкам… Каждый из них закован в ручные и ножные кандалы: от середины ручных кандалов идет длинная цепь аршина в 3-4, которая прикрепляется ко дну небольшой тачки. Цепь и тачка стесняют арестанта, он старается делать возможно меньше движений…». Не может не поражать описание условий пребывания осужденных в сельскохозяйственной колонии, «обремененной излишком женщин и семейных каторжных». В одной из камер находятся «каторжный, жена свободного состояния и дочь; каторжный, жена свободного состояния и семеро детей – одна дочь 16, другая 15 лет… По этим варварским помещениям и их обстановке, где девушки 15-16 лет вынуждены спать рядом с каторжными, читатель может судить, каким неуважением окружены здесь женщины и дети, последовавшие на каторгу за своими мужьями…».
В свое время известный юрист А.Ф.Кони сказал: «Книга Чехова не могла не обратить на себя внимания министерства юстиции и главного тюремного управления, нашедших наконец нужным через своих представителей ознакомиться с положением дела на месте. Отсюда – поездка на Сахалин в 1896 г. ученого-криминалиста Д.Л.Дриля и в 1898 г. тюрьмоведа А.П.Соломона. Их отчеты… вполне подтверждали сведения, сообщенные русскому обществу Чеховым».
– В каких книгах описывалась проблема смертной казни?
– В первую очередь в романе «Идиот», конечно. Это, пожалуй, наименее «криминалистический» роман, хотя только одно проникновение автора в содержание ревности как мотива убийства заменит не одну монографию. Но уголовно-правовое его значение – в другом. А именно – в решении и объяснении едва ли не ключевой проблемы уголовного права, владеющей умами не только криминалистов, – смертной казни. Известно, что даже евангельскую заповедь «Не убий!» сторонники смертной казни толкуют по-своему. По их мнению, раз преступник нарушил эту заповедь, то она к нему не применима. Но Достоевский тонко подмечает, что нигде в Евангелии такой оговорки не допущено, что это, как там же говорится, «сверх того…»: «Сказано не убий, так за то, что он убил, и его убивают? Нет, это нельзя».
– Кто из писателей особенно интересовался проблемой исправления и перевоспитания преступников?
– Максим Горький. В этих целях в 1929 г. он побывал на Соловках. Знаменитые зловещие «Соловки» — первый социалистический концлагерь (СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения). В книге отзывов Горький оставил запись: «Я не в состоянии выразить мои впечатления в нескольких словах. Не хочется, да и стыдно было бы впасть в шаблонные похвалы изумительной энергии людей, которые, являясь зоркими и неутомимыми стражами революции, умеют, вместе с этим, быть замечательно смелыми творцами культуры». Увы, писатель поверил в инсценировку чекистов и принял ее за действительность. Настоящий панегирик их успехам в перевоспитании преступников, их культуре и «гуманизму» он «пропел» в своих очерках «По Союзу Советов». И как было не поверить? Режиссеры такой «постановки» были действительно очень и очень «талантливы». Но история донесла до нас воспоминания тех людей, которым удалось пережить этот ад (например, хотя бы воспоминания академика Д.С.Лихачева). В них, в отличие от того, что «увидел» там Горький, — свидетельства об избиениях, пытках и массовых расстрелах заключенных.
Ева Меркачёва
