30 августа свой 100-летний юбилей отметил патриарх отечественного анимационного кино Леонид Шварцман. Его мультфильмы покорили сердца нескольких поколений детей и взрослых, получили мировое признание, стали классикой. «Огонек» поздравил юбиляра и поговорил с ним о Шапокляк, портретах вождей и пользе легкомыслия.
— Во дворе, на бульваре, иногда даже в метро — я всегда и всюду рисовал. Всю жизнь со мной был небольшой альбомчик, карандаш, фломастер. Всегда очень любил рисовать с натуры, особенно детишек-дошколят. Если помните, в моем мультфильме «Обезьянки. Гирлянда из малышей» воспитательница ведет на веревочке целую группу ребятишек. Нарисовать всех этих маленьких, забавных и очень разных малышей мне помогли мои наброски, которые были сделаны в течение многих лет,— ведь когда рисуешь, то ничего не придумываешь, образы сама жизнь подкидывает.
— Вот, говорят, и старуху Шапокляк вы вроде бы как срисовали с собственной тещи. Это правда?
— Это верно только отчасти. Никакого портретного сходства там и близко нет. А вот пучок волос вкупе с модной шляпкой — это да, это я взял от своей тещи Нины Францевны. Единственное! Теща моя до последних своих дней была красивой и обаятельной женщиной. Когда мы познакомились, ей было уже далеко за 50, и она все равно оставалась привлекательной женщиной. Достаточно сказать, что мне жена Татьяна с удивлением заявляла: «Представляешь, когда мы с мамой ездим в метро, то обычно мужчины смотрят не на меня, молодую женщину, а на нее». Так что реальная старуха Шапокляк — это полный антипод моей тещи.
— А вообще, часто такое случалось, что в процессе создания мультяшных персонажей вы придумывали некий образ, который чисто внешне напоминал кого-то из ваших знакомых?
— Да, случалось. Например, в процессе создания образа мамы девочки из мультфильма «Варежка» в памяти у меня промелькнуло лицо знакомой художницы. Она была человек очень талантливый, разносторонний, но несобранный, рассеянный. И вот эти черты потом действительно оказались воплощены в образе мамы в «Варежке». Или вот в том же мультфильме есть такой бульдог — судья соревнований. И при создании этой куклы я намеренно имел в виду нашего режиссера Романа Качанова, режиссера «Чебурашки» и «Тайны третьей планеты». Он был такой большой и широкий, весом под сто с лишним килограммов, и его «антураж» послужил в какой-то степени прообразом вот этого бульдога. Более того, когда я создавал персонажей, искал в своих почеркушках какого-то знакомого и близкого мне человека. И когда находил, говорил себе: «Да, я на правильном пути».
— А Роман Качанов себя узнал в этом персонаже?
— Ну прежде всего его узнали все остальные, ну потом, конечно, и он.
— И как он к этому отнесся?
— Со смехом, как же еще? В мультипликации чувство юмора просто жизненно необходимо. Не зря мультфильм Эдуарда Назарова «Жил-был пес», где волк и говорит голосом Армена Джигарханяна, и внешне выглядит как Джигарханян, так любим зрителями.
Как сам Леонид Аронович умудрился до сегодняшнего дня сохранить чувство юмора, абсолютную ясность мышления и неиссякаемый оптимизм — остается только догадываться. За 100 лет жизни испытаний на его долю выпало немало. Он рано остался без отца. Его папа, тихий и скромный бухгалтер, был убит ударом в висок от оглобли несущейся пролетки — лошади испугались сигнала автомобиля, коих в те времена было совсем немного в Минске начала 30-х годов. Мать, Рахиль Соломоновна, осталась с тремя детьми на руках. Возможно, поэтому каток довоенных сталинских репрессий прокатился мимо семьи.
— Тяжело было, конечно, что там говорить. Не жировали, мягко говоря. Выжили благодаря помощи родственников. Полегче стало, когда брат с сестрой начали зарабатывать, и я смог поступить в Минскую художественную студию, она тогда только-только открылась.
— Это была детская мечта — рисовать? Или кто-то из педагогов разглядел в вас талант?
— Мой старший брат рисовал и даже, став взрослым, сотрудничал с какой-то газетой как художник. И я, глядя на него, тоже стал рисовать. А потом уже, когда я работал на Кировском заводе, рисовал все, что просило руководство нашего завода,— портреты передовиков, членов ЦК партии, плакаты, лозунги. Я, в частности, хорошенько поднаторел на портретах Молотова. И вот, когда надо было к очередному празднику Великого Октября нарисовать сталинских наркомов, то мне из года в год поручали именно Молотова, как крупному специалисту по Вячеслав-Михалычу.
— А как вы оказались на Кировском заводе?
— После окончания школы я мечтал поступить в Ленинградскую академию художеств. Приехал в город на Неве, попытался сдать экзамены в академию. Однако подготовка оказалась слабой, и мне предложили поступить в среднюю художественную школу при Академии художеств. Три года учебы в этой школе заложили все основы моего образования как художника. Но стипендия была крохотная, а жить на что-то было надо, я пошел на Кировский (бывший Путиловский) завод сначала учеником токаря, а потом токарем-карусельщиком.
— Это что такое?
— Токарный станок вертелся горизонтально, как карусель, и на нем обтачивали очень большие детали. В частности, для танков обтачивали катки, на которые надевались гусеницы. Я как раз и занимался тем, что обтачивал эти большие металлические колеса.
Когда материальное положение стало полегче, Леонид Шварцман перевез в Ленинград свою маму. Это случилось незадолго до начала Великой Отечественной войны. Здесь же, на Васильевском острове, Рахиль Соломоновна и погибла в блокадную зиму 42-го года. Она похоронена в одной из братских могил, но где именно — родные не знают. Шварцман говорит: если бы мама осталась в Минске, то ее участь могла быть еще страшнее — немцы, захватив город, планомерно уничтожили более 80 тысяч евреев, а еще тысячи отправились в концлагеря. Осенью 41-го молодой токарь Леонид Шварцман вместе с другими рыл противотанковые рвы, работал в ремонтно-механическом цеху. Чтобы добраться с завода домой, надо было пересечь весь город.
— Путиловский завод — это южная, в те времена далекая окраина Ленинграда. А жил я на Васильевском острове, на другом конце города. И когда в 8 вечера заканчивалась смена, фашистские самолеты как раз начинали бомбить и обстреливать Ленинград. Немцы в те дни подошли вплотную к Ленинграду, фактически его блокировав. То есть это было очень сложное и тяжелое время. И каждый вечер я шел домой с одного конца Ленинграда на другой под обстрелами и под бомбежкой.
— Как вы тогда спаслись?
— В ноябре 1941 года внезапно поступил приказ об эвакуации части специалистов и оборудования на Урал. Все происходило настолько стремительно, что я даже толком не успел попрощаться с родными и собрать какие-то вещи. Наземного проезда к тому времени уже не было — гитлеровцы замкнули кольцо блокады. Поэтому сначала нас вывезли самолетом в Тихвин, а уже оттуда мы поехали в вагонах-теплушках. До Челябинска мы добирались, по-моему, месяца чуть ли не полтора или два. А учитывая постоянный голод и холод, это было, конечно, тяжелейшее путешествие.
Уже по прибытии меня подселили в семью местных рабочих. Жили в деревянном бараке, питались по продуктовым карточкам — все как у всех вокруг. Зимой такие морозы вдарили, что в цехе пальцы буквально примерзали к металлу: никакие рукавицы не спасали, потому что какие-то операции можно было делать только голыми руками.
Неизвестно, чем бы все это закончилось для Леонида Шварцмана, но тут судьба преподнесла ему подарок: 1 декабря на заводе, носившем имя Кирова, отмечали очередную годовщину его убийства. Понадобился большой портрет Кирова, его хотели повесить у главной проходной бывшего Челябинского тракторного завода, а в то время уже завода имени Кирова. Руководство завода, зная о том, что Шварцман имеет какой-никакой опыт работы художником, поручило это задание Шварцману. Портрет оказался удачным. С этого момента жизнь Леонида Шварцмана изменилась: его перевели на должность художника-оформителя в специально созданную мастерскую, где он и проработал до конца войны.
— После победы я узнал об открытии художественного факультета в Институте кинематографии — ВГИКе. Безо всякой особой надежды написал туда заявление, отправил из Челябинска по почте и неожиданно быстро получил приглашение на сдачу экзаменов. Ну и, когда я предъявил этот вызов, меня отпустили с завода. А ведь это было очень сложно — уволиться с завода. Паспортов на руках у нас не было — они все были в отделе кадров завода. Я поехал в Москву сдавать экзамены во ВГИК. По сути, у меня был только билет в одну сторону, как говорится, без права на ошибку. Однако же я хорошо сдал экзамен по изобразительному искусству, и меня приняли.
Этот курс 45-го года впоследствии считался легендарным: в тот год одновременно с Леонидом Шварцманом поступили будущие звезды отечественного кино: Вячеслав Тихонов, Нонна Мордюкова, режиссер Виталий Мельников. Планировал связать свою судьбу с большим кино и Леонид Аронович, однако вновь вмешался его величество случай.
— Перед сдачей экзаменов во ВГИК в одной из учебных аудиторий нам, будущим студентам, показали диснеевский мультфильм «Бэмби». Он произвел на меня такое впечатление, что я, не колеблясь, выбрал отделение анимационного кино. Никогда потом об этом не жалел. Вообще, к слову сказать, работы студии Диснея были для нас в какой-то степени эталоном. Вот говорят, что писатели вышли из гоголевской «Шинели». А создатели мультфильмов выросли в штанишках Микки-Мауса! Многие наши ведущие и режиссеры, и художники были под большим влиянием студии Диснея. Он повлиял на творчество того же Хитрука, и Хржановского, и Норштейна, и Котеночкина с его «Ну, погоди!». Наш «Союзмультфильм», взяв от Диснея самое лучшее, затем все это творчески переосмыслил, и коллектив единомышленников — это же целое созвездие талантливых личностей — стал производить ленты мирового уровня, не побоюсь этого слова.
Как вспоминает Леонид Аронович, на «Союзмультфильм» он пришел еще студентом, в 1948 году, да так и проработал там больше полувека. Поначалу в должности ассистента. А вскоре его собственные работы как художника-постановщика («Аленький цветочек», «Золотая антилопа», «Снежная королева») были отмечены руководством студии, фильмы вышли на широкий экран в кинотеатрах.
— Так получилось, что все эти фильмы были созданы в нашем замечательном содружестве с режиссером Львом Константиновичем Атамановым, а также с моим другом, художником-постановщиком Александром Васильевичем Винокуровым. Мы трое и создавали, я считаю, наши лучшие ленты. Уже потом, когда я стал работать самостоятельно — и как режиссер, и как художник,— мне приходилось заниматься всем. А вот в этом содружестве я создавал персонажи, а Винокуров — всю живописную, колористическую среду наших мультфильмов.
Сказочный мир мультфильмов был бесконечно далек от мрачных реалий советской жизни. Незадолго до смерти Сталина началось «дело врачей», а вскоре по всей стране пошла кампания против безродных космополитов. Антисемитизм существовал не только на бытовом уровне, но и полуофициально.
— Нас это не затронуло просто каким-то чудом. Наверное, у тогдашней власти просто руки до мультипликаторов не дошли — были более серьезные объекты для репрессий и преследования. А на самом «Союзмультфильме» царил самый настоящий интернационал: русские, белорусы, евреи, армяне — кого там только не было! Ценили по способности, таланту и усердию, а не по происхождению и национальности.
— А с цензурой приходилось сталкиваться?
— Очень редко. Цензоры обращались с нами не так жестко, как с режиссерами, которые ставили большое кино. Как говорили эти партийные деятели, ответственные за идеологию: «Мультипликаторы — это взрослые чудаки в коротких штанишках». У нас ведь выпускались мультфильмы для детей и подростков на основе сказок с выдуманными персонажами. Ну, может, более пристальное внимание обращали на такие героические мультфильмы, как «Сказка о Мальчише-Кибальчише» по Гайдару. А так серьезной цензуры за редким исключением мы не ощущали. К исключениям относился, например, необычный фильм режиссера Андрея Хржановского, он назывался «Стеклянная гармоника». Это очень значимая для всей нашей культуры работа. Сюжет завязан на том, что игра на гармонике делала людей возвышенными и прекрасными, а когда власть убивала музыканта, то город превращался в жуткое сборище уродов до появления следующего музыканта. Эта аллегория дико не понравилась советской цензуре, и фильм долгие годы был запрещен к показу. Даже после внесенных поправок он все равно остался лежать на полке. Вот это тот самый редкий случай цензуры в мультипликации.
— А вас лично никогда ни о каких коррективах не просили? К примеру: у Чебурашки уж очень большие уши, давайте их поменьше сделаем.
— Нет! Хотя с ушами у Чебурашки с самого начала все было непросто. (Смеется.) Когда вышла первая книга «Крокодил Гена и его друзья» Успенского, то там Чебурашка был совсем другим. Если сравнить с персонажами в наших мультфильмах — две большие разницы. Мне, в общем-то, ближе доброта. И в жизни, и в искусстве.
— Но вот «папа» Чебурашки, Эдуард Успенский, написал столько замечательных добрых детских книжек, а в жизни имел, как говорят, весьма непростой характер. Как вы с ним общались?
— Когда мы снимали мультфильмы про Чебурашку, то с Успенским больше общался режиссер Роман Качанов. Мне лично довелось делать несколько фильмов с Григорием Остером, и вот с ним у меня сложились близкие творческие отношения. А Успенский появлялся на «Союзмультфильме» нечасто. Человеком он был очень сложным. Уже много лет спустя, когда началось судебное разбирательство относительно авторских прав на Чебурашку и его визуальный образ, и меня затянули во все эти дрязги. Честно говоря, было довольно неприятно наблюдать, как Успенский, что называется, «гребет все под себя». Во время работы над мультфильмами мне и в голову не приходило, что Чебурашка станет раскрученным брендом, а мне придется доказывать, что именно я его таким и придумал. Кстати говоря, одно время со мной заключали какие-то договоры некие фирмы, которые использовали образ Чебурашки на майках и кепках, но затем это все прекратилось. Еще был суд с каким-то зарубежным художником, который незаконно использовал образ ушастого зверя для тюбиков зубной пасты. И было вынесено решение, что Шварцман не сумел доказать авторство Чебурашки. Хоть много свидетелей и подтверждали мою работу.
Все успехи и достижения нашей анимации, ее признание внутри страны и за рубежом Леонид Аронович связывает прежде всего с тем, что студия «Союзмультфильм» существовала как большое производственное объединение советского образца. Здесь работало почти 500 человек (крупнейшая в Европе студия кино по меркам 70-х и 80-х годов!), выпускались десятки лент, были даже пятилетние планы и соцсоревнование. Но при этом студия все-таки чувствовала себя довольно автономно, если не сказать независимо, от руководящей роли КПСС.
Леонид Аронович признается: ему дико повезло, что, работая среди творческих личностей, удалось избежать зависти, склок и дрязг внутри самого коллектива студии «Союзмультфильм».
— Дух творческого соперничества был. Но подсиживания, недоброжелательных отношений, желания провала своего коллеги режиссера или художника — я такого не помню. Это был золотой период «Союзмультфильма». Я запомнил только добрые творческие отношения и огромный коллектив талантливых режиссеров, художников, мультипликаторов, прорисовщиков. Много было компаний, друзей. Дело в том, что мы очень много времени проводили на студии еще и потому, что жили очень стесненно, как правило, в коммуналках. И все наши лучшие часы — это не только работа на студии, но и проведение каких-то праздников, дней рождения, юбилеев. Чего уж говорить, мы любили собираться, иногда даже за рюмкой вина или водки, отмечали какие-то даты, дни рождения. И до сих пор мы, когда собираемся, то всегда вспоминаем нашу студию тех времен. Этот дом родной, как мы говорим, альма-матер, нашу ту, золотую киностудию. Она была уникальной.
Одна из главных слагаемых успеха мультфильма — это его звуковое оформление, делится профессиональными секретами Леонид Аронович. Не случайно озвучивать мультяшных персонажей всегда приглашали самых именитых актеров с узнаваемым тембром голоса. Так, например, на картине «38 попугаев», для которой Шварцман создал куклы мартышки, удава, попугая, слоненка и других персонажей, этих персонажей озвучивали Надежда Румянцева, Василий Ливанов, Михаил Козаков, Всеволод Ларионов и Борис Владимиров — каждая интонация сработала так точно, что мультфильм стал одним из самых любимых детьми. Не менее важна и роль музыкального сопровождения, говорит мастер.
— Для «Союзмультфильма» писали такие композиторы, как Френкель, Будашкин, Вайнберг, ну и, конечно, Шаинский. Так что у нас была своя обойма постоянных авторов. Шаинский много чего придумал. И «Карусели» — эти наши короткие мультфильмы. Он работал у нас довольно много и вообще был поклонником анимационного кино, с большим уважением относился к нам, мультипликаторам.
Там же, в съемочных павильонах «Союзмультфильма», Леонид Аронович обрел и свое личное счастье — познакомился со своей будущей женой Татьяной Владимировной. Вместе они уже 69 лет.
— Где-то около года мы встречались и потом уже поженились. Должен сказать, что у нас на студии таким образом, в такой благоприятной ситуации создалось довольно много супружеских пар. Наша студия — это был наш родной дом.
— А то, что вы с Татьяной Владимировной вместе работали, как-то сказывалось на семейных отношениях? Не уставали от постоянного общения друг с другом?
— Да, мы вместе довольно давно, что уж там лукавить. У нас были хорошие отношения и остались такие же. Наоборот, совместная работа в какой-то степени объединяла нас. Не только бытовые, но и творческие интересы. И мы хорошо понимаем друг друга. И, если я сейчас что-то нарисую и показываю Татьяне, она дает какие-то свои пожелания и высказывает замечания. Иногда я соглашаюсь с ней и вношу какие-то коррективы в свои работы. Сейчас я работаю, конечно, меньше, эпизодически. Но во всяком случае, у нас вот такое совместное обсуждение моих работ продолжается.
Во время одной из первых заграничных поездок Шварцман чуть ли не все свои командировочные деньги (суточные выдавались в местной валюте) потратил на покупку фломастеров. Кто-то из коллег покрутил у виска: мол, во времена дефицита из загранкомандировки можно было бы привезти и что-то посущественнее. А Шварцман радовался как ребенок: фломастеры оказались многоразовыми, их можно было заправлять чернилами, и потом они прослужили верой и правдой еще много лет.
— Ну и в заключение вопрос к человеку, отмечающему свой 100-летний юбилей. Поделитесь своим секретом долголетия — в чем заключается рецепт долгой и счастливой жизни?
— Ну я думаю, что это прежде всего мой характер. Я человек достаточно спокойный и уравновешенный — это, я считаю, главное. Еще я обладаю таким свойством: я стараюсь уйти от конфликтной ситуации, не пропускать это все через свои нервы и не переживать долго по этому поводу. Иногда бываю даже легкомысленным, не отношусь всерьез к той или иной проблеме, как бы отталкиваю ее от себя. Ну и потом, нужно сказать, я до сих пор по утрам стараюсь делать какую-то не сложную, но небольшую зарядку и дыхательную гимнастику. Всю жизнь я ездил на велосипеде. Когда был помоложе, то и на лыжах ходил, и на коньках бегал. И плаванием занимался довольно много: и в бассейны ходил, и когда ездили на море, всегда плавал. Так что такое легкое, несерьезное отношение со спортом у меня есть.
А что касается сотого моего дня рождения, то сейчас я понимаю: такое количество лет — это, конечно, необычно. А с другой стороны, довольно сложно жить — с возрастом все сложнее и сложнее становятся какие-то даже самые простые вещи. Когда меня спрашивают, в какое время мне жилось лучше всего, то я отвечаю пусть банально, но предельно честно: когда я был моложе, был более деятельным и жил полноценной жизнью.
Прежде всего все зависит только от тебя самого: от твоей способности развить свой талант, от твоего трудолюбия, ну и, конечно, от того, кто находится рядом: близкие, родные и друзья, которые тебя окружают на протяжении твоей жизни.
Не мешать другим жить и не заниматься постоянным самоедством, вспоминая о своих ошибках и промахах,— вот что важно. Нужно чаще смотреть с веселой улыбкой в будущее и всегда верить в лучшее.
Иван Волонихин
