Школа у нас стояла на берегу речки. Вся в садах, со своими огородиками, футбольным полем и дровяным сараем, постепенно превращенным в угольный. Туалет находился в районе сарая. Школа была длинная, деревянная. Такая сильно вытянутая изба. Длиной в небольшую электричку. Слева – сплошной коридор, справа – классы. У нас не было кабинетной системы. Один и тот же класс (помещение), а учебный материал (плакаты, глобусы, химреактивы и прочее) приносили из учительской.
Директором школы была Зоя Ивановна Трухина. Классным руководителем – Евгения Захаровна Ситникова. Она вела немецкий язык. А еще пела в народном хоре. Продленку вела Галина Ермолаевна. Гениальная рассказчица. Несколько раз бывала за границей (в те-то годы) и завораживала нас историями про Индию, Финляндию и другие страны. При ней мы читали «Красных дьяволят» (по этой книжке снят легендарный наш вестерн «Неуловимые мстители». Я помню, в книжке никакого цыгана Яшки не было, там был китайчонок Ю-ю). Русский язык и литературу – Евгения Михайловна Сафиулина. Физиком был Александр Иванович Объедков – фронтовик. Он выпивал. Моя первая учительница в моей еще деревне – Любовь Петровна. По-моему, Соколова. Молодая блондинка. Она жила прямо в здании школы, вела четыре класса, в которых училось всего 9 человек. Она сделала наше детство ярким и насыщенным. По сути, распахнула перед нами другой мир. Она его привезла с собой. И появилась так же сказочно, как и исчезла, когда школу закрыли. При ней мы с перьев и чернильниц перешли на шариковые ручки. Она водила нас весной в лесные походы. Мы ей рассказывали, как называется каждое растение. Каждое! Еще до школы мы сами знали всю местную ботанику! Теперь я помню от силы десяток представителей местной флоры. Даже половину грибов забыл. Поэтому не грибник.
Потом, при переводе в среднюю школу в другое село, классной руководительницей стала Татьяна Михайловна Александрова. Высокая, сухая, неулыбчивая. Больше я о ней и не помню ничего. В интернате у нас заведовала Евдокия Григорьевна Галкина. На запястье левой руки у нее было выколото встающее солнце и имя – Дуся. Ее муж Илья Тимофеевич был директором райпо, где всю жизнь, без перерыва, проработала моя мать. Еще в школе была Зинаида Ахундовна (имя-отчество изменено), ее ненавидели. Мой сосед по парте однажды описался у доски. Маленький ребенок претерпел страшный позор. Ларису Григорьевну пригрела Зоя Ивановна, они были какие-то родственницы. Когда Зоя Ивановна вытирала вечно мокрый нос – он у нее пластался по щекам. Там словно не было хрящей. Зоя Ивановна преподавала историю. Еще любила повторять: «Живем в лесу и молимся колесу». Так-то она вредной не была. Уже в возрасте и, в общем, никакая. Ни хорошая, ни плохая. Серая.
У Александра Ивановича была жена Вера Степановна Тарелкина. Тоже учительница. У них училась еще моя мать. Это было в другой школе, в соседней Ключевке. Как-то мы снимали угол, я в сарае бабушки-хозяйки (мордовки) нашел старый школьный журнал – оказалось это журнал Ключевской школы (а дело было в Михайловке и спустя уже много лет, как школу ту закрыли). И там я обнаружил фамилию матери. Моя мать успевала по всем предметам. Хотя тоже снимала угол, уходя в школу из Васильевки. Бабушка на всю неделю давала ей немного хлеба, бутылку постного масла, несколько луковиц, кусочек сала и немного картошки. Ни молока, ни мяса, ни яиц… Маленькая мамка моя голодала. Но училась хорошо, у нее списывали. Может быть, поэтому она бросила школу в седьмом классе и ушла работать на свинарник. Она выращивала поросят. Обожала их. Они у нее не дохли, хотя поросята очень хрупкие и у них большой падеж, особенно в молочном возрасте. Еще их душат крысы, которых в любом свинарнике орда. Мать воевала с крысами голыми руками, вообще была бесстрашная, даже в девчонках. Потом, работая в магазине, она под полом искала крысиные тайники, куда крысы таскали выручку. И доставала купюры. Меня это зрелище приводило и в ужас, и в восторг. И я подсказал матери прятать казенные деньги в стеклянную, закрывающуюся банку. А так она их заворачивала в пакет и клала на верхнюю полку стеллажа. Домой выручку брать не разрешалось.
У Александра Ивановича не было проблем с куревом. Все, что отнималось у школьников, оседало в ящике его стола в учительской. Потом через окно, вороватым способом это (частично) возвращалось нами обратно. Александр Иванович вообще был пофигист. Предмет свой знал, но ничего от нас не требовал: хочешь – учи, не хочешь – и так двойку не получишь. На сельхозработах (тогда всех с началом учебного года гоняли на картошку, свеклу и т.д. – спасать колхозный урожай) Александр Иванович травил байки, порой непристойные, все падали со смеху. Он был классный мужик, одно слово – воевал. Это ему шло в большой зачет.
Спустя время я встретил Александра Ивановича в городе в пивнухе. Он нисколько не изменился, только будучи давно вдовцом запустил себя. К тому же стал пенсионером. И видно было, что еще со школы, давно уже, живет он в своем собственном мире и общается, наверно, только со своими погибшими на фронте товарищами.
Евгению Захаровну я вспоминаю с теплом. Ее немецкий мне давался легко. Все ее знания во мне живы до сих пор. Евгению Захаровну из школы выжили. Клан Зои Ивановны – Ларисы Григорьевны. После иностранный у нас не преподавал никто. Я остался с уровнем знаний 6 класса и с этим уровнем поступил в МГУ. Правда, пришлось повспоминать подзабытое при помощи репетитора.
"Ботаничка" (имя ее не помню - авт.) била нас указкой по голове. Указки ломались одна за другой. Еще она наказывала ребром линейки. В основном, за вертлявость. Была же сама маленькая и круглая. Уйдя на пенсию, она торговала на рынке редиской. Педагогического образования у нее не было.
В интернате, где мы, дети окрестных деревень, переживали зимнее время (в остальное бегали или ездили на велосипедах домой, или нас отвозили на лошади, иногда на тракторе с тележкой, а зимой на тракторных санях или на той же лошади) у нас воспитателем была сноха нашей поварихи. Имя ее я, к стыду, забыл. Вроде бы Маша. Это была вторая Любовь Петровна. Тоже возилась с нами, не считаясь со временем и личной жизнью. Устраивала викторины, театральные постановки, взятие снежных крепостей, Новый год и прочее. У нас была мальчиковая и девочковая половины. И мы ходили друг к другу в гости на праздники. Под одной крышей. Но как в дореволюционных гимназиях и пансионах – для мальчиков и для девочек. И это было незабываемое время. Там я поактерствовал и даже вызывал бурные аплодисменты и хохот, играя в одной сценке трусливого пациента в зубоврачебном кабинете. Очень уж я убедительно дрожал в стоматологическом кресле!
Повариха (имя ее не помню - авт.) нас нещадно обкрадывала. Была плоская, как доска, но не злая. Тогда все в столовках воровали. Суп у нее был постный и жидкий, какао водянистое и несладкое. Сумки с продуктами домой она уносила не прячась. А мы – деревенские, недоедающие, были рады любому куску, что мать сунет на неделю в школу. Я помню, как мать привезла мне гостинцы, мы поехали в город, я забыл мешочек в автобусе. Это было жуткое горе. Там было даже варенье! Мне было жалко и себя, и мать – она старалась, везла, а я потерял. До сих пор во мне эта душевная травма.
В другой раз я вместо двух монет по три копейки за проезд кинул в кассу три и двадцать копеек, а кондукторша (или контролерша) прицепилась, заявив, что я бросил только три, а сзади стоявший пьяный мужик сказал, что это его 20 копеек, и весь автобус стал втаптывать меня в грязь, поверив пьяному дураку, а не подростку. Чувство обиды и несправедливости (я переплатил, а меня обвинили в мошенничестве) было такое, что я потом плакал. Куча взрослых хамов и мещан с праведным гневом унижала ребенка и даже не сознавала всей мерзости своего поведения. Да сами б доплатили за меня, Бог бы им зачел после смерти. Из таких вот переживаний и лепилась моя будущая сущность.
Валентина Петровна Жигурс (Чурсина) преподавала математику. Меня выделяла, хотя никакого математического склада во мне нет отродясь. Я этот предмет брал исключительно зубрежкой. Но пару раз ездил на районную математическую олимпиаду. Уже после школы Валентина Петровна (строгая была – ужас) при встрече каждый раз спрашивала: «Ну что, Сережа, никого не осчастливил?» Так она справлялась о моей женитьбе. И теперь я понимаю, она, как и Евгения Захаровна, была настоящий педагог и вложила в нас максимум не только знаний, но и правильных представлений о жизни.
Я почему-то не помню, кто у нас вел пение, рисование, физкультуру и труд. На ранней стадии. Любовь Петровна в деревне Васильевке и Маша в интернате в Михайловке привили мне любовь к изобразительному искуству. Было даже смешно: Любовь Петровна дала задание нарисовать ледоход, а я нарисовал ледокол (корабль). Пение я не любил, пели мы «Во поле береза стояла» и «Осень-непогодушка, тополь облетел. Вдруг на ветке скворушка песенку запел». Тоска какая-то… На физкультуре я только комплексовал и всячески от нее отлынивал. А труд как школьный предмет сделал из меня «сачка», любой труд по принуждению мне глубоко противен. Скорее всего, все эти дисциплины по совместительству вели те же учителя, которых я назвал. Да, вот в Васильевке универсал своего дела Любовь Петровна научила даже мальчишек шить мягкие игрушки. А это хитрая наука. И шили мы прихватки кухонные, рукавички, еще что-то…
Многому тут нас, троих сыновей, научила мать. Мы все хорошо готовим еду, шьем одежду (не больше не меньше, мать была знатная портниха и обшивала всю округу), гладим, стираем и справляем прочую домашнюю работу. Поэтому с женами как-то у всех троих не складывается. Недолго жены держатся. Как те ученицы, которых моя мать пыталась обучить художественной вышивке гладью. Ни у одной не хватило выдержки и терпения, разбежались. Так и не передала мамка свой талант никому, кроме нас. Ну, кроме вышивки, этому специально она сыновей не учила. При этом я один в семье писатель, братья мои жестянщики: раскидают и соберут любую «иномарку», из металлолома сделают конвейерный вариант «тачки». Дом построить, отопление провести, канализацию, водопровод… братцы мои на все руки. А я больше по дереву, мебель – могу, строение – тоже. Ну, и на каменщика учили, дома три я возвел в сейсмоопасной зоне, и не кубической, а цилиндрической формы.
В старой еще школе, в Михайловке, были авиамодельный и судомодельный кружки. Корабли плавали, самолеты летали. И планеры, и с моторчиком. У корабликов вертелись винты на резинках. И записавшиеся в кружок умели склеивать грандиозные парусники. А с другой стороны интернатовской столовки был дом пионеров. Маленький домик с огромным пространством внутри. Как в машине времени. Там находилась коллекция минералов, гербарий и кукольный театр. Куклы были перчаточные. Мы как «инкубаторные» (интернатовские) все свободное время проводили в этих двух помещениях. А в сельском клубе на киносеансы и концерты нас проводила бесплатно Нина Дементьевна Мартемьянова. Библиотекарь. Жалела нас, зная, что мы безденежные. Вот такие люди, в основном женщины, спасали нас от тлетворного влияния улицы, на которой мы все равно познали все прелести подворотни. Но это уже было равновесие, а не перекос в одну – худую – сторону жизни. От тюрьмы это спасло не всех, от лихой смерти тоже, но тут уж каждому свой выбор и своя судьба.
Нина Дементьевна умерла от рака. С ее племянницей я учился в одном классе, с матерью племянницы работал вместе на почте, их брат Евгений Дементьевич Варивода привел меня на эту почту, а другая их сестра Валентина Дементьевна Клюшина работала завклубом. Семейство Варивода было большим. Нина была замужем за Юркой по прозвищу Шило, взяв его (и нашу васильевскую) фамилию, а мать моей однокласницы носила по мужу фамилию Масленникова – тоже наша, моя бабушка по маме в девичестве Масленникова. Тетя Лида Масленникова вводила меня в профессию почтальона.
Были у меня потом и другие учителя. С образованием и без. Ведь каждый встретившийся на пути чему-нибудь тебя учит. Кто хорошему, кто плохому. Из этого и складываются школьные узы.
Учителя закладывают навыки, остальному способствует жизнь. Не зря же первая автобиографическая повесть Аркадия Гайдара называлась «Школа», а заключительная часть аналогичной трилогии Максима Горького – «Мои университеты». Да и легендарный В. И. Чапаев «академиев не проходил», он «их не закончил». А человеком все равно стал. Пока не угробили то ли свои, то ли белые.
Сложно все в мире, сложно…
Сергей Парамонов
Часть моего 8 класса. Верхний ряд (слева направо): А. Д. Шилова, Надежда Шамшаева, Е. М. Сафиулина, Сергей Парамонов.
Нижний ряд: Владимир Пудовкин, Фёдор Бузулукский, Евгений Новиков.
От редакции: "Сергей Викторович описал свои впечатления и воспоминания о школе и учителях. У каждого из нас - своя школа жизни, свои учителя, свой приобретенный опыт. Если Вам, уважаемые читатели, хочется поделиться мыслями о тех людях, что стали для Вас менторами, учителями, путеводными звездами или, наоборот, воплотили в себе те образы, от которых Вы впоследствии дистанцировались, будем рады прочитать и Ваше мнение".
