е так давно из столицы культурной в столицу Первопрестольную заглянула группа «Ленинград», чтобы дать в Москве последние в завершающемся году полновесные концерты под названием «Просто праздник какой-то». Пока Белокаменная ждала действа, главный «ленинградец» Сергей Шнуров успел отметить собственный сорокалетний юбилей. В свойственной ему манере — весело и непринужденно. В компании земляков, и не только. Произошли в его жизни и иные достойные упоминания события. Правда, кое-что из сказанного Шнуром на диктофон перенести на бумагу не получилось. Не всем словам и выражениям, за которыми Сергей по обыкновению не лез в карман, удалось найти адекватные эвфемизмы, а писать как есть закон не велит. Ну вы понимаете…
— Что за повод для праздника, Сергей?
— А ... его знает? Неизвестно. Он же какой-то. Ведали бы, назвали иначе. Это слова Карабаса Барабаса из фильма «Приключения Буратино». Мне нравится персонаж. Карабас был ... лидером группы. Другое дело, что потом все артисты от него разбежались. Хотя стратегию он выбрал правильную… А цитата такая. Карабас долго ходит по комнате с тубой, дует в нее, издавая ужасные и неприличные звуки «пум-пум-пум», потом садится в кресло и с чувством произносит: «Это просто праздник какой-то!»
— Ясно. А я уж подумал, решили отметить свое сорокалетие.
— Эту дату рекомендуют пропускать, но с учетом моей бурной молодости счастье, что дожил, поэтому оттянулся по полной программе. В апреле дал большой концерт в Питере в Ледовом дворце. А потом славно набухался .... В слюни!
— И сколько же дней вот так отслюнявили?
— Один. Я цельный и волевой человек. Правда, отходняки с годами длятся все длиннее…
— Еще, смотрю, курите много.
— Стабильно по две пачки в день.
— Почему-то они у вас без страшных картинок и строгих предупреждений о вреде табака.
— Не покупаю сигарет, сделанных в России. У нас же теперь борьба с курением. Траванут ненароком… А с водкой все просто: могу выбирать — пить или нет. Неудобно, если умеешь что-то одно. Бывают периоды, когда тянет надраться до полусмерти, а иногда не возникает такого желания.
— Зато концерты, похоже, вам по-прежнему в охотку. В Москве часто выступаете?
— Время от времени. Два раза в год — стабильно, иногда чаще. Как позовут. И в больших залах, и на корпоративах. Беспредел был только при Лужкове. Года три сюда не пускали. У меня даже родилась идея рекламировать наши петербуржские концерты в Москве, расставив баннеры по дороге градоначальника на работу. Жаль, не осуществили план, что-то не срослось. Смотрелось бы забавно, и Юрию Михайловичу наверняка понравилось бы… А вообще история, конечно, бредовая. Выеденного яйца не стоит. Если бы мы выступали с удалыми песнями на детском утреннике или какой-то открытой площадке, где мог оказаться кто угодно, тогда — да, понятно. Но люди платили деньги и шли на наш концерт, предполагая, что именно там услышат. А им не дали… Форменное нарушение прав потребителя! В том году Лужков запретил приезжать в Москву Rammstein, «Ленинграду» и не дал провести здесь корриду. Видимо, период у человека был такой. Сложный… Что именно происходило в его голове, уже никогда не узнаем. Наверное, это хорошо. А экономически мы, понятно, потеряли. За столицей ведь потянулись другие города. Весь «красный пояс», который тогда еще не распался, объявил нас персонами нон грата. Вплоть до Казани. В итоге «Ленинград» поехал играть в Америку и Европу. Другого выхода попросту не оставалось. Был, конечно, Петербург. Вот если бы и там кислород перекрыли, тогда совсем беда. А так — ничего, прорвались. Лужков давно пчелок разводит на пасеке, а мы поем в Москве, залы тысячные собираем.
— Закон о запрете ненормативной лексики не создал дополнительных проблем?
— Мне — нет. Он же касается СМИ. Концерты наши по телевизору не показывают, а что во время разговора иные мысли матом формулирую, так это забота тех, кому потом интервью публиковать.
— Но ведь и вас могут привлечь. За авторство.
— Предпочитаю переживать проблемы по мере их поступления. Ничего наперед не загадываю, не готовлюсь к войне с инопланетянами. Есть шанс, что они не прилетят. А пожалуют, тогда и разберемся.
— Концертируете вы исправно, а в кино с некоторых пор сниматься отказались. Почему?
— Неинтересно. Кинематограф всегда был инструментом пропаганды, но сейчас идеология прет из всех щелей. Вот это точно не мое. Не хочу становиться соучастником. В сорок лет мозги вряд ли смогут затрахать, так зачем тратить силы на пустое времяпрепровождение? Принцип сборки российских картин мне понятен, заранее знаю, чего ждать. Как американцы сняли «Гравитацию» — загадка, но решить ее не смогу, поскольку в Голливуд меня не зовут. А с русским кино, увы, все ясно…
— Что именно?
— Телега пока худо-бедно едет. На честном слове и одном крыле… В России иначе не получается. Бесспорно, есть интересные авторские работы, но их можно пересчитать по пальцам. К тому же они имеют ограниченные бюджеты и не в состоянии тягаться, к примеру, с «Районом № 9». Независимый фильм режиссера-дебютанта получил четыре номинации на «Оскар» и семь — на награды британской киноакадемии… У нас и финансирование на ином уровне, и специалистов таких нет. Правда, молодой парень — не помню имени — снимает фантастический боевик «Хардкор» с актером, сыгравшим главного героя в «Районе № 9». Может, что-то и получится. Хотя продюсером выступает Тимур Бекмамбетов, а это, на мой взгляд, не очень хорошо. В современном русском кино нет традиции. Какие-то перепевки Голливуда, попытки ответить ему. За океаном этого не замечают, а мы тужимся.
— «Сталинград» Бондарчука смотрели?
— Нет. И не хочу. В кинотеатры хожу крайне редко, может, раз год. Результат предсказуем. Сомневаюсь, что выйду из зала офигевшим от увиденного. Посмотрел полтора фильма Феди по Стругацким, и мне хватило.
— Вы же вроде состоите в Российской киноакадемии.
— Наверное, перед вами самый плохой ее академик. Из меня хреновый имитатор, я понимаю, что наше кино само по себе не плывет, оно не является предметом для серьезного разговора. Незначимая величина. Интерес даже моих знакомых ограничивается вопросом, собрал «Сталинград» кассу или нет. Навернулся либо вынырнул? Вот и все. О качестве, достоинствах и недостатках никто не говорит. Какой смысл смотреть или участвовать в чем-то подобном? Я подхожу прагматично, взвешиваю затраты и отдачу. Кино снимается медленно, а результат нулевой. Мы можем за пятнадцать минут записать ролик, выложить его в YouTube, он разлетится по Сети, и о нем будут говорить больше и дольше, чем о фильме, который делали два года. Резон? Конечно!
— К примеру, сколько народу посмотрело в Сети ваш клип на песню «Интеграл»?
— Точно не знаю, цифра все время меняется. За первую неделю было около четырехсот тысяч заходов.
— А чем вам, Сергей, не угодила Земфира? Почему вы на девушку наехали?
— Лично у меня претензий к ней нет, хотя ее эмо-поведение вызывает вопросы. Вы же знаете, как ведут себя мальчики и девочки в черной одежде со скошенной набок челкой: резкие перепады настроения, близкое к психозу состояние…
— Ну и что?
— Да, собственно, ничего.
— Но вы же почему-то обозвали Земфиру злой.
— Это вы так считаете.
— Нет, вы так поете.
— Пою, хотя, может, и не считаю. Надо разобраться в оценочных категориях, что такое зло и что добро.
— Был момент, оды ей слагали, лестно отзывались в телепрограмме «История российского шоу-бизнеса»…
— Земфира — яркое явление. Только полнейший идиот станет это отрицать. Но если говорить серьезно, раньше она была джедаем, а теперь превратилась в ситха, начав использовать темную силу. Внятно объяснил? Думаю, поклонники «Звездных войн» меня поймут…
— А Борис Гребенщиков так и остается блаженным?
— В моей мифологии — да. Важно разносить реального человека и созданный им или ему образ. Все, кто существует в медийном пространстве, они не особенно люди. Часто у артиста, поющего на сцене либо снимающегося в кино, нет ничего общего с персонажем, который потом сидит у себя на кухне, жарит картошку и пьет водку. Их объединяют только имя, фамилия и портретное сходство. Поэтому смешно смотреть, когда вопросы о смысле жизни задают артистам. Они годами произносят чужие тексты! Актер так устроен, что не должен мыслить. Не надо выводить его на философские темы! Имидж зачастую не имеет отношения к тому, что человек представляет собой в действительности. А Борис Борисович и вправду выглядит блаженным. Вот и прекрасно! У медиапространства собственные законы, я веду диалог не с конкретной Земфирой или Гребенщиковым, а с их отражением. Ну как если бы с телевизором разговаривал.
— Ждете ответную реакцию?
— Нет. А зачем? Я увидел некий смысловой разлом и выразил отношение. Все!
— И «Ленинград» ведь кому-то не нравится.
— На здоровье! На самом деле аудитория инертна, люди любят, чтобы все было по-старому, зачастую не готовы к радикальным переменам, привыкают к определенному образу, хотят, чтобы тот тиражировался без конца. А «Ленинград» часто экспериментирует, хотя и играет корневую музыку. Блатняк в России неистребим, структура нашего языка располагает к нему, сочетание гласных и согласных вызывает эти мелодии и ритмы. Иначе — никак. Все остальное придумано искусственно. Почему многие молодые артисты поют с псевдоанглийским акцентом? Русский язык не ложится в синкоп-структуру и прочие R’n’B. А блатняк взял и сразу запел, в нем нет натянутости, это народная песня.
— Но вы вот со скандалом расстались с вокалисткой Юлией Коган. Тоже по-другому никак?
— Любой член команды обязан выполнять приказы капитана. Если кто-то говорит, мол, ну его к ядрене матери, мы поплывем в другую сторону, бунтаря надо в наручники или сразу за борт. Иного способа борьбы с хаосом не существует. Когда солистка начинает думать, будто она в силах что-то диктовать остальным, нужно прощаться. О чем-либо беседовать с женщинами глупо. Пустая трата времени! Да, можно создать внутри себя иллюзию, якобы она что-то поняла, но в реальности переубедить не получится. До свиданья — и весь разговор! Это вынужденная мера. Тактико-технические характеристики Юли меня устраивали. Более того, я и придумал ей образ. Но дальше двигаться в этом направлении было некуда. Тупик.
— Коган хочет начать сольную карьеру.
— Может, и получится, но не думаю, что это будет мне интересно.
— Следите за кем из коллег?
— Восторг вызывают полторы группы. Die Antwoord из Южной Африки, The White Stripes, но американцы уже завершили выступления.
— А в родных палестинах?
— М-м-м… Ситуация, как в кино. Много русскоязычных групп, но они не русские по духу. Европейский инди-рок третьего сорта. Это скучно.
— Почему вы решили отказаться от записи дисков, Сергей?
— Всегда стараюсь делать ровно то, чем живу. Давно не слушаю чужие альбомы целиком. Вот у Black Sabbath мне двух песен хватило. В моем счастливом советском детстве были продуктовые наборы, когда к бутылке водки, палке сырокопченой колбасы и пачке якобы индийского чая добавляли до хрена всякого залежалого неликвида со складов. Сегодня диски напоминают ту обязаловку и принудиловку. Если кто-то напишет по-настоящему крутую песню, я ее услышу, мне не нужно впаривать еще девять штук в нагрузку. И свою музыку не хочу навязывать. Пока были виниловые пластинки, приходилось мириться с техническими особенностями звукозаписи. Нельзя же выпускать пустышку с одним хитом, вот и наскребали барахла минут на сорок. А сейчас это зачем? Записал композицию и выложил в Интернет. Слушайте на здоровье!
— А потом в Сети развлекаются, подкладывая под ваши мелодии свой видеоряд. Кого только не изобразили среди героев песни «Любит наш народ всякое говно»! Прямо-таки не клип, а памфлет. Политический…
— С «Ленинградом» такое часто случается. Когда мы записали песню «Прощай, ...!», ну ту, где Юля с хоккеистами на льду, у многих почему-то сразу возникли ассоциации с батькой Лукашенко. На мой взгляд, это лишнее доказательство, что наши песни на все времена! Персонажи сменятся, а мелодии останутся.
— Раз уж о Всемирной паутине речь… На днях вы вручили Григорьевскую поэтическую премию москвичу Максиму Жукову. Среди соискателей был и Игорь Растеряев, спевший песню «Про комбайнеров». В Интернете у нее более пяти миллионов просмотров. Вот она, слава!
— В том, что я попал в жюри, моей заслуги нет. Мы приятельствовали с нынче покойным Виктором Топоровым, который рулил конкурсом с момента основания. После его смерти меня пригласили поучаствовать в определении победителя, я согласился. Вот и вся история. Что касается Игоря, в шорт-лист он не прошел, но у него есть крутые стихи. И песня получилась забойная, хотя клип снят на коленке за три копейки. А кто-то будет тратить миллионы баксов на высокобюджетное кино про гибель русской деревни…
— Никита Михалков не так давно показал по ТВ свою документальную версию этой темы. Не смотрели?
— Видел только жуткий фрагмент, где он стоит в голом поле и из телефона-автомата звонит сначала в «Скорую», а потом в МЧС. Было забавно. Сцена напомнила эпизод из мультфильма про Малыша и Карлсона. Доведенная до ручки домомучительница Фрекен Бок запирается в ванной и пытается позвонить в душ: «Але, это телевидение? У нас тут привидение…» Очень содержательный разговор! Вот и Никита Сергеевич примерно так. Чего он до МЧС докопался?.. По ящику много всякой ... показывают, к счастью, не смотрю ее. Дома у меня лет семь нет телевизора. В какой-то момент перестал платить за спутниковую антенну — и все. В гостиницах иногда включаю и… выключаю. Эта жизнь течет мимо. И слава богу. Даже внешне все выглядит диковато. Вроде бы нормальный чувак, с руками и ногами, сидит на диване и таращится в экран. Делать больше нечего? Есть в этом что-то дегенеративное.
— Но вы раньше даже программы вели — «Шнур вокруг света», «Ленинградский фронт»…
— Пока был жив «5 канал», где Лев Лурье занимался историей, было интересно, а потом все… Хотя я и тогда телевизор не смотрел.
— Сейчас на Украине вроде бы должно запуститься шоу с вашим участием.
— Уже отменилось. Предполагалось, что буду наставником команды в местной версии «Голоса». Потом политически все переиграли, решили опираться исключительно на украинские кадры. Никаких москалей!.. Понятно, что любые мои появления в эфире корыстны, иду туда не из любви к телевидению. Приходится мелькать, чтобы быть на виду.
— А, скажем, ваше выступление на сцене Михайловского театра — это что? Удовлетворение каких-то внутренних амбиций?
— Если не читать новостную ленту, а разбираться по сути, окажется, что трындеж о событии превышает само событие. Много галдежа ни о чем. В Михайловском в октябре состоялся юбилейный вечер, посвященный 180-летию театра. Мы не имели к этому отношения. «Ленинград» сыграл на afterparty. Большинство труппы проголосовало за то, чтобы перед ними выступил я с командой. Повторяю, закончилась официальная часть, гости разъехались, на сцене остались артисты, а потом вышли мы.
— И полились песни с матерком.
— Нет, блин, купировали слова! Да нас ради этого и звали! Балерины были счастливы. Получился такой милый междусобойчик. А пресса раздула: Шнур в Михайловском! Императорский театр и «Ленинград»! Звучит охренительно, понимаю.
— Но Мариинка ведь была всерьез?
— Вы об опере Берлиоза «Бенвенуто Челлини»? Да, сыграл там роль. Драматическую и эпизодическую. Не пришлось, слава богу, петь, тягаться с тенорами, баритонами и басами театра в оперном искусстве. Режиссер Вася Бархатов, с которым мы тогда и познакомились, применил такой монтажный прием: артисты замирают, и на сцене появляется мой персонаж. Немного киношный ход, но все было сделано тактично. Я читал подкорректированный текст из дневников Челлини. Но со стороны звучит забойно: Шнур в Мариинке. Дальше можно не вникать, не вдаваться в подробности и сразу писать комментарий: они офигели. Так у нас обычно и происходит. Никого не волнуют детали. Услышали звон — и понеслось! Понимаете, можно было бы обозвать меня гением пиара, если бы я сам стучал в двери прославленных театров и говорил: ..., есть идея! Но я ведь этого не делал. Мне было интересно попробовать, только и всего. Без всяких закидонов и даже гонораров. По-моему, я ничего за роль не получил. Кроме удовольствия. Как зовут чудака, который выставил писсуар с автографом? Марсель Дюшан. В определенный контекст помещается неестественный объект, вызывая шок. Мне это нравится…
— Ну и родители, наверное, тащились, глядя на сына.
— Не помню, ходили ли они на спектакль. Точно был мой дружок Максим Семеляк, с которым я так нажрался перед генеральным прогоном, что не смог доползти до театра. Поэтому играли без финальной репетиции.
— Гергиев разрешил?
— Он был в отъезде. И страшно волновался. Наверное, больше всех. Но потом посмотрел запись и остался доволен. Родители тоже. Думаю, больше, чем выступлениями группы «Ленинград». У них дома стоит «Ника», которой меня наградили за музыку к «Бумеру». И другие похожие бирюльки им отдаю. «Золотого Овна», «Человека года» по версии GQ… Разную хренотень. Мама с папой счастливы.
— А «Овна» вам за что дали?
— Дайте сообразить… Тоже за музыку к какому-то фильму. Вспомнил: у меня, кажется, два таких приза. За одним не пришел, а второй получал и сказал, что Андрей Петров — лучший композитор всех времен. Для советского кино — точно. Готов влет напеть с десяток прекрасных мелодий. Пожалуй, только Александр Зацепин мог бы с Петровым потягаться. Больше рядом никого не было.
— Зато ваш «Бумер» — король рингтонов.
— Да, в какой-то момент из каждого второго мобильника пиликало.
— И у вас?
— Не, у меня ничего не значащая мелодия. В этом смысле я не фетишист.
— Но если на концерте народ станет требовать песню, которую вы не собирались петь? Пойдете на поводу у толпы?
— У нас нет жесткой программы, есть список из 40—50 песен. В принципе можем сыграть любую из них, раз люди просят. Меня это не злит. Помню, что сам когда-то был там, в зале. И если бы сейчас пошел на концерт Deep Purple, тоже вместе со всеми орал бы: «Давай Smoke On The Water!» Как иначе?
— А вы ходили на Гиллана и компанию?
— В последний раз был на «Алисе», которой тридцать лет стукнуло. И не в ВИП-зоне сидел, а внизу. Хотя и в стороне от фанатов.
— А есть среди коллег те, с кем вы, что называется, на одном гектаре не сядете?
— «Ленинград» всегда жил как исключение, мы с самого начала ни с кем. Не рок, не поп, нас сложно встроить в систему координат.
— Пренебрегают вами?
— Да и мы не бросаемся в объятия. Пожалуй, лишь с Леней Федоровым из «АукцЫона» тесно общались, пока он не переехал в Москву. На самом деле у людей, которые чем-то серьезно занимаются, свободного времени нет. Знаю много людей, которые целыми днями сидят в «Маяке» и трындят-трындят... А в чем состоят продукты их жизнедеятельности, кроме килограммов дерьма? Ничего нету…
— Зато у вас остаются силы даже на съемку в рекламе а-ля русский Терминатор.
— Вялый член?
— Это вы сказали, Сергей.
— Да, так и называю: реклама вялого… Я не сразу согласился. Меня и раньше звали, но не сходились по цене. А тут задумался. Понимал, человек, снимающийся в рекламе, это не есть хорошо, однако корысть победила все. Сумма оказалась большой… С другой стороны, подобные ходы помогают разрушить образ героя, который мне искусственно пытаются создать. Я этого не хочу. Чушь!
— Лучше быть антигероем?
— По нашей мифологии «Ленинград» представляет темную сторону жизни. Если бы люди жили, как мы поем, они протянули бы недолго. Буквально дня три. Именно поэтому «Ленинград» не рок и не поп: мы, ясен пончик, скоморохи. И реклама, в которой я снимаюсь, лишь подчеркивает, что все не взаправду, сцена — не исповедальня. Надо только понимать, что скоморошество — не юродство. У нас разницы не видят.
— Но и вы, Сергей, грань не переходите, о политике и на прочие острые темы стараетесь не распространяться. Правда, защитников Химкинского леса однажды обстебали…
— Придерживаюсь стратегии и тактики батьки Махно: бей красных, пока они, ..., не побелеют, бей белых, пока не покраснеют. Профилактический, очистительный огонь, который должен заставить думать, что же у этих ... не так. Я ведь сжег Москву со всеми ее потрохами — с Кремлем, Белым домом, Навальным, Собчак… Красиво горело! Во сне, правда… То, что хочу сказать, выражаю в песнях, а остальное никого не касается. Не понимаю эти коллективные письма протеста и прочую хрень. Хочешь написать, бери ручку — и вперед. На фига в толпе-то? Чтобы пукнуть и спрятаться за чужую спину? Вне зависимости от содержания ненавижу любые групповые послания. Это худшее, что досталось нам с советских времен! Меня не тянет в эпистолярный жанр. Обращаться надо в первую очередь к себе. Люди зачастую апеллируют к власти, не решив внутренних проблем. Ты сначала с собой разберись! Почитайте в Интернете комментарии, которые там оставляют. Те, кто кладет горбатые дороги, криво вставляет в окна стеклопакеты, не может ракету нормально запустить и дом ровно построить, пишут, мол, вы, ..., снимаете хреновое кино! А откуда здесь взяться хорошему? Ты-то сам работать научился? А виноват, конечно, Михалков. Давайте его снимем и другого назначим. Но ведь Никита Сергеевич наш, такой же, как мы. Можно всех поменять местами, хоть снизу доверху, только чуда не произойдет. Надо видеть лес за деревьями. Меня интересуют не конкретные события, а тенденции. И мир не пытаюсь сделать лучше. Чем дурью маяться, напишу-ка новую аранжировку, рифму поправлю… Хватит спасать человечество. Готового рецепта все равно ни у кого нет, а финал ясен: завершится концом света. Апокалипсис не зря ведь написан. Владимир Сорокин конкретно обрисовал в последнем романе будущее России. И оно меня вполне устраивает. Как сказал бы Сталин, «Теллурия» — книжка важная, нужная. Читать всем! Там много разного, окромя сюжета. Глядишь, и на нашу улицу придет просто праздник какой-то. В конце концов, на тризне тоже ведь пляшут, поют и пиршествуют. Правда, мы не увидим этого…
Санкт-Петербург - Москва
Андрей Ванденко
